Книга Гостагаевская осень

I. ГОСТАГАЕВСКАЯ ОСЕНЬ
               

По пояс в утреннем тумане
стоят станичники-дома.
Я в гостагаевской нирване
не знаю горя от ума.
Я гостевую книгу сада
листаю с Осенью полдня,
и даты – гроздья винограда –
гипнотизируют меня.
На опустевших огородах
ещё виднеются плоды.
Вот баклажан чернее йода
и тыква с блёстками слюды.
По переулку Луговому
я захожу в четвёртый дом.
Мне всё как будто здесь знакомо:
тут сын играет – божий гром, –
у тестя здесь кипит работа,
у тёщи варится уха,
жена прекрасна, как суббота,
да сам я, вроде, без греха.
Кто скажет мне, что я – бездельник,
а не поэт? Я мало сплю.
Писал бы я и ради денег
стихи... Да кайфа не словлю!
Иной чудак черкнёт в блокнотик
ничто не значащий стишок.
Ну а поэзия – наркотик,
в сознанье затяжной прыжок.
Прости, речушка Гостагайка
(о, августейшие леса!),
и ты, казацкая нагайка,
и вы, холмы и небеса,
я уезжаю!.. Леденцы
во рту горчат. Перрон. Однако
«окошек жёлтые птенцы
вдруг вылупляются из мрака».


Анапа – Москва.
24 сентября 2004г. – 27 марта 2006г.
               

 

II. К СОРОКАЛЕТИЮ


О Гостагаевской станице
я часто думал по ночам.
Пора бы здесь объединиться,
друзья мои, в союз и нам.
Пройдут февральские морозы –
следы остаточные вьюг.
Капель – весенние наркозы –
в сознанье опрокинет юг.
Но я грущу! Весной я болен.
Со мной Татьяна. Бродит кровь.
Тогда мне кажется, что Олин
я слышу голос... Прочь, любовь!
Пора не корчить двоежёнца
мне из себя. Пружина – честь!
«Мы недовольны светом солнца»,
но можем классику прочесть.
И мне не хочется бумаги
испепелить. Я – пацифист
и не питаю к лету тяги.
Дороже мне осенний лист,
шуршащий робко под ногами
и мимолётный, как оса.
Тогда я счастлив вместе с вами
делить святые небеса,
друзья мои, жена и тёща,
капризный сын и нежный тесть.
Уж отрясает снова роща
с ветвей дубовых листьев жесть!
Я то проснусь, то засыпаю.
Мне сорок лет, но надо жить!
Я сам не знаю, что болтаю.
Плывут стихи... Куда ж нам плыть?


                Москва.
16 февраля 2005г. – 17 марта 2006г.
               

               

               

III. ДУБОВАЯ РОЩА


Дубы гудят в лесу альтами.
Окрепший, твёрже голос мой!
Я их приветствую стихами –
они кивают головой.
У корневищ дубов, как бронза,
лежат, краснея, жёлудь, лист.
Осенний лес щедрей, чем спонсор,
и бескорыстней, чем артист.
Но грустно мне!.. Мой век – недолог.
Дубы меня переживут.
Тогда какой-нибудь подонок
присядет с банкой пива тут.
Что я скажу ему? Поймаю
на чём его? Подам ли весть?
Здесь парк раскинется... Я знаю,
он зваться будет в мою честь.
К такой строке уже придраться
желает критик. А пока
растёт мой сын, чтоб удивляться,
и строит башни-облака.
И в Гостагай родной игрушки
я привезу ему чуть свет.
Тогда он спросит: «Папа Пушкин,
ты ж обещал велосипед?»
Жена на ужин из духовки
подаст в горшке густые щи
и скажет вдруг: «Крестовиковский,
неси свой крест и не ропщи!..»
Я разозлюсь, возьму бумагу
и напишу, как встарь: «Пора!
Пора, мой друг...» Затем прилягу...
Мне лучше пишется с утра!


                Москва.
19 февраля 2005г. – 22 марта 2006г.


