Коллекционер

16, 17


Лайла разложила вещи, наслаждаясь, как всегда, ощущением новизны. Клиенты оставили ей продукты, за что она была очень благодарна. Но все равно, когда повела песика гулять, кое-что купила. Немного поиграла с пуделем, который, как и было обещано, любил гонять красный резиновый мячик по полу. Поэтому они играли, и Эрл Грей даже приносил мячик, но скоро устал и улегся на одну из своих белоснежных постелей, чтобы подремать.

Лайла в тишине и покое установила ноутбук, налила себе высокий стакан воды с лимоном и обновила блог, ответила на имейлы, подтвердила готовность взяться за две новые работы. И уже хотела было приняться за книгу, как зазвонил домофон.

– Квартира Ловенстайнов.

– Мисс Эмерсон, это Дуайн, швейцар. К вам пришла Джули Брайант.

– Это моя подруга. Можете впустить ее. Спасибо, Дуайн.

– Что вы, не стоит.

Лайла посмотрела на часы и нахмурилась. Джули? Слишком поздно для ланча – и несколько рановато, чтобы она уже закончила на сегодня работу. Но хорошо, что она пришла. Необходимо рассказать ей об Аше. О себе и о нем, о ночи после кошмарного дня.

Лайла подошла к двери. Открыла и стала ждать. Нет смысла заставлять Джули звонить и будить собаку.

Но только заслышав короткий звонок лифта, увидев, как раздвигаются двери, она вдруг сообразила: а если это не Джули, а убийца, назвавшаяся ее именем? Она уже хотела захлопнуть дверь, как из лифта вышла Джули.

– Это ты!

– Конечно. Я же сказала, что это я.

– Так, временное помрачение.

Лайла покрутила пальцем у виска.

– Ты рано закончила?

– Скорее рано сбежала. Мне нужно время, чтобы хорошенько обо всем поразмыслить.

– Ты пришла в нужное место.

Она обвела рукой окна.

– Потрясающий вид, верно?

– Абсолютно.

Не отрываясь от окон, Джули бросила сумку на кресло с плетеной спинкой.

– В прошлом году я была на вечеринке в этом здании. Но та квартира и рядом не стоит с этой. А она казалась шикарной.

– Видела бы ты террасу на третьем этаже! Я могла бы жить там все лето! Ты принесла вино? – добавила она, когда Джули выхватила из сумки бутылку с ловкостью фокусника, вынимающего кролика из цилиндра. – Это винный визит.

– Определенно.

– Хорошо, потому что я должна сказать тебе что-то в дополнение к вину.

– Я тоже – тебе, – вздохнула Джули, следуя за Лайлой к бару. – Вчера все было безумно и ужасно, а потом…

– Знаю. Именно, – кивнула Лайла, откупоривая вино укрепленным на стойке штопором. – Все дело в тогда и потом…

Она вытащила пробку.

– Я спала с ним, – в унисон объявили они. И уставились друг на друга.

– Ты?

– Ты? – второй унисон.

– Потаскуха, – бесстрастно констатировала Лайма, имея в виду Джули.

– Потаскуха? Мне до тебя далеко. Все-таки я когда-то была замужем за Люком.

– Вот именно. Спать с бывшим мужем?

Лайла весело прищелкнула языком и потянулась к стаканам.

– Определенно, стезя потаскушки. Ну и как прогулка по дорожкам памяти?

– Никакая это не прогулка… то есть да, определенным образом. Я его знала. Мне с ним хорошо. Но мы оба стали взрослыми. Так что это не повтор пройденного. Я подумала… что это род близости, которой у нас никогда не было. Мы были так друг на друга злы и так растеряны, когда расстались! Так молоды и глупы. Оглядываясь назад, я понимаю, что мы видели все это как игру в дом и не понимали, что денег у нас нет и за квартиру платить нечем, а родители постоянно толкали его на юридический факультет. У нас вовсе не было внятных планов. Сбежали, поженились, совершенно не думая о реальности.

– Реальность – штука тяжелая.

– И с ней нужно было считаться, но мы не могли разобраться в ней. Полагаю… Нет, знаю, я решила, что во всем виноват он, а это было не так. Он, возможно, посчитал, что во всем виновата я, но никогда не сказал этого вслух. И в этом вторая причина. Он просто соглашался со всем, что я говорила, и это сводило меня с ума. Скажи, что думаешь, черт возьми!

– Он хотел, чтобы ты была счастлива.

– Да. А я хотела, чтобы был счастлив он. Но мы не были счастливы, в основном потому, что не желали считаться с реальностью. Маленькие ссоры нагромождались, превращаясь в большой скандал, пока я не ушла. Он меня не остановил.

– А ты хотела, чтобы он тебя остановил.

– Боже, хотела, конечно! Но я ранила его, и он меня отпустил. И я всегда…

– …жалела об этом, – докончила Лайла. – О разводе. Не о Люке. Ты сказала мне это когда-то после двух шоколадных мартини.

– Шоколадные мартини должны быть запрещены законом, но да, я всегда жалела о том, как это кончилось, и возможно, всегда задавалась вопросом «что, если»… А теперь…

– Теперь все опять запуталось, усложнилось и смешалось.

– Почему? Нет, не отвечай. Давай поднимемся наверх. Захватим бутылку и сядем на террасе.

– Сядем на террасе. Но оставим бутылку здесь, – вздохнула Джули. – Мне еще нужно заняться документацией, поскольку я рано ушла. Один стакан – и это все за то, что я сегодня сбежала.

– Достаточно справедливо.

Она не стала будить собаку и повела Джули на террасу.

– Ты права. Могла бы здесь жить. Мне нужно переехать! – вдруг провозгласила Джули. – Найти квартиру с террасой. Но сначала дождаться повышения жалованья. Большого.

– Почему? – Лайла села и подняла лицо к небу.

– Я про Люка. Не про повышение. – Он испек мне маффин.

