Нелебяжья зима

Перина Зимы разлетелась обрывками.
Взорвана. Чинят её апостолы.
Скользит меж пальцев кровавыми рыбами,
Проткнутая иглами вострыми,
Снежность, приживленная к постели,
Под «твоюмать» с тихим «господи-и-и»...
Может, видны они в чьём-то точном прицеле,
Выданном в помощь тварью пиндосскою?

Ветер латает землю, воронки сшивая.
Тащит Осень своё хохломьё в авоське.
Тихо бормочет: – Далёко ещё до  рая?..
Пахнут её ладони мёдом и воском,
А в рукаве сверчок пригрелся, испуганный;
Жив и Зима плетется за ними следом.
Дойдут до рая, и будет сидеть пуговкой
На солнечном платье Осени, слева.

Хрупок для солнца лёд на речке Молочной,
Бредут по кисельному берегу молча.
Вслед баба-птица пустым бидоном грохочет.
Она причина этой вселенской порчи?
В угаре мазутном, с зимой нелебяжьей. 
Сколько осталось до рая, видно в прицеле?
Чистые окна в снежинках резных бумажных,
Изгнанный в тысячный раз, ангел похмелья
Сидит у ворот, набросив на крылья пальтишко,
Ловит горячим ртом затвердевшую манну.
Ну же, давай, сыпани лепестками вишни,
Белыми, нежными, слышишь, Зима Ивановна?!
Мимо прошла, чмокнув в лысеющий венчик,
Шапку надень и жди, вот найдёт свои кущи...
А под ногами стучит в потолок семечко;
Много звонков «на выход» от солнца пропущено.

Ёлок скелеты рубятся с ветром за эполеты.
На сломанных рёбрах «за стойкость» медали.
Больно по морде зефирной колкими ветками?!
Но эту войну ёлки опять проиграли…
А по ночам шубы, выходят на улицу;
Тихо ступает по лужам «норка» на выданье,
И до рассвета с тулупом не намилуется.
Был бы мороз, звалась бы она Лидою.
Давно поженились бы... Завидно бушлату?..
Висит на крючке в прихожей над берцами.
Мехом он не богат, подбитый грубою ватой,
Заштопанный латками в области сердца.
Смотрит в окно, на облако бородатое –
Вылитое – Карл Маркс со своим капиталом –
Стайкой ворон в своей бородище припрятанных.
А нам бы за всё – снегом – божественным налом!..