Серебряные капли

(князь Мормышкин)

          У моего давнего знакомого был чудаковатый сослуживец, который страстно увлекался изготовлением мормышек. Все возможное время он посвящал их проектированию и изготовлению.

          Он подвизался на околонаучном производстве (в очень далекой от зимнего рыболовства отрасли), где во множестве скопились разные списанные приборы. Мормышкостроитель счищал с их контактных пар (что, надо понимать, незаконно) драгоценные крупицы серебра и переплавив использовал для своих работ. Кроме того, со шкал и стрелок приборов он соскребал светящиеся составы (что, надо понимать, небезопасно) — все для того же. Главной его болью была невозможность работать с замечательно блестящим вольфрамом (тот был, для его возможностей, слишком тугоплавок).
 
          У него всегда был с собой крупный бумажник, изнутри оклеенный пористым материалом, в котором размещались его новые работы. Он периодически (довольно часто) раскрывал этот бумажник и критически смотрел на свои произведения, намечая что должно быть улучшено в следующих работах.    

          Он экспериментировал с формой. Из-под его инструментов являлись не просто банальные маленькие шары, капли, ромбы, диски и цилиндры, своими работами он вторил силуэтам конкретных видов насекомых, которых ему было необходимо, для этого, хотя бы поверхностно, изучить.

          Он экспериментировал с размером, цветом и блеском. Знакомый рассказывал, что у художника всегда был с собой небольшой круглый пенал, где хранились палочки, в торцы которых были воткнуты швейные иглы разного размера, ушками которых он постоянно полировал мормышки, придавая мутнеющим поверхностям восхитительный лоск.

          Он экспериментировал с формой, размером и количеством крючков, которые вплавлял в мормышечье тельце или подвешивал к нему. У него были серии работ, в которых несколько маленьких крючочков имитировали лапки насекомого. Но были и весьма крупные одиночные крючки изображавшие как-бы веточку, на которой насекомое сидит. 

          Все эти, поистине ювелирные, работы продолжались в течении всего года. Улов его интересовал слабо — мормышки были дороги ему сами по себе, красотой (которую рыбе, вероятно, не понять), объемом воплощенных в металл замыслов. Но, все же, в те зимние выходные, когда водоемы были покрыты льдом, художник отправлялся на натуру. Впрочем, пойманных рыбешек он не отпускал — они служили хоть какой-то ширмой для непрактичности того, чем он занимался. Мастер сверлил чуть ли не полсотни лунок, устанавливал на льду возле них совершенно одинаковые (для чистоты эксперимента) удочки и, бегая от одной к другой, вел статистику — какие его работы больше заинтересовали другие, нежели он сам, виды. Отпуск (к огромному удовольствию коллег) он всегда просил зимой.

          Погиб он в конце особенно продуктивного в творческом плане года. Поспешив разделить с рыбами восторг от новых своих творений он отправился на озеро слишком рано — по еще неокрепшему льду. С ним утонул и рыболовный ящик с новейшей коллекцией его работ.