Вольности

Мелисса

Вражда
полюбит города, дней
запрокидывая лица –
Не для дождя,
не для предчувствия дождя,
но в горе.
Так мной обиженный приказчик,
молчалив и сгорблен, –
Погубит верных голубей и упадёт
в траву мелиссу.


Лес повторяющихся снов

Я рядом быть хочу, я – вровень с вами,
Когда меняет небо полюса,
И зверь добычу ждёт.
Уже неважно –
Падёт в брусничник дождь или роса.
Вы зверем встречены, и зверем сникли.
Я снова не успела вам сказать.
А лесом – утренняя новь брусники.
Пообещайте не смотреть в глаза.


Натюрморт с айвой

Плод айвы исполняется солнечно-зрелым,
Мы сегодня его на две доли разрежем.
Ткань узоров афинских меняет оттенки –
Плод вливается в скатерть, свершённости вензель.
Да, пора – созерцание спелости действом
Правит. Две полпланеты, ларцы совершенства
Зрячи, там семена. Отнесёшь их на травы –
Дички цвет. А мои семена умирают –
Мелкорозье я не прощаю.


Напиши о зеркале гранита

              «Есть любовь, похожая на дым»


Напиши о зеркале гранита –
В нём трилистник чёрный отражён.
И ограда – травами овита,
Тихий клён с кладбищенским стрижом

Стерегут фамильную картину
От любви – живой и неживой –
Воссиянной тени Прозерпины
И остывшей раны ножевой.


Символизм

В твёрдые берега руки,
Как старость,
Волну за волною вбивая,
Река имя своё оставляет
и русло.
Таясь пескарями,
Уходит на зов холодной подземной реки.
И покинутый берег знает –
Согревая запястья, навсегда отпускаешь.


О, Брут


Не родственна ни одному ребру –
Смутившая любовный невод,
К доверчивой взываю Еве,
И яблока не надкушу.
О, Брут,
Мне в каждом – ты,
тревожный тыл ли, друг,
Великий прочерк – невозможный.

Любовь несказанная – в ножнах,
Проявленная – оспина к утру.

И даже с тем, кто под венцом упрям,
Стою – одна – белее мела.
Не в клетке – самой близкой – дело.

Я не могу вживаться в этот ряд.



Вольности


Патриархальность счастья.
Не принятая мной архитектоника.
Лёд тает. Тонет Кай.
И я не знаю – снежная красавица
или простушка в деревянных башмаках
идёт по улице и улыбается.



Тождественность

Блесна. Простуда. Эдгар По.
Зачёркнуто.
Отсутственные знаки –
не помнящие зла – непродолжительно опасны,
доступны на чужом лишь языке.

Ты резко оглянулся – грянул мир.
И наша безупречность нежности тождественна.



Здравствуй, букер!
 

Здешний век –
то садами, то Адами.
Скажешь «стой», замирает и падает
то ли в топь поперечную – Маркеса,
то ли в счастие Долли Дурмановой.
Мой доверчивый, тронутый век.



Экзальтация поневоле


Ни края в любви, и ни берега.
Свободный мой,
равный мне,
знай:
Где вера в людей –
робеспьерика,
Там форма надежды –
война.
Ундинная дивная песенка –
День первый, экзальтов клад.
Седмица – не сырна,
не плесенна,
Разломится пополам.


Рисунки на фарфоре


Бросишь рыбкам тишайшую гроздь винограда,
Будут рыбки на собственном блюде не рады
Ни плодам, ни своей нарисованной правде.
Им в другую бы чайну
умчаться –
Уплывут в океан, не вернутся назад.
Но смотри – виноградная всходит лоза
И диковинных рыб обнимает.

Так и я, удивлённая неспасеньем,
Приняла инородную манну
Неотступного плена.



Искушение необратимостью


Абигайль, милая Абигайль,
Когда ты проснулась, мир истекал солнцем,
Солнце охлаждалось встречными потоками времени.
Ты вновь принялась рисовать: медленно, мысленно.
Но как же беспечны рисунки эти –
В них не осталось ни одного мужчины,
Достойного быть врагом тебе.



Собирательный образ


Всеми котами чёрными,
всеми весёлыми вдовами,
липами пыльно-медовыми
город приветствовал нас
и рассыпался чётками.

Где он кочует сейчас –
ласковый
и бедовый?



Другу


Вот фантом,
твой двойник, искалечен –
катится по степи – в хлам и гам.
На безлюдье – и он человече,
связанный по рукам и ногам,
не ушедший в разведку.




С три короба


С три короба темноты –
липкие ахи,
стынущий талер,
в третьем – лирика
без границ
и правил.
Вот
весь
ты.

Птицы гнёзда ветрам оставят –
не забросить гнездо за спину.

Свой же вымысел не отринуть,
выжечь вымысел – труд напрасный.

Так и я тебя не покину.