Лайла снова бросила взгляд на Джули. И улыбнулась:

– Ооо!

– Знаю-знаю, это что-то означает. Не просто «это выпечка». Он испек маффин для меня. На рассвете. Еще до рассвета. Это что-то означает.

– Это означает, что он думал о тебе еще до рассвета и хотел, чтобы ты думала о нем, когда проснешься. Это так замечательно.

– Но почему он не сказал, когда я спросила?

– Что же он сказал?

– Что это просто маффин. Я пришла к нему в пекарню, а он был внизу, в… подвале. Месил тесто. Черт подери, почему это выглядит так сексуально? Почему это выглядит так сексуально, когда он по локти в муке?ться, Лайла. Не хочу быть женщиной, не желающей отпустить призрачную иллюзию прошлого. Я могла бы обойтись сексом. И была уверена, что это всего лишь секс.

– Но маффин все изменил.

– Знаю, звучит абсурдно.

– Вовсе нет.

Лайла положила ладонь на ее руку.

– Абсолютно нет.

– Полагаю, именно это я хотела бы услышать. Мне стоило сразу понять, что он заботлив и мил, поскольку всегда был таким, и оставить его в покое, вместо того чтобы гадать, что это значит. Черт, я хотела, чтобы это значило больше, хотя ужасно боялась.

– Вторые шансы всегда пугают больше первых, потому что во второй раз знаешь, чем рискуешь.

– Да.

Джули закрыла глаза.

– Я знала, что ты поймешь. Мне придется помириться с ним, поскольку он близкий друг Аша, а я твоя лучшая подруга. Но сегодня я чертовски дерьмовая подруга, потому что не спросила тебя про твои чувства. Относительно себя и Аша.

– Я прекрасно себя чувствую, хотя и не получила маффин. Сделала для нас обоих яичницу.

– Вы так хорошо смотритесь вместе. Я раньше этого не говорила, потому что ты тут же стала бы возводить препятствия.

– Нет. Не стала бы… то есть стала. Возможно. Ты действительно так думаешь? Он просто роскошный, в обоих обличьях.

– В обоих?

– Художник. Я имею в виду джинсы, майку… пара мазков краски тут и там, двухдневная щетина. И богатый наследник – в костюме от Армани. Впрочем, точно сказать не могу. Откуда мне знать?

– Вчера? Том Форд. Точно.

– Ты в этом лучше разбираешься.

– Еще бы! И да, вы прекрасно смотритесь вместе. Вы оба роскошны.

– Вот это могла сказать только моя лучшая подруга и, возможно, мать. Но я могу неплохо выглядеть, когда потрачу на это время и усилия.

– У тебя удивительные волосы, целый ярд, сказочные глаза, очень сексуальный рот и идеальная кожа. Так что заткнись.

– Ты просто бальзам для моего эго. Прошлая ночь тоже была бальзамом для моего эго. Думаю, он сделал шаг – знаешь, это всегда видно.

– На радость или на горе.

– Но я сделала его первой – или открыла дверь. Он вошел… и это было не похоже на возвращение домой. Скорее, на обнаружение нового континента. Но…

– Здесь появляются препятствия.

Джули отсалютовала стаканом в сторону Крайслер-билдинг.

– Нет, никаких препятствий, я по-прежнему исследую новый мир. Дело в том, что он терзается своей виной, Джули. Неправильно, что он так мучается. Но насколько я его успела узнать, особенно после встречи с его родными, он действительно глава семьи. Его отец – фигура номинальная. Это к Ашу бегут за всякими пустяками.

– Из того, что мне сказал Люк, так было годами. Отец управляет бизнесом, но Аш стоит на защите семьи. Люк говорит, что семейным девизом стало «Аш справится».

Лайла передохнула. Отпила вина.

– Это проблема. Не препятствие. По мне, так он слишком много берет на себя. Сам решил, что я останусь у него ночевать, потому что Люк был у тебя, и это имело смысл. Но «обсуждать» лучше, чем «решать». А он послал за моими вещами, прежде чем мы успели обсудить это.

– Его точка зрения?

– Пожинай то, что посеял.

Она выдвинула подбородок, постучала по нему пальцем.

– Ладно, бей меня.

– Он обращает внимание на детали – и, да, заботится о тебе. Не так плохо, когда кто-то заботится о тебе, пока этот кто-то готов узнать, где проходят границы, а ты готова немного эти границы расширить.

– Может быть. Я знаю, сейчас он меня пишет, хотя я не слишком желала этого, но теперь передумала. Так что я спрашиваю себя: хочу ли, чтобы он меня писал, или меня в это впутали уговорами? Я до сих пор не уверена. Уверена, что хочу быть с ним, и уверена, что хочу пройти испытание этой странной историей с Фаберже, и уверена, что хочу с ним спать. Вот все мои желания на данный момент.

Джули улыбнулась:

– Посмотри на себя! Ты просто счастливица!

– Так и есть! Это о чем-то говорит… не уверена, о чем, но странно, что я могу быть счастлива даже в такой ситуации. Трое мертвы, двое были очень близки Ашу. Он нашел и спрятал бесценное яйцо Фаберже. И имеется шикарная азиатка, которая убила или помогла убить этих троих и которая желает заполучить это яйцо. Она знает, кто я такая. У нее твои духи.

– Теперь я их и в руки-то не возьму – так из-за нее возненавидела этот запах. Понятно, что ты хочешь помочь Ашу. Мы все хотим. Но как бы я ни любила его, ты мне ближе. И должна быть сверхосторожной.

– Обязательно. Эта женщина, скорее всего, ищет и нас, и яйцо, но копы за нами приглядывают. Убийство Оливера и два других не дало ей желаемого. К чему ей совершать дважды одну и ту же ошибку?

– Не знаю. Потому что она киллер? Потенциальная шизофреничка. Тут нельзя полагаться на логику, Лайла.

Лайла, подумав, кивнула. Джули очень убедительна.