 

IV. СОЛНЕЧНЫЙ ДОМИК
 

Наш южный домик в шесть окошек
укрыт от посторонних глаз
листвой деревьев. Местных кошек
влечёт на Кухню в стенке лаз.
Я берегу свой дом. Он дорог
не только кошкам и жене.
Люблю с базара утром творог!
Уж выпит чай... Лимон – на дне.
И надо браться за работу.
Но мне болеть стихами лень.
Не Пастернак я... Нет охоты,
и рыбной ловлей красен день.
Жизнь Гостагаевская – Званка!
Зову друзей... Наш стол – широк.
Здесь сам Державин спозаранку
благословить бы небо мог.
Про дом сказать хочу два слова:
сойдутся в нём моя судьба
с судьбой России! Будет снова
богата русская изба.
Теперь не лето. Нет черешен.
Летит с дубов листва-десант.
И в рай наш осенью подмешан,
как ложка дёгтя, протестант.
Уж близок вечер! Будет баня.
Пора готовиться ко сну.
Зайдёт ко мне в парилку Таня –
я парю веником жену.
А вот и ночь!.. Мне тесть учтиво
предложит разыграть гамбит:
«Твой ход, гроссмейстер Копржива!..»
А сын в кроватке знай – сопит...
Погаснут в домике окошки,
я тихо выскользну во двор
и вдруг со звёздами по-свойски
начну о Боге разговор.
 

                Москва.
21 февраля 2005г. – 18 марта 2006г.


 

V. РОДИНА


Грустна великая Россия!
Я не люблю её как мать.
Она не думает о сыне
и хочет только есть и спать.
Её народ, как сын, печален.
Не старый он, не молодой.
Он так же нищ и гениален,
как я да ты, читатель мой.
И в Гостагаевскую осень
вхожу я, долгожданный гость.
Дубовый лес, как кровь, несносен!
Пылится на дороге кость.
Меня встречает у калитки
наш Филька лаем... Добрый пёс!
Не алкогольные напитки
жгут сердце мне, а горечь слёз.
Семья моя не так богата.
Не бомж я и не буржуин.
Есть огород, а рядом – хата,
автомобиль простой и тын.
Что надо мне ещё? Бог знает!
Я не хотел бы одного:
случится так, что не признает
мать с горя сына своего.
Россия, нищая Россия,
ты ненадолго, но больна.
Тебе и слёзы золотые
я молча лью... Вставай, страна!
Но ты молчишь. Проходят годы.
«Далёко убегает гать»!..
И сын твой – баловень Свободы –
тебя признает. – Здравствуй, мать!


Москва.    
22 февраля 2005г. – 27 февраля 2006г.
       

 

 

VI. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ТРУДЫ


Моих трудов литературных
не знает русская земля.
Постмодернистская халтура
порочит, как сорняк, поля.
А зря!.. В родной литературе
перестановка букв ясна,
но речь о короле Артуре
пока в народе не слышна.
Охоты нет быть модным дурнем!
Я с горизонта вдруг исчез,
и по ТВ в чулке ажурном
концептуальный скачет бес.
Прекрасны речка, луг и роща.
Созрел у дома виноград.
Я счастлив осенью и проще
пишу здесь... И за труд наград
не требую! Они, как прежде,
во мне самом. Толпе на суд
не дам стихов. Толпа – невежда,
а стиховеды – редки тут.
В век электронный легче стало
послать письмо. Но Интернет
есть не у каждого. Бывало,
вдруг вырубят в станице свет.
И то!.. Печатная машинка
надёжней в нашем ремесле.
Но я пишу здесь по старинке:
перо с бумагой на столе!
Так день пройдёт. А там и годы
возьмут своё. Мой труд, прощай!..
Тебя прочтут!.. Достоин оды
благословенный Гостагай!


Москва – Анапа – Москва.
24 февраля 2005г. – 25 февраля 2006г.
               

