На днях

   
На днях, в середине декабря, в редакцию столичного литературного журнала, с трудом волоча ноги в старинных черных массивных ботинках, зашел дряхлый, древний старик, на вид ему можно было бы дать не меньше девяноста лет. На нем висела серая пуховая куртка, в руке он держал обшарпанный кожаный портфель.  Он прошел по коридору, вызвал лифт и, доехав до нужного этажа, постучался в дверь с надписью: «Отдел поэзии», услышал отклик и степенно зашел в кабинет.
За столом перед экраном компьютера сидел крепкий бородатый человек с полнокровным добродушным лицом, по внешности не более сорока лет.
- Здравствуйте, товарищ редактор, - дребезжащим голосом говорит старик. – Я вам рукопись месяц назад со своими стихами приносил. Как вы и говорили, ровно через месяц вот пришел за результатами.
Редактор непроизвольно поморщился, почесал нос и спросил у старика фамилию. Тот назвал себя.
- А что вы хотите, собственно? – спросил бородатый.
- Ответ на мои стихи.
- Если нет ответа в течение месяца, значит, редакция не может пока что, по крайней мере, опубликовать ваши тексты. Мы же вам объясняли…
- А рукопись мою, - срывающимся от волнения голосом сказал старик, расстегивая жаркую пуховую куртку, присаживаясь на стул для посетителей, -  рукопись-то, по крайней мере, отдайте мне.
- Вообще, мы рукописи не возвращаем, - начал было бородатый.
- Ну вы уж уважьте старика. Десять лет работал я над этими стихами. Можно сказать, итог всей жизни.
- Ну да-а, - протянул уныло бородатый.
Он встал, подошел к стеллажу, заваленному папками и бумагами, встал на табуретку и, переспросив у старика фамилию, начал с шуршаньем, тягостным в безмолвном помещении, искать. Так, в молчании, прошло минут пять.
- А вот она! - не без ликования провозгласил редактор, держа в руках толстую папку.
- Да, это моя! - с радостью подтвердил старик, он вскочил, засеменив на месте, точно готовясь к бегу или к прыжку, но тут же упал на стул. – Восемьдесят три элегии, семнадцать баллад и сорок девять пародий. Да…и поэма «Серебряный омут».
Редактор сдул с папки слой серебристой, как волосы старика, пыли, сел на свое место перед экраном и подвинул рукопись старику. Тот в свою очередь подвинул папку назад к бородатому.
- Как вам все-таки мои… труды? – спросил он взволнованно, со сдавленным придыханием. – Десять лет сочинял…
- А вы уже печатались в других журналах, альманахах, издавали, может быть, книжки?
- Да нет, - вздохнул посетитель. – К вам к первому принес. А книжки издавать, так там денег все это стоит. А где у меня с моей пенсией?
- Да уж, - неопределенно произнес редактор, видимо, опять намекая на то, что разговор исчерпан.
- Ну вам-то мои стихи понравились? – настойчиво продолжал дед. – На природе, в дубраве на скамейке сочинял. В Ферапонтово дача у детей, там и живу в теплое время, и пишу.
- Что же, - ласково улыбнулся редактор и лукаво потеребил бороду. – Очень даже ничего про природу. Ярко написано, с любовью…
- Конечно, - воспрянул старик, - как можно не любить наши
русские леса и реки, наши бескрайние…
Не дослушав, бородатый произнес:
- Но есть, знаете ли, слабые места, требующие доработки. Убрать
надобно грубые для слуха диссонансы, сбои ритма, банальные
глагольные рифмы, наивный оптимизм. Не забывайте, дорогой автор, в
какие роковые времена мы живем…а вот это у вас не отражено, всё
цветочки да бабочки…Да-а, а так, в общем, вполне.
- Так, может, напечатаете? Выберите хотя бы парочку самых удачных. У меня ведь там и по следам прочтения Канта и Гегеля философское есть…
- С философскими – в отдел философии обратитесь, в конце коридора, - ответил бородатый, все еще сохраняя на упитанном лице вежливую улыбку.
- Нет, зачем. Я же не философ, в тонкостях материй не ученый. Я поэт, - объяснил старец.
- Ну, у нас тут много всяких поэтов…
Тут дверь в кабинет открылась, в проеме показалось миловидное женское лицо со вздернутым носиком, с синевато-рыжей копной волос.
- Ну чего ты, Баранов?! – крикнула она редактору. – В кафешку же собирались! Че, тормозишь?
- Сейчас с человеком закончу, и пойдем.
- Ленка с Игорьком тоже с нами, - добавила девица и исчезла, закрыв за собой дверь.
- Так, значит, не пойдут мои стихи. Ни один не напечатаете? – строгим голосом сказал старик.
- А что вам даст наша публикация? Журналы давно уже не платят авторам, как платили при Союзе.
- Ну все-таки признание какое-никакое моих трудов.
- Знаете, что. Вы доработайте, исправьте огрехи. Я вам советую со словарями поактивней работать. И в конце года, где-нибудь после ноябрьских праздников занесите… Возможно, появится вакансия. Бывает у нас такое, почему-то осенью. А если трудно ходить, добираться, отправляйте лучше электронной почтой на наш е-мейл. Сами не умеете, детей попросите, чтобы отправили… И, главное, помните, что поэзия – это труд, каторжный неблагодарный труд, который и не прокормит, и не напоит даже, - заключил наставительно Баранов.
- Понимаю, - покачал седой головой автор. – Чего ж делать? Принесу, если жив буду к следующей осени. Мне ведь журнал ваш очень нравится.
- Вы подписаны на нас?
- Да, дочка подписала, по почте приходят.
- А насчет смерти, это вы зря, - участливо заметил Баранов. – Мы еще поживем, всем врагам назло. В другие редакции обратитесь, возможно, там ваша тематика близка.
- Понятно, - изрек старик, встал с трудом со стула и пошел на выход.
- А рукопись-то свою возьмите! – окликнул его редактор.
Старик вернулся, забрал толстую папку, с усилием, с дрожью в руках уложил ее в обшарпанный портфель и, уходя, заметил в дверях:
- Значит, удачные строки все же есть?
- Конечно, есть! - воодушевленно подтвердил Баранов. – Поработайте еще, может, где-нибудь напечатают…
- На том свете напечатают, всех нас на том свете…, - неожиданно резко сказал старик и закрыл за собой дверь.
Баранов задумчиво посмотрел ему вслед, точно что-то новое, доселе немыслимое, пришло ему в голову. Пригладив бороду, он произнес:
- Да, на том свете всех нас напечатают и опечатают… Но надо же столько прожить!! – в наши то кошмарные времена, это уже подвиг…
В молчании посидев минуту, он взял смартфон, соединился и весело спросил:
- Викуленок, не умерла еще с голоду? У выхода сейчас встречаемся. Да… да… я тоже жрать до смерти хочу. Да, в узбекскую чайхану…Ха-ха! Ну хорош прикалываться… я же работаю, не то, что вы…Короче, давай, спускаюсь…там оттепель…