– Тогда я буду умнее. Думаю, я уже умнее ее. И нечего закатывать глаза. Если бы она была умнее, мы бы ни за что не догадались о ее существовании. Не слишком умно душиться твоими духами перед тем, как вломиться в дом Аша. Хотя нам отчасти повезло, что мы пришли слишком рано и запах не успел выветриться. И с ее стороны было не слишком умно оставить Винни наедине с бандитом, после того как он уже продемонстрировал полное отсутствие самообладания в случае с девушкой Оливера. Чванливость и тенденция поддаваться порывам не говорят о большом уме, Джули. А я буду умной.

– Главное – будь в безопасности. Я голосую за безопасность.

– Я сижу на крыше очень надежно охраняемого дома, и очень немногие знают, где я. Я бы сказала, что нахожусь в безопасности.

– Так и оставайся. А теперь мне нужно идти и садиться за документы.

– И подумать о том, как уладить дела с Люком.

– И это тоже.

– Я пройдусь с тобой. Все равно нужно вести собаку на прогулку.

– Какую собаку? Я не видела собаки.

– Ее легко проглядеть. Да, если не хочешь сидеть одна, приноси свои документы сюда, – предложила она. – Это большая квартира.

– Мне, скорее всего, нужно немного поразмышлять в одиночестве, да и Аш, наверное, придет сегодня вечером.

– Да, и с ужином. Но, как я сказала, это большая квартира. Ты ведь моя близкая подруга.

Джули подошла и благодарно приобняла ее, так они и пошли к лифту, чтобы спуститься на первый этаж квартиры.

– Значит, сегодня работа и размышления. Может быть, на этой неделе и я загляну к тебе.

Она подозвала собачку, взяла маленький белый шарик на руки и надела на шею пуделю маленький голубой, усаженный стразами поводок.

– Ой, просто чудо! – засмеялась Джули.

– Подержи, – попросила Лайла подругу. – Мне надо взять сумочку.

– Я тоже хочу такого! Интересно, можно брать его на работу? Он совершенно обезоружит клиентов, и они купят гораздо больше, – вдохновилась Джули, неизвестно, чем больше: собакой или ее возможностями.

– Ты всегда думаешь о выгоде.

– Но как иначе я собираюсь получить повышение и купить квартиру с террасой и маленького песика, которого смогу носить в сумке. Я рада, что зашла к тебе, – добавила она, когда они вышли на улицу. – Примчалась сюда расстроенная, а покидаю тебя с таким чувством, будто только сейчас закончила класс йоги.м. У него такая эмоциональная привязанность к «Каунтер Сервис». Я говорила, что он работал в этой закусочной, чтобы содержать себя в годы учебы? Да, но я объяснила вашу реакцию на эту картину и на вторую, сюжетно с ней связанную. «Прием заказа». Конечно, они и по отдельности хороши, но вместе прекрасно дополняют друг друга.

Она заплатила таксисту, выбралась из такси, стараясь не уронить телефон и сумку.

– Поскольку он не хочет разбивать комплект, поговорила с ним и убедила установить одну цену на обе картины. Мне не хотелось бы видеть, как кто-то уводит «Прием заказа», еще и потому, что уверена: работы Родерика очень быстро поднимутся в цене.

Она позволила ему ныть, колебаться, но по голосу уже было слышно, что он сдается. Клиент хотел обе картины, она лишь должна заставить его почувствовать, что он совершает выгодную сделку.

– Буду откровенна, мистер Барнселлер, Родерику так не хочется разбивать комплект, что он ни за что не сбавит цену только на одну картину. Но я смогла заставить его согласиться на двести тысяч за обе. И знаю, что могу уговорить его сбить цену до ста восьмидесяти пяти, даже если это означает уменьшение наших комиссионных. Лишь бы оба вы были счастливы.

Она чуть помедлила и немного поплясала прямо на тротуаре, хотя голос ее оставался профессионально холодным.

– У вас превосходный вкус и исключительно верный глаз. Я знаю, что вы будете радоваться всякий раз, взглядывая на картины. Сейчас же свяжусь с галереей и попрошу отметить их как проданные. Мы упакуем их и отошлем вам. Да, конечно, вы все можете уладить с моей помощницей по телефону или прийти и повидать меня завтра. Поздравляю, мистер Барнселлер. Вы всегда наш желанный гость.

Она снова исполнила маленький веселый танец и позвонила художнику.

– Покупайте шампанское, Родерик. Вы только что продали две картины. За сто восемьдесят пять тысяч. Да, знаю, я сказала, что буду просить сто семьдесят пять. Но снижать цену не пришлось. Ему нравятся ваши работы, и это повод для праздника. Как и ваши сорок процентов. Пойдите скажите Джорджу, отпразднуйте, и завтра начинайте рисовать мне нечто сказочное на замену проданных двух полотен. Да, я вас тоже люблю. Чао.

Широко улыбаясь, она послала эсэмэску с инструкциями своей помощнице и, обходя других пешеходов, все еще поглядывая на телефон, свернула к крыльцу своего дома. И едва не наткнулась на Люка, который сидел на этом крыльце уже битый час, ожидая ее. Наблюдая за танцами на тротуаре, быстрыми переговорами, счастливой улыбкой.

И теперь она ахнула от удивления.

– Я проходил мимо твоей галереи. Сказали, что ты рано ушла. Так что решил подождать.

– Вот как? Я поехала к Лайле.

– И получила хорошие новости по пути домой.

– Прекрасная продажа. Для галереи, для художника, для клиента. Как приятно заключить сделку сразу для трех сторон!

После секундного колебания она села на ступеньку рядом с ним, и они вместе стали наблюдать, как течет жизнь Нью-Йорка.

Боже, думала она, как может дважды замужняя, дважды разведенная женщина чувствовать себя восемнадцатилетней? Точно так же, как она чувствовала себя, сидя на крыльце родительского дома в Блумфилде, Нью-Джерси, вместе со своим мальчиком. Безоглядно, по-дурацки влюбленная…

– Что мы делаем здесь, Люк?