 

VII. ПАМЯТНИК


Музей на родине поэта
я не хотел бы посетить.
Печальны мёртвые предметы.
Поэта нам не воскресить.
Другое дело – сочиненья
издать. Так памятник души
открыт для всех на обозренье,
а если плох, то сам пиши.
И пишут… Надписей в уборной
я не читаю. Стыд и срам!
На монумент нерукотворный
нагадить нужно голубям.
И в Гостагаевской станице
поставят мне печальный бюст
лет через двести. Небылицы
понарасскажут. Воздух пуст!
А может быть и так, что память
не сохранится обо мне
и стих поэта в Лету канет,
как дым, прошедший в стороне.
К чему гадать? Я счастлив! Осень
полощет облака в реке:
белеют наволочки, простынь –
как небо, лес – невдалеке.
Друзья, не надо суетиться
и в Гостагае век грустить.
Давайте жить, и веселиться,
и с Музой «Чёрный лекарь» пить!
А если «доктор» не по нраву
придётся (прочь, печаль и грусть!),
есть «Белый лекарь»... Им на славу
и сам я изредка лечусь.
Друзья мои, не расставайтесь,
когда умру (придёт пора),
и в Гостагай с утра съезжайтесь
раз в год – в начале сентября. 

                Москва.
26 февраля – 12 августа 2005г.
               

 

VIII. КАЗАЧЬЯ СТАНИЦА


Я в Гостагаевской станице
нашёл для сердца уголок.
Кто хочет – прётся за границу
на ПМЖ. А мне не впрок!
Казачья вотчина – подспорье
и означает «Густой гай» –
точнее, лес на Чёрном море,
где лес густой – не лес, а рай.
До Гостагая к нам с излишком
вёрст наберётся двадцать пять.
Казацкий дом – курень. Мальчишкам
вольготно здесь со мной болтать.
Я перед домом у калитки
курю на лавочке «Gitanes».
Пегас пасётся рядом. Прыткий
уж больно конь… Стих – атаман!
Он – глуповат... В библиотеке
ему стоять на страже лет
на видном месте. Дискотеки
я не люблю. Дурман и бред!
И дом молельный протестантов
мне также чужд. Не наша стать!
Могу терпеть я эмигрантов,
но не хочу им потакать.
Есть в Гостагае и больница
(минует эта нас печаль),
и школа, клуб, чтоб веселиться.
Поэтов нет. Признаюсь, жаль!
Пегасов здесь – на конной ферме –
хоть отбавляй... Даёшь Парнас!
И стих мой для системы нервной
народа нужен, словно квас.
Холмы, поросшие дубами,
затянут песню вдруг мою.
Я заболтался с казаками.
Домой пора, едрит твою!


Москва – Анапа – Москва.
22 марта – 16 ноября 2005г.

 


IX. ЛИРИЧЕСКИЙ ДИВЕРТИСМЕНТ

Писать элегию немодно,
а ода век свой отжила.
Я в Гостагае век свободно
смотрел бы в небо. Ночь-юла
вращает звёзды... В доме Осень
сидит, как гостья, за столом.
Орехов грецких на подносе
желта гора, арбуз – потом.
И Жизнь – весёлая супруга –
мне говорит: – Ты – мой король!
Твоя печаль светла. Ты с юга
вернёшься, а в бородке – соль.
Ракушки, камушки, колечки –
жена в безделках знает толк.
Я вспоминаю, как у речки
за огородом рыскал волк.
Туман стелился уж по лугу.
Я вышел вечером во двор.
На огороде – волк. С испугу
я онемел. А волк, как вор,
остановился у сортира,
чуть постоял и был таков.
Ещё б минута, дезертира
я б замочил без лишних слов.
Всё обошлось. И, слава Богу!
От печки в дом идёт тепло.
Я знаю, волка кормят ноги,
но кормят плохо, как назло.
И по ночам два волчьих глаза –
два красноватых огонька –
меня преследуют, заразы.
Сон с глаз бежит, за ним – строка.


Москва.
5 апреля – 1 ноября 2005г.
               

