Свинская прогулка

Майским днём иду асфальтом тридцать третьей авеню,
Сжав в одной руке листовку, а в другой руке свинью,
И она мне мнёт одежду, и она жуёт мой мир,
"Вакцинация от оспы! ; на неё найдите сил."
Вот свинья съедает оспу и пик(Г)антно говорит:
— То слепое состоянье - окончательный вердикт.
После слов как мэра ночи подъезжает чей-то Форд,
Из машины цвета вишни появляется милорд.
Он блестателен и точно, выглядит как Ричи Рич,
Он меня поймать желает и под Доллара подстричь,
Ведь собака - есть собака, а свинья в моих руках,
В тёмно-бурых страшных пятнах память ранит в пух и прах.
Натуральной оспой, словом, зверь не может заразиться,
Человек свиньей бывает, а бывает вольной птицей,
Он бывает кем угодно, но объединяет с ним,
Всех других одно явленье - восхищенье никаким.
Пальцами двумя сцепляет Рич бокал в своих объятьях,
И мне кажется, что радость рисовать ему - проклятье,
Это зависть. Рич случайно, разбивает свой бокал,
Он кривит лицо, взывая, чтоб слуга за ним прибрал.
Воды, волны, тон их красный, русских как закат картин,
Так ярки и так прекрасны, словно минерал рубин,
В нём нашедший Эльдорадо, Франсуа-Мари Вольтер,  Сент-Экзюпери планету, и ядро поэм Гомер.
Витражи соборов дивных, будто Нотр-Дам-де-Реймс,
Светом Матты засияли на асфальте улиц здесь,
И их жидкое всевластье душит сердце белой мгле,
И всё это под ногами - видится в простом стекле.
Но слуга приходит быстро, сквозь поверхность пиджака,
Он осколки подбирает, шепчет: Бог мой! Прям река!
Я иду к тридцать-четвёртой, рву листовку, говорю:
Может быть, шедевр тоже ненароком сотворю...
Но шедевра не выходит, как не звалась дураком,
По обычаю Дюшана. Всё ещё обычный ком.
Ком бумаги о вакцинах на Нью-Йоркской авеню,
Коими и стоит только угощать свою свинью.
Прохожу Импайр-Стейт-Билдинг, солнцем ближним яро гретый,
Самый вышний, самый стильный небоскрёб на весь Манхэттен,
Символ денег и прогресса, и республиканских игр,
Только созданный во мраке и Депрессии Великой.
Там известны суициды, с тех времен пока сам Клифт,
На Бродвее не играя, наблюдал - в открытый лифт,
Человек, уставший сильно, без монет рабочий бедный,
Прыгает на землю смело и лежит, обвитый бездной.
Их одиннадцать, тех случьев. О, двенадцатый, я вижу...
Эта леди молодая, падает почти что с крыши,
Я смотрю, но не желаю, слушаю - не жаждя слушать,
Но всё тихо и спокойно. Мне то холодно, то душно.
Леди-леди, так безмолвно, так безумно, мирно так,
Растянувшись на капоте, гладком, как растёт табак,
Кажется, что спит, не мертвым - самым настоящим сном,
Даже ангелы Морфея видят этот сон в живом.
Её ручки в белом шёлке, в кулаке цветы сжимая,
Обнажая блузки зоны, вечно скрытой от вниманья,
Нога на ногу изящна, брови мягко приподняты,
Юбка алого оттенка сочетается с помадой.
Повлюблялись люди мигом, кто-то сделал фото, что же?
Разве леди не живая, раз на труп столь не похожа?
Боже, кара эстетизму! Падаю на авеню,
Кто подумает: "Красотка!"?, вижу раз в себе свинью.