– Я получил ответ на твой утренний вопрос.

– Ах, это… я собиралась позвонить тебе. Это было просто глупо, я не знаю, что на меня нашло, и я…

– Я любил тебя с того первого дня, как увидел в первый день в средней школе, на убийственном уроке миссис Готлиб по истории Штатов.

Урок действительно был убийственным, мысленно согласилась Джули, но крепко сжала губы, чтобы сдержать слова, эмоции, слезы.

– Прошло почти полжизни. Может, мы были слишком молоды, может, сами все испортили.

– Так оно и есть.

Слезы все-таки затуманили ей глаза, но на этот раз она дала им волю.

– Так оно и было.

– Но я так и не смог забыть тебя. И никогда не смогу. В промежутке между тем и этим временем я многого добился. Но даже сейчас я не могу забыть тебя. Для меня всегда будешь ты одна. Вот и все. Вот все, что я хотел сказать.

Джули ощутила комок в горле. Слезы лились, но это были теплые и сладостные слезы. Дрожащими руками она сжала его лицо.

– Это был ты с самого первого дня. И по-прежнему ты. Всегда. И всегда будешь только ты.

Она прижалась к нему губами, теплыми и сладкими, пока мимо текла городская жизнь, и вспомнились ей гортензии, которые посадила мама, большие голубые шары, росшие рядом с крыльцом, где они с Люком как-то сидели летом, когда-то давным-давно.

Некоторые события расцветают снова, подобно гортензиям.

– Пойдем в дом.

Он прижался к ее лбу своим и глубоко, глубоко вздохнул.

– Да, пойдем в дом.


Лайла планировала на террасе свечи, вино, красивые тарелки, бокалы. Даже готовый ужин может быть романтичным и прекрасным в соответствующем антураже. И она считала летний Нью-Йорк лучшим из антуражей.

Но тут пошел дождь.

Пришлось менять планы. Уютный обед в столовой, перед залитыми дождем окнами. Все равно романтично, тем более что загремел гром.

Она позаботилась и о своей внешности – связала волосы в низкий хвост, сделала макияж – обстоятельный, но почти незаметный, результат которого оказался тем не менее превосходным. Узкие черные брюки и поверх кружевной кофточки прозрачный топ цвета меди, оттеняющий золотые искорки в ее глазах.

Хм… если они с Ашем будут продолжать встречаться, ей придется пересмотреть гардероб – кажется, он весьма устарел.

Аш опаздывал.

Она зажгла свечи, включила музыку, налила себе бокал вина.

К восьми часам она уже готова была позвонить ему, но домофон звякнул:

– Мисс Эмерсон, это Дуайн. Швейцар. В вестибюле мистер Арчер.

– О… дайте ему трубку.

– Лайла.

– Только чтобы увериться. Передай трубку Дуайну. Я скажу, чтобы он проводил тебя к лифту.

Вот так. Она осторожна. Умна. В абсолютнейшей безопасности. И она пошла открывать дверь.

С волос Аша текла вода. В руках он держал большущий ресторанный пакет.

– Входи. Какой же ты мокрый! Я принесу тебе полотенце.

– У меня стейки.

– Теперь стейки дают на дом? – прокричала она из ванной.

– Я знаю местечко, и мне захотелось. Подумал, какой взять для тебя, и выбрал среднепрожаренный. Если хочешь с кровью, то можешь взять мой.

– Нет, среднепрожаренного вполне достаточно.

Она вернулась с полотенцем, отдала Ашу и взяла у него пакет.

– Я открыла вино, но если хочешь, есть пиво.

– Пиво!

Энергично вытерев волосы, он пошел за ней и остановился в столовой.

– Ты здорово потрудилась.

– Красивые тарелки и свечи никогда не могут быть тяжелым трудом для девушки.

– Ты потрясающе выглядишь. Я должен был сказать это еще в дверях и принести тебе цветы.

– Ты говоришь мне сейчас – и принес стейк.

Она протянула ему бутылку пива. Он взял ее. Отставил. И обнял ее.

Вот он, этот озноб, этот жар в крови, подстегиваемые раскатами грома.

Он слегка отстранил ее.

– Есть, оказывается, второе яйцо.

– Что?!

Обрамленные золотой каемкой радужки стали огромными.

– Их два?!

– Переводчик, знакомый Винни, позвонил мне, как раз когда я вернулся домой. Он говорит, что в документах описывается и другое яйцо, называемое «Несессер». Он считает, что его можно найти.

Он снова притянул ее к себе и поцеловал.

– У нас появилось еще одно средство достижения цели. Я несколько часов изучал материалы по этому экспонату. Переводчик возвращается в Нью-Йорк завтра, и я встречусь с ним у тебя. Мы найдем второе яйцо.

– Погоди. Я должна все это осознать.

Она прижала пальцы к вискам.

– А Оливер знал? А азиатка знает?

– Чего не знаю, того не знаю. Однако не думаю. Почему же Оливер не отыскал второе сам? Не попробовал купить, а это было бы несложно, поскольку на руках был документ. Но кто знает?– Погоди. Я должна все это осознать.

Она прижала пальцы к вискам.

– А Оливер знал? А азиатка знает?

– Чего не знаю, того не знаю. Однако не думаю. Почему же Оливер не отыскал второе сам? Не попробовал купить, а это было бы несложно, поскольку на руках был документ. Но кто знает?

Аш снова взял в руки бутылку.

– Я могу лишь следить за ходом мыслей Оливера. Он непременно попытался бы найти яйцо. Не устоял бы. Черт, я бы тоже не устоял, а я далеко не так импульсивен. И мне следовало бы просить разрешения поговорить с Кириновым здесь.

– Киринов – это переводчик?

– Да. Мне следовало спросить тебя. Так показалось мне безопаснее: чтобы он приехал сюда прямо с вокзала.