 

X. ПОЕЗДКА К МОРЮ

 
От Гостагая прёт до моря
в жару маршрутное такси.
Мы едем: я, жена и горе-
старушка. Хоть горох труси!
У нас дороги так же плохи:
всё те же рытвины, бугры.
Так жили при царе Горохе,
и нам хлебать его дары!
У бабки глаз липуч и зорок –
чертополох, напасть, беда.
Она мне вдруг без оговорок:
– Нейдёт, сынок, вам борода!
Я обомлел!.. А бабка  снова
бубнит своё: – Нейдёт, и всё!
В наш разговор ввернула слово
жена – фортуны колесо.
Старушка пуще разозлилась
и говорит жене: – Не спорь
ты с бабкой!.. Вдруг перекрестилась.
Гляжу: заснула бабка-хворь...
Осенний день на юге долог.
Бежит кудрявый виноград,
и солнца южного осколок
маршрутку нашу парит, гад.
Футболка, мокрая от пота,
прилипла к телу. Я – угрюм.
В кроссовках – жарко. Оттого-то
стихи не лезут мне на ум.
И на конечной остановке
я выхожу полуживой.
Жена красуется в обновке
на тротуаре. Солнце. Зной!
Привык к Балтийскому я морю.
Здесь море Чёрное шумит
и обрывает разговоры –
Россия за спиной лежит!


                Москва.
2 марта – 5 ноября 2005г.
               

 

XI. ЧЁРНОЕ МОРЕ

Салют, свободная стихия!
К тебе вернулся я. И вновь
ты пенишь волны голубые.
Со мной жена – моя любовь.
Но как здесь всё переменилось!
Везде виндсёрферы, лотки,
шезлонги, вывески... Приснилось
такое мне в раю с тоски.
И чашку утреннего кофе
я пью на взморье... Мы в кафе.
Играет музыка. Прокофьев!
Официанты подшофе.
Мы на камнях лежим у моря.
Волна щекочет пальцы ног.
Слышны обрывки разговора:
– Вино здесь в розлив… – Есть предлог!
На горизонте, как игрушки,
плывут, белея, корабли.
На берегу – рапаны, мушки
и крабы – грешники земли.
По променаду – над обрывом –
идём вдоль моря, смыв грехи.
У моря – запах чернослива.
И под ногами блажь – стихи.
Такие надписи поэты
на плитах не оставят здесь.
А жаль, друзья! Посланья эти
приятно даже мне прочесть.
Я не грущу. Над нами чайки
кричат. Парит осенний лист.
Смотрю: вот Муза в жёлтой майке,
а рядом с ней – аквалангист.
Мобильник вырублен, как время.
Мы возвращаемся домой.
И гостагаевское племя
дубов идёт на нас стеной!..
 

Москва.
4 марта – 8 августа 2005г.               

               

 

                XII. ЛЮБОВЬ
 

«Любить двух женщин – это мука!
Однако первая жена
ушла к другому, и разлука
меня на год лишила сна.
Прошла Любовь... Её походка
на пляжах Балтики парит…»
– Но черноморская бородка, –
жена вторая говорит, –
тебе к лицу. «Ещё бы!» – Впрочем,
и полнота к твоим годам
не через меру. Если хочешь,
пойдём к песчаным тем холмам,
где мы под солнцем загорали
и моря Чёрмного прибой
тебя утешил, смыв печали,
и ты любил меня… Постой!
дай вытряхну песок из сланцев.
Ну и жара!.. Смотри, сгоришь!
Не говори мне про испанцев –
ты темпераментней «рулишь».
Я оглянулся... Косогоры
дымились в мареве. Жара
всё нарастала. Разговоры
супруги, словно мошкара,
ко мне прилипли, и медузы,
как холодец, на берегу
гниют и пахнут... То-то Музы
молчат! Я время стерегу
и жду свой час. Вот холм песчаный
и место тихое в тени.
Мы прилегли… Вдруг парень странный
возьми и как в кустах чихни!..
Я обалдел! Супруга тоже
перетрухнула: – Отдыхай!..
Сегодня – баня! Здесь – негоже,
а там – чистилище и рай. 
 

