до войны это было

До войны еще это было.  Жила-была мама моя с родителями  в одной вятской деревеньке под названием Даровка.
Ходила девочка в школу в село, что в 3-х км от деревни находилось.   Волков и кабанов диких боялась, да куда денешься – учиться надо было.   Особенно страшно зимой через еловый лес было идти.   Ходили дети кучкой по нескольку человек.  Иногда, дорогою жгли старые газеты или бересту для храбрости…
               

А в село это, бывало, приезжали артисты.
После агит-бесед за лучшую жизнь,  артисты давали представление.
Разыгрывались сценки из спектаклей и пели песни под гармошку.
Дед мой, о ту пору - около 45 годов от роду,  из любопытства ходил на такие концерты.  Бывало,  вернется и бабке (39 лет) начнет пересказывать, что он видел в селе.
- Ну, бабонька видел я приставление сегодня.
   - Опять приставляться приехали?  Делать людям нечего.
- В кустюмах выступали. Разнаряженные.
   - Ну дак эть чо им не наряжаться-то.  Городские, небось.
- Из городу,  конечно.
   - Чо изображали-то?
- Песни душевные пели. Спектаклю показывали. Сидят за столом. Чай пьют с самовара,  как будто бы…
   - Оголодали?  Чаю попить к нам приехали. 
(Бабушка хитро, прикрыв смеющийся рот ручкой, поглядывает на деда.)
 - Понарошку, конечно.  Самовар-то картонный.
    - Не могли уж чаю им налить чо ли?   
- Не в чае дело. (начинал сердится дед.) главное - разговоры у них в спектакле.
    - Чо, не наговорились в городе-то?
(дед машет рукой и уходит.)
     - Кака така польза из картонного самовара чай пить? (не может успокоиться бабушка.)
  За окном проехал первый колхозный трактор.
      - Лико паря,  пердун какой выехал.   Всех курич  распугал!  На поле плуг волочить,  небось покатил. Фу, навонял-то эсколь.  Дышать нечем.
Бабушка закрывает окна. 
   
               

  (перенесемся на четверть века  вперед.)


 Деревня ничуть не изменилась.  Те же 14 дворов.   Разве, что мельница перестала махать крыльями  за речкой.  Мне,  мальцу,  она представлялась каким-то загадочным, сказочным замком.
Из русской печи бабушка вынимает ухватом горшок с горячими щами.
Нарезает хлеба.  Приоткрыв в полу люк, зовет к обеду дедушку:
     - Дедко, ступай обедать будем-ко.
- Чичас, бабонька.   Доносится снизу.   
На  первом этаже мастерская у деда.  Он  там длинными,  зимними ночами делал из дерева грабельки и другие поделки на продажу. 50-70 копеек за штуку.   ( Трудодни давно отменили, но денег на руки не выдавали, а осенью расплачивались  за работы на полях натуральными продуктами, зерном и другими культурами, выращенными на полях колхоза.)    Такие легкие да ладные, как игрушки. Но, не только грабли, конечно делал.  Все, включая и сам дом с многочисленными пристройками,  сделано было его руками.  Сделал он  и домовины и кресты  для себя и старухи.  Примерил на себе. Удобно ли лежать будет?

- Прикрой-ко крышкой меня, бабонька.  Как это будет внутри-то лежать, посмотрю.

Садятся за стол.  Крестятся.  Бабушка шепчет молитву. На столе стоит пузатый, сверкающий боками самовар.  Я рассматриваю свою рожицу в нем.  И почему такой вкусный чай из самовара?
За окном парни обкатывают новинку.  Соседский тракторист купил велосипед с моторчиком сыну.

    -Лико, опять серуны катаются.
- Богатый Харламыч-то. Механизатор наш. Технику понимает. Грамотный.
   - Уж как Саша твой приедет – сходи с ним в правление. Опять,  поди,  недодал Санко-то продуктов нам.  Это она к маме моей обращается.
- Сходим, конечно. Санко - бригадир любил недовешивать неграмотным крестьянам по осени продукты.
               

Помнится  мне на косяке кухонной двери бабушкина арифметика. Палочки разной величины  рисовала карандашом – отработанные на полях дни это были.
Утром, чуть свет подъезжал бригадир на коне – нагайкой стучал в стекло:
-Марья! Пойдешь с бабами  на дальнее  поле грести.
И на целый долгий день летний.  А Марье  давно седьмой десяток идет.
 30-70 копеек в день.
А на прополке колхозных полей не было ей  равной.
Не разгибая спины, на солнцепеке по 10-15 часов…
Но,  пели песни в поле.  Удивительно, но факт.
Сейчас и за столом-то не поют.
Не поется…
Деревянный крест простоял 20 лет на могиле деда, пока не упал. 
 После полета Гагарина в космос,  он усомнился, а после и вовсе перестал верить в Бога.
Потому и крест сделал  себе простой с одной перекладиной,  не православный.
Нет деревни уж четверть века теперь.  Заросло все бурьяном. 
И поля окрест тоже позарастали чертополохом, не пройдешь…
Только один жернов - каменный круг так и лежит на месте, где стояла мельница за речкою.
А может и его прибрали.  Давно уж не бывал я там.

И не буду уже.