– Да все в порядке. Пусть приезжает. Голова идет кругом. Второе яйцо! Императорское яйцо!

– Да. Я хочу поговорить с женщиной, у которой он купил первое. Должно быть, документы он получил от нее. Она могла и не знать, что это. Но, возможно, что-то скажет по этому поводу. Судя по словам домоправительницы, ее нет в городе, и я не смог вытянуть из женщины, где же ее хозяйка. Но оставил имя и номер телефона.

– Одно – это уже невероятно, но два?!

Она присела на подлокотник плетеного кресла.

– Как оно выглядит, это второе яйцо?

– Оно сделано как маленькая декоративная шкатулка для женских туалетных принадлежностей. Инкрустировано бриллиантами, рубинами, сапфирами, изумрудами – если верить его описанию. Сюрприз – возможно, маникюрный набор, но фото или рисунков нет. Я могу проследить его путь от Гатчинского дворца до Кремля, где его конфисковали и в тысяча девятьсот двадцать втором году передали в Совнарком.

– Что это такое?

– Совет народных комиссаров, советников Ленина. Большевики. После этого следы экспоната теряются.

– Маникюрный набор, – пробормотала она. – Стоит миллионы. Оно тоже стоит миллионы?

– Должно быть, так.

– Все это кажется нереальным. Уверен, что можешь доверять этому Киринову?

– Винни доверял.

– О’кей.

Она кивнула и поднялась.

– Наверное, надо подогреть стейки.

– Там еще пара печеных подсоленных картофелин и спаржа.

– Мы подогреем ужин и поедим. Не помню, когда я в последний раз ела стейк… А потом будем решать и планировать.

Она открыла пакет.

– Я очень хорошо умею составлять планы и заговоры.

Он провел ладонью по ее волосам.

– Что? – спросила она.

– Меня только что осенило: помимо всего прочего и помимо всей этой ситуации, я рад, что здесь и что ужинаю с тобой. Рад, что потом поднимусь с тобой наверх. Буду с тобой. Буду касаться тебя.

Она повернулась и обняла его.

– Что бы ни случилось.

– Что бы ни случилось.

И это, решила она, все, о чем можно мечтать.
17

Лайла открыла один глаз – на тумбочке запел телефон.

Кто, черт побери, шлет ей эсэмэски в такой ранний час?

Скованный сном, мозг никак не мог осознать, кто это может быть.

Она велела себе игнорировать все сообщения и снова заснуть. Но уже через полминуты сдалась.

В конце концов, нет у нее такой силы воли, чтобы игнорировать телефон.

– Возьмешь позже, – промычал Аш и потянул ее назад.

– Я раба сотовой связи.

Положив голову ему на плечо, она потянулась за телефоном. И прочитала:

«Люк ждал меня у дома и испек мне пирог с начинкой, прежде чем уйти сегодня утром. Он мой маффин».

– Вот это да!

И послала такого содержания эсэмэску.

– Что там?

– От Джули. Она и Люк вместе.

– Прекрасно. Лучше, чтобы кто-то оставался с ней, пока все это не закончится.

– Нет… то есть да, но он там не для того, чтобы ее защищать.

Положив телефон, Лайла свернулась у Аша под боком.

– Конечно, он о ней позаботится. Но я хочу сказать, что они вместе.

– Ты уже говорила.

Его рука скользнула по ее спине, по ягодицам.

– Вместе-вместе.

– Хммм…

Рука снова поползла наверх, погладила грудь. Остановилась.

– Что?

– Они – пара. И не спрашивай, пара чего. Пара-пара.

– Занимаются сексом?

– Определенно, да, но это не все. Они по-прежнему любят друг друга. Что сказала мне и Джули, когда забегала вчера. Но она могла бы не говорить, потому что я уже знала.

– Ты уже знала?

– На них все написано! Всякий, у кого есть глаза, способен это увидеть.

– У меня есть глаза.

– Ты просто не посмотрел. Слишком был занят другим и…

Ее рука протиснулась между их телами. Нашла его, твердого и готового.

– …этим.

– Это отвлекает.

– Надеюсь, что так.

Ее губы растянулись в улыбке, прежде чем открыться для его поцелуя. Теплые, нежные…

Она была такой мягкой: волосы, кожа, изгиб щеки. Мягкой повсюду, где бродили его губы и руки. Она оставила небольшой просвет в шторах, когда сдвигала их на ночь, и в него струилось солнце.

Он коснулся ее в этом дремотном свете, пробудив ее тело, как она пробудила его и его желание. Никакой спешки при свете, спешки, в которой они так остро ощущали потребность ночью. И можно не торопить подъем. Вместо этого они наслаждались долгой, прекрасной ездой, погружались в ощущения: кожа на коже, скольжение языка по языку, прикосновение пальцев, пока они вместе не потянулись к вершине. До которой оставалось совсем немного.

И еще немного… когда он скользнул в нее, и начался медленный сонный танец. Ее руки обрамили его лицо. Глаза глядели в глаза.

Они следили друг за другом, ловя каждое движение.

Только сейчас. Только она.

Только это… думала она, когда выгнулась, чтобы дать ему больше.

Только он… когда она притянула его лицо к своему и влила все свои чувства в их поцелуй.

Мягкое, нежное, спокойное наслаждение текло потоком хмельного вина, пока они, не опьянев, перевалили через вершину.

Позже она медленно, сонно, удовлетворенно побрела вниз, чтобы сварить кофе. Эрл Грей побежал за ней по пятам.

– Только давай я сварю кофе, ладно? А потом поведу тебя на прогулку, – проговорила она и осеклась. Зачем она произнесла слово «прогулка»? И, как ее предупреждали, песик разразился радостным тявканьем, поднялся на задние лапки и стал в упоении пританцовывать.

– О’кей. О’кей. Моя ошибка. Минутку.

Она открыла чуланчик, вынула поводок, пластиковые штанишки для песика и шлепанцы для себя, которые положила туда для этой цели.

– Что это с ним? – озаботился Аш, входя. – У него приступ?

– Вовсе нет. Он счастлив. Я ошибочно произнесла слово «прогулка». И вот результат. Придется вывести его, пока он не дотанцуется до сердечного приступа.

Она схватила дорожную кружку. Наполнила черным кофе.

– Это не займет много времени.

– Давай я его выведу.

– Моя работа, – напомнила она, вынимая из кармана заколку и умело сворачивая в пучок волосы.

– Но вчера ты жарила для нас яичницу, а сегодня я могу «ответить» тебе собакой.

Она пристегнула поводок к ошейнику. Пес почти бился в истерике.

– Вчера Люк испек для Джули маффин, почти из ничего. Сегодня сделал пирог с начинкой.

– Этот ублюдок просто выпендривается. Я могу приготовить нам завтрак. Я прекрасно умею насыпать в миски сухие завтраки. Это одно из моих лучших умений.

– К счастью, я купила «Кокоа паффс», верхний шкафчик слева от холодильника.

– «Кокоа паффс»?

– Это моя слабость, – откликнулась она и, схватив ключи, помчалась к двери вслед за Эрл Греем.

– «Кокоа паффс», – повторил Аш пустой комнате. – Я их не ел с… по-моему, я никогда их не ел.

Он нашел пачку, открыл, стал изучать, и наконец, решившись, сунул туда ложку и попробовал.

И понял, что всю жизнь был снобом в отношении сухих завтраков.

Он сделал кофе, высыпал завтрак в две миски. И вспомнив, как она хлопотала вчера ночью, – а теперь казалось, что они с Люком просто состязаются в знаках внимания, – составил все на поднос. Нашел блокнот, написал свой вариант записки, прежде чем потащить поднос наверх, на террасу.


Лайла вбежала с такой же скоростью, с какой выбежала, но на этот раз с песиком на руках.

– Этот пес – просто кошмар какой-то! Хотел наброситься на тибетского терьера, то ли подраться, то ли заняться сексом, не уверена. После этого приключения мы оба изголодались, так что… так что… и я говорю тут сама с собой, – сообразила она и, нахмурившись, взяла записку. Мрачное лицо осветилось улыбкой.

Он нарисовал их сидящими за столом на террасе и чокающимися кофейными чашками. Он даже добавил Эрл Грея, стоящего на задних лапах.

– Ну и ну… – пробормотала она, когда ее сердце стало отплясывать, как песик на этом рисунке. – Кто знал, что он может быть таким милым? Похоже, мы будем завтракать на террасе, дружок! Я принесу и твою миску, дорогой наш Эрл Грей.

Аш стоял у высокой стены, глядя на запад, но обернулся, когда она вошла, едва удерживая пса и две миски.

– Какая чудесная мысль!

Она поставила Эрл Грея в тень, пододвинула ему миску с кормом, наполнила из шланга крохотную мисочку для воды.

– И как красиво разложено: ты, и твой глаз художника.Он поставил две голубые миски с сухим завтраком и еще одну с клубникой. Стаканы с соком, белый кофейник с таким же молочником, сахарницу, а рядом разложил салфетки в белую и голубую полоску. И добавил – очевидно, украденную из садового горшка – веточку желтого львиного зева в маленькой вазочке.

– Это не пирог с начинкой, но…

Она подошла к нему, поднялась на носочки и поцеловала.

– Я помешана на «Кокоа паффс».

– Я бы так далеко не заходил, но они неплохи.

Она потянула его к столу и села.

– Особенно мне понравился рисунок. В следующий раз я вспомню о необходимости причесаться, прежде чем выводить собачку.

– Ты мне нравишься такой вот растрепанной.

– Мужчины любят дворняжек. Молока?

Он с сомнением взглянул на содержимое миски.

– Что будет с этой штукой, если налить в нее молока?

– Волшебство, – пообещала она и налила молока ему и себе. – Боже, какой роскошный день. Дождь вымыл все, включая влажность. Что будешь делать утром?

– Я подумывал заняться расследованием, но, кажется, это пустая трата времени. Можно и подождать, послушать, что скажет Киринов. А я поработаю, сделаю наброски. Нью-Йорк с высоты птичьего полета. И мне нужно сделать несколько звонков.

– Неплохо, – повторил он, принимаясь за еду.

Выглядит неприятно, но главное – не смотреть, решил он.

– Я тоже попытаюсь поработать. И когда этот парень придет, полагаю, мы все поймем. Как по-твоему, что, если они… кем бы ни были, уже завладели вторым яйцом? «Несессером»?

– Возможно.

Он не подумал об этом.

– Но получили они его не от Оливера. А у него все документы. Я долго рылся в его бумагах. Если яйцо и у них, они все равно захотят получить то, что осталось у нас. Зная Оливера, можно сказать, что он собирался получить за него большие деньги, чтобы на них попытаться найти второе яйцо, еще за большую сумму. Больше и больше – таков был девиз Оливера.

– О’кей, будем основываться на этом предположении. Возможно, оно все еще в России. А может быть, вывезено или продано тайком от властей. Шансы на то, что оно у того человека, с кем имел дело Оливер, почти несущественны. Трудно поверить, что у одного человека могут быть два яйца Фаберже, и он договорился о покупке обоих. Больше и больше?

Она откусила кусочек ягоды.

– Это потенциально устраняет Россию и одного человека в Нью-Йорке. Прогресс.

– Подождем Киринова.

– Подождем. Ненавижу ждать.

Она оперлась подбородком о ладонь.

– Жаль, что я не знаю русский.

– Мне тоже жаль.

– Я понимаю французский. Немного. Очень немного. Я учила французский в средней школе. Потому что мечтала, как перееду в Париж и буду жить в уютной маленькой квартирке.

Он понял, что мог видеть ее там. Видеть повсюду.

– Что ты собиралась делать в Париже?

– Учиться носить шарфы миллионом различных способов, купить настоящий багет и написать блестящий трагический роман. Я передумала, когда поняла, что всего лишь хотела увидеть Париж, и к чему писать блестящий трагический роман, когда не хочу читать такие.

– Сколько тебе было лет, когда ты поняла все это?

– Второй курс колледжа. Когда сухарь и узколобый сноб, преподававшая английскую литературу, заставила нас читать один блестящий трагический роман за другим. Вообще я не представляю, что в них было блестящего. Однажды послала короткий рассказ в «Удивительные истории» – что-то вроде предтечи, из чего потом и вырос мой книжный сериал, который пишу сейчас. Я была безумно взволнована своим успехом.

– Сколько тебе было? Девятнадцать или двадцать?

Он обязательно найдет рассказ и прочитает. Заглянет в ее молодость и, может, поймет, какой она была тогда.

– Есть отчего быть безумно взволнованной.

– Точно. Даже отец меня похвалил.

– Даже?

– Я не должна была так говорить.

Она пожала плечами и зачерпнула ложкой разбухшие в молоке хлопья.

– По его мнению, писать художественную прозу – прекрасное хобби. Но он предполагал, что я угомонюсь и стану преподавателем колледжа. Так или иначе, слух дошел до профессора, которая объявила о событии классу и добавила, что это плохо написанное популярное дерьмо и всякий, кто пишет или читает популярное дерьмо, тратит зря время в ее классе и колледже.

– Какая сука, и завистливая к тому же.

– Сука, несомненно. Но она верила в то, что говорила. Все, что написано за последние сто лет, для нее было дерьмом. Я приняла близко к сердцу все ею сказанное. Вышла из класса. Ушла из колледжа. К огромному огорчению родителей. Поэтому…

Она попыталась пожать плечами, он обнял ее.

– Ты показала им всем.

– Насчет этого я не знаю. Как ты…

– Нет, не спрашивай, как я провел студенческие годы. Что ты делала, когда бросила колледж?

– Брала курсы по основам сочинения беллетристики и стала вести блог. Поскольку отец стал твердить, что армия обязательно даст мне направление в жизни и научит дисциплине, я начала работать официанткой, чтобы не чувствовать себя виноватой за то, что беру у него деньги, не собираясь следовать его советам. Сейчас он мной гордится. И считает, что я пишу блестящие, хоть и не совсем трагические романы. Но он рад тому, что я делаю. В основном.

Он пока что выбросил из головы ее отца. Потому что все знал об отцах, недовольных направлением, какое принимали карьеры детей.

– Я купил твою книгу.

– Не может быть!

Она с восторгом уставилась на него.

– Правда?

– И прочитал. Забавно и умно и невероятно образно. Ты умеешь написать картину словами.

– Огромный комплимент от того, кто пишет настоящие картины. Помимо того, что известный художник взял на себя труд прочитать роман для юношества.

– Я не подросток. Но книга меня увлекла. Можно понять, почему Райли ждет не дождется выхода второй части. И я не упоминал об этом раньше: а вдруг ты решила бы, что я говорю это только для того, чтобы ты переспала со мной. А теперь для этого слишком поздно.

– Это… славно. Я, возможно, так и подумала бы, так что тут ты прав. Но так ты добьешься большего. А зато как здесь хорошо, – сказала она, обводя рукой горизонт. – В сравнении с этим императорские яйца и злобные собиратели кажутся фикцией.

– Кейли могла найти яйцо.

Подумав о героине своего романа, Лайла покачала головой.

– Нет. Не Фаберже. Но может быть, какое-то мистическое яйцо из легенды. Дракона. Или волшебный кристалл. Хм-мм… это может быть интересным. И если я хочу заставить ее что-то сделать, прежде всего нужно вернуться к ней.

Они встали одновременно.

– Я хочу снова остаться сегодня.

– О… потому что намерен спать со мной или не желаешь оставлять меня одну?

– И то, и другое.

– Мне нравится первая причина. Но ты не можешь сторожить меня вечно.

Он коснулся ее руки.

– Давай по крайней мере на сегодня оставим все как есть.

Краткосрочные планы, по ее мнению, удавались лучше.

– Хорошо.

– А завтра есть время посидеть для меня два часа в мастерской? Можешь привести собачку.

– Можно?

– И прогуляемся мимо пекарни Люка.

– Взятка бисквитиками? Мои любимые. Договорились. Увидим, как пойдут сегодня дела. Первым в списке у нас Киринов.

Он любил списки и долгосрочные планы и все этапы их выполнения. И ему нравилось быть здесь, с Лайлой. Но он начинал подумывать, как сделать так, чтобы все время быть здесь.


Вернувшись после дневной «собачьей» прогулки, Лайма увидела, как швейцар разговаривает с тщедушным пузатеньким коротышкой с длинной седеющей косицей. На нем были выцветшие джинсы, майка, на плече висел потрепанный рюкзачок.

Она приняла его за рассыльного и, улыбнувшись швейцару, хотела пройти мимо. Но услышала, как он говорит с очень слабым акцентом.

– Алекси Киринов.

– Мистер Киринов?

Она ожидала кого-то старше – этому на вид было лет сорок пять, – в костюме, с седыми волосами и, возможно, с небольшой эспаньолкой.

Он подозрительно взглянул на нее сквозь затемненные очки.

– Да.

– Я Лайла Эмерсон. Друг Аштона Арчера.

– Ах, да.

Он протянул руку, мягкую, как попка младенца.

– Рад познакомиться.

– Не покажете ли мне удостоверение личности?

– Разумеется.

Он вынул бумажник. И показал водительские права, годные, как она заметила, и для вождения мотоцикла.

Нет, она никак не представляла его таким.

– Я поведу вас наверх. Спасибо, Дуайн.

– Не за что, мисс Эмерсон.

– Могу я оставить здесь чемодан?