Москва.
21 апреля – 28 сентября 2005г.


 

                XIII. СЫН
 

Мой тесть – строитель. И ребёнок
за ним в строители пошёл.
Тесть любит внука. Сын с пелёнок
себе учителя нашёл.
Они гремят металлоломом
с утра до ночи в мастерской
и пилят доски перед домом.
Станок гудит весь день-деньской!
В раю, наверное, без грома
не обойтись. Наш рай таков:
сын молотком стучит у дома
и мне несёт подковы слов.
Я в Гостагае – бог... Всезнайка!
Мне любо слово «Гюстюгай» –
источник, то есть Гостагайка –
речушка – адыгейский рай.
Окончен день. Стихотворенье
лежит к обеду на столе,
как будто овощ. Вдохновенье
корнями держится в земле!
Белокочанная капуста
с капустой красной спор ведёт
о том, кто краше... У искусства
проблем на целый огород –
сорняк повсюду! Наш Арсений
(любитель сказок перед сном)
его выдёргивает, гений,
и топчет, гада, босиком.
В тазу пластмассовом – посуда.
У тёщи полон дом хлопот...
Она поёт... Такое чудо!
И песня в клочья душу рвёт.

 

Москва.
18 апреля – 15 августа 2005г.

 

 

XIV. ПО ГРИБЫ

 
Супруга с сыном за грибами
меня зовут в дубовый лес.
В руке – корзина. Перед нами –
осенний луг и рай небес.
На холм взбирается дорога.
В траве оставил трактор след.
Грибов не так в дубраве много:
есть сыроежки, белых – нет.
Зато ребёнку то-то праздник!
А нам с женой отрада, смех
смотреть, как ищет гриб проказник
и говорит: – Нашёл орех!
Лес – молодой... Дубкам по сорок
без лишка лет. Чего желать?
Лес для меня, как лира, дорог!
Кому бы лиру завещать?
Она могла б сгодиться внуку.
Из сына тоже будет толк:
он строит «башни». Дружбы «руку»
мне протянул издатель-волк.
В лесу обглоданные мощи
глазам противны. Знак судьбы!
Близ скотобойни – наша роща.
Выходим... Сын несёт грибы.
Моховиков – штук пять в корзине,
а белый гриб, увы, – один.
Он разместился на вершине
и сыроежкам – господин. 
У рощи – луг, за лугом – речка,
а возле речки – огород.
Мы дома греемся у печки.
Грибы на Кухне. Дождь идёт…
 

Москва.
10 апреля – 9 августа 2005г.
 

 

XV. В ДЕНЬ ОТЪЕЗДА

 
Просрочен снова день отъезда.
Вокзал в Анапе чист и пуст.
Под дубом, в роще, наше место
займут грибы и ягод куст.
Жена со мной идёт по лугу,
а сын – отстал... За нами – лес.
Пастух окликнул вдруг супругу:
– Вы из Москвы? Я – местный бес!
Кнут щёлкнул, и коровье стадо,
мыча, направилось в загон.
Перекрестился я с досады.
Глядь, по шоссе гремит фургон...
А вот и дом наш. Будут сборы,
а позже – баня. Грустный день!
Мне после бани в поезд скорый
садиться, знаю, будет лень.
Из магазина – на стоянке –
я жду, как водится, жену.
Ко мне подходят две цыганки
и как начнут канючить: – Ну,
дай денег! Ты – богат, опрятен,
а мы – бедны. Пусти слезу!..
Язык цыганский мне понятен:
– Даст деньги лох, а я – «козу».
Цыганки-кумушки судачат,
не отступая от меня,
и пристают: – Что это значит?
– Отыди, значит, сатана!
Их ветром сдуло!.. На машине
меня везёт к вокзалу тесть.
Жена и тёща сзади с сыном
о чём-то думают... Бог весть!
Мне надо ехать. Ждёт работа.
Стоят дела, как лопухи.
Пусть стиховед Олег Федотов
напишет так: «Красны стихи!»
 

                Москва.
5 марта – 25 ноября 2005г.