Молись за ближнего и обращайся к Богу...
Каждое утро на рассвете она приходила сюда, в это место своего успокоения, и молилась так, что казалось, что она умрет. После литургии она подавала бедным на паперти и уходила. А вечером опять приходила и вставала на свое место, после вечерни еще долго оставалась одна и лежала на холодной плите перед темным и скорбным Ликом Спасителя. Никто не тревожил ее. Дивились люди ее терпению и страданию. Звали ее Моника. О чем скорбела она? О чем день и ночь молила Бога? От чего истаивало сердце ее в муке? Только один ее духовник, мудрый старец, знал тайну ее сердца. На него полагалась и опиралась она. Его дожидалась она и теперь. Давно она уже не слышала его ободряющего, вдохновенного слова… А оно нужно было ей теперь. Она изнемогала в скорби. Молиться… Она не молилась, она не могла ни молиться, ни плакать… Она точно застыла, закаменела от того ужаса, который проникал во все ее существо, от ужаса матери, видевшей неизбежную вечную гибель ее сына Августина! …Ее милый мальчик! Она с раннего детства старалась показать ему чудный, прекрасный образ Христа – Спасителя и наполнить его сердце горячей любовью к Нему. И пела она вместе с ним гимны хвалы и благодарности Богу. И все усилия, молитвы долгих лет, слезы бессонных ночей, весь подвиг материнства оказались напрасными! Рядом с ее влиянием было влияние на Августина со стороны отца: пылкий, страстный, честолюбивый, он передал огонь своей души по наследству сыну.
Когда Августину было десять лет, Моника уже видела с болью в сердце, что мальчик ее не будет принадлежать ей, и еще меньше — Христу! И чем дальше шло время, тем ярче образовывался характер мальчика. Сколько слез пролила Моника, чтобы убедить мужа, что на опасный, скользкий путь жизни ставит он сына! Ее увещевания вызывали только смех с его стороны.
В 16 лет он уехал в Карфаген, в столицу Африки. Отец заплатил безумные деньги, чтобы дать сыну воз¬можность слушать лучших учителей Карфагена, но отец не видел и не хотел видеть, что мальчик уже был зара¬жен нехорошими взглядами и его нельзя было одного выпускать из дома. И вот спустя два-три года до Моники дошли слухи о божественных способностях ее сына, о его блестящих успехах, но… вместе с тем она узнала то, чего больше всего на свете боялась. Ее мальчик, плоть от плоти ее, упал так низко, так позорно, что лучше бы ей живой было сойти в могилу, чем видеть его…
Молиться! Нет сил молиться больше. От ужаса умер¬ла, кажется, ее собственная душа. Все темнее и темнее в соборе. И вместе с сумраком растет и скорбь.
— Дочь моя! Мир Христа да будет с тобою! — вдруг услышала она голос, вздрогнула и очнулась.
Старик-духовник стоял перед нею. Тихий стон и вопль сорвался с ее уст. Она пошатнулась и упала к его ногам: Отец! — и не могла больше сказать ни слова.
— «Что случилось с Августином? Он умер?» Старец слишком хорошо знал Монику, чтобы поду¬мать, что она убивается из-за физической смерти сына. Несколько секунд длилось молчание. И опять та же ласковая рука легла ей на плечи: «Иди и не плачь! Не может погибнуть дитя таких слез!»…*
«Кто избавляет от трудностей, помимо Бога? Скажи: Славен будь Бог! Он есть Бог! Все слуги Его и все следуют Его велению.» (Баб)
«Скажи: Бог всё оделяет превыше всего, ничто же, кроме Бога, не оделит — ни в небесах, ни на земле. Воистину, Он Сам в Себе есть Ведатель, Дающий силу, Всемогущий.» (Баб)
«Умоляю Тебя мощью Твоей, о мой Боже! Не допусти, чтобы зло постигло меня во дни испытаний, и в минуты беспечности моей направь мои стопы по верному пути силою Твоего вдохновения. Ты — Бог, и волен Ты вершить, что пожелаешь. Никто не в силах противиться Воле Твоей или помешать исполнению Твоего Замысла.» (Баб)
«Поистине, если Ты хочешь оказать благодеяние слуге, Ты изгонишь из обители его сердца всякое упоминание или стремление, кроме упоминания о Тебе Самом; и если Ты решишь послать беды слуге Своему за беззаконие, сотворенное руками его пред ликом Твоим, Ты испытаешь его благами мира этого и мира иного, дабы он озаботился ими и забыл о поминании Тебя.» (Баб)
«На старости я сызнова живу;
Минувшее проходит предо мною...» (А.С. Пушкин. «Борис Годунов»)
Под старость лет своих жизнь сызнова живу,
Шевелятся во мне две жизни в симбиозе:
Одна – в ячейках памяти, другая – наяву,
Одна, как сон далёкий, а иная – здесь и в прозе…
Поскольку на Земле живу уже давно,
То вижу много знаков полускрытых, тайных,
Я вижу, как из разных индивидов полотно
Ткёт неустанно наша жизнь и нет стежков случайных…
Вот черные ботинки с беленьким шнурком**,
Знак явный – милость в сердце и не ночевала,
Сформировался в нём нацизма грязный, снежный ком…
Пока ж владельцы их слабы и прячутся в подвалах…
Коль на усладу душенька взяла свой курс,
Попробуй разверни её затем на кротость…
Она уже заматерела и вошла во вкус,
И полюбила безответственность и беззаботность…
Как в жизни ей помочь и чем пронять её,
Что окрылит и в Райский Сад полёт направит?
Иль подождать, когда грязь переполнит до краёв,
На сердце заскребёт и жизнь вопрос ребром поставит…
Но Бог в премудрости Своей так сводит нас,
Что острыми углами раним мы друг друга
И это, несомненно, очень действенно подчас
И из порочного нам помогает выйти круга…
Поэтому молись за ближнего и обращайся к Богу,
Чтоб подобрал его душе для исправления дорогу…
*- продолжение см.:
**- Черные берцы и белые шнурки используют представители т.н. "фашистов" и "ультраправых нацистов" (одни из многих движений в составе скинхедов), которые верят в расовое превосходство и имеют цель очистить страну от людей иной национальности. Они восхваляют национал-социализм, что царил в Германии во время Гитлера, а также ненавидят т.н. "антифашистов"... Однако не все участники движения могут носить белые шнурки, а только те из них, кто хоть раз приложили руку к "очистке страны от мигрантов" самым радикальным способом. Подробнее см.: https://dzen.ru/a/XbCoHkM-zACwVrVt
(Генцелев А.Н., 16 сентября 2022 г.)
Свидетельство о публикации №125011708282