Он показал на чемодан на колесиках.

– Конечно. Я уберу его, пока вы не придете.

– Спасибо. Я был в Вашингтоне. Короткая деловая поездка, – сообщил он Лайле, следуя за ней к лифту. – Карликовый пудель?

Он дал понюхать пуделю руку.

– У моей тещи такой, по кличке Киви.

– Это Эрл Грей.

– Счастлив познакомиться.

– Значит, «Грейтфул Дед»? – кивнула она на его майку. Алекси расплылся в улыбке.
– Значит, «Грейтфул Дед»? – кивнула она на его майку. Алекси расплылся в улыбке.

– Первый концерт, на который я пошел после приезда в Америку. Я просто преобразился.

– Сколько лет вы живете здесь?

– Мне было восемь, когда мы покинули то, что называлось Советским Союзом.

– Прежде чем занавес поднялся.

– Да. Моя мать была балериной Большого театра, отец – учителем истории и очень умным человеком, который хранил свои политические симпатии в тайне даже от собственных детей.

– Как же вы выбрались?

– Мне и моей сестре позволили посетить «Лебединое озеро» в Лондоне. Отец имел в Лондоне друзей. Он и мать планировали побег месяцами. Ничего не говоря нам, детям. Как-то после спектакля он посадил нас в такси. Мы с Наталией подумали, что нас везут на поздний ужин, но за рулем был друг моего отца. Он с бешеной скоростью провез нас по улицам Лондона в американское посольство, где нам дали убежище. Оттуда мы переместились в Нью-Йорк. Было столько эмоций!

– Еще бы! Для восьмилетнего мальчика. Его родители, наверное, умирали от ужаса.

– Тогда я не понимал, как они рискуют, пока все не закончилось. В Москве мы хорошо жили, как лишь немногие…

– Но они хотели свободы.

– Да. Больше для своих детей, чем для себя, и они сделали нам этот подарок.

– Где они сейчас?

– Живут в Бруклине. Отец ушел на покой, но у мамы есть маленькая школа танцев.

– Они бросили все, – покачала она головой, когда они вышли из лифта, – чтобы дать детям жизнь в Америке. Они герои.

– Да, вы понимаете, как я им обязан… Джерри Гарсия и все остальное… А вы тоже были другом Винни?

– Нет, не совсем. – Она открыла дверь.

– Он был хорошим человеком. И вот – похороны. Такое просто не могло прийти в голову… мы разговаривали несколько дней назад. Когда я читал документы, подумал: Винни с ума сойдет. Не мог дождаться, когда все ему расскажу, вернусь и встречусь с ним, и мы вместе сообразим, что делать. А сейчас…

– Я вас понимаю.

Она коснулась его плеча и повела в комнату.

– Потрясающе! Какой вид! А это Георг Третий!

Он устремился к позолоченному шкафчику:

– Прекрасно, само совершенство! Одна тысяча семьсот девяностый год. Вижу, вы собираете флакончики для духов. Этот опал особенно хорош. И это… простите!

Он повернулся к ней и воздел руки к небу:

– Я совершенно забываюсь, когда речь идет о моем хобби.

– Том, которое вы делили с Винни?

– Да. Мы встретились на аукционе, когда боролись за мягкий стул из атласного дерева.

Она услышала в его голосе сожаление и любовь.

– Кто выиграл?

– Он! Очень яростно торговался. У вас исключительный вкус, мисс Эмерсон. И блестящий глаз.

– Просто Лайла, и я не…

Из лифта вышел Аш и, глянув на Киринова, толкнул Лайлу себе за спину.

– Аш, это Алекси Киринов, я встретила его в вестибюле. Когда вернулась с Эрл Греем.

– Вы рано.

– Да, поезд пришел рано, и мне повезло с такси. Я приехал прямо сюда, как вы просили.

Киринов поднял руки, словно сдаваясь:

– Вы правы, нужно быть осторожными.

– Он показал мне свои права, прежде чем мы поднялись, – успокоила Аша Лайла. – У вас есть мотоцикл? – спросила она Киринова.

– Да. И моей жене это не нравится.

Он слегка улыбнулся, но продолжал настороженно глядеть на Аша.

– На столе маркетри эпохи Вильгельма и Марии в гостиной на первом этаже дома Винни среди фотографий его детей стоит ваш снимок с Оливером и вашей сестрой Гизелой. Он считал вас своими детьми.

– Я испытывал к нему глубокое чувство. И очень благодарен, что вы пришли.

Аш протянул руку.

– Я нервничаю, – признался Киринов. – Почти не спал после нашего разговора. Информация, содержащаяся в документе, очень важна. В моих кругах постоянно всплывают какие-то слухи, какие-то сведения о пропавших яйцах. В Лондоне, Праге, Нью-Йорке. Но ничего определенного. Того, что привело бы к любому из них, но это? Здесь есть нечто вроде карты. Список. Раньше я никогда ничего подобного не встречал.

– Давайте сядем, – предложила Лайла. – Я могу заварить чай. Кофе? Что-нибудь прохладительное?

– Да, что-нибудь похолоднее. Был бы очень рад.

– Давайте сядем в столовой, – решил Аш. – Там будет удобнее говорить.

– Можете сказать, что знает полиция? О Винни. И Оливере. Я… я выражаю вам свое соболезнование! Я встречал его в магазине Винни. Так молод, – с чувством искреннего сожаления проникновенно воскликнул Киринов, – и такой обаятельный!

– Да, так.

– Документы принадлежали ему? Оливеру?

– Они были у него.

Аш показал Киринову на стул за длинным столом.

– И умер он из-за них. Как и Винни. Эти яйца стоят почти бесчисленных миллионов. А исторически их открытие просто бесценно. Для собирателя их ценность невероятна. Есть среди собирателей и такие, которые, вне всякого сомнения, способны убить за то, чтобы завладеть ими. И – опять исторически – на них уже кровь царя.

