Райские яблочки

Замёрзло масло на окошке, на хлеб не мажется совсем.
Беззубым ртом, роняя крошки, мать поминает дед Евсей.
А было время, сорванцом он тырил яблоки в саду.
Их с толстозадою Дуняшей с рубахи грызли на пруду,
Где дед Парфён на мотыля ловил здоровых карасей,
Воришек удочкой гоняя. И улепётывал Евсей.
А Дунька ляжками сверкала и хохотала, как кобыла.
Минули годы с той поры, давненько право это было.

А нынче домик покосился, и глядя в мёрзлое стекло,
Дед вспоминал как он носился. Всё это было, но прошло.
Теперь ни встать, ни сесть без кряка, и дед, пошамкав хлеб пустой,
Взглянул на фото своей Дуньки, уж 40 лет как холостой…
На небо зря, сквозь потолок в дыру потресканной извёстки
Сквозь слёзы старческих очей мерцают звёзды словно блёстки.
Там, где-то ждёт его бабёнка, и толстым задом облака
Промяла грубо, как бурёнка, копыта свесив на бока.
Зубами жёлтыми, как белка грызёт ворованный налив.
Порхает бабочкою центнер, о притяжении забыв.
И ржёт, зараза, как с попойки над старым немощным супругом.
Как холодец трясутся дойки и вторят хохота потугам.
А дед грозит ей кулаком, но потрясает слабо воздух.
Проклятье шлёт беззубым ртом, тая усилие на роздых.
Того гляди, почит бедняга, взлетит на облачко, как пух.
Загнёт копыта старый скряга, и дед Евсей испустит дух.
Кондратий хватит бедолагу, и бабке уж несдобровать.
Намнёт бока смешливой Дуньке, и в сад по яблоки опять.

И снова дед Парфён прутиной располосует на портянки
Рубаху Сеньки и портки, как плуг, пройдётся по полянке.
Томятся яблоки в запруде, лоснятся спелой кожурой…
«Эхехе! На кой мне хлеб на мёрзлом блюде? Житьё без Дуньки мне на кой?»
Открючил дверь, взглянул на звёзды. Вдохнул морозец бодрячком.
«К тебе иду, Встречай, Дуняша!», - и сделал шаг вперёд ничком.

Сидят на тучке сорванцы, Евсей и толстая Дуняха.
И смачно яблоки грызут в располосованной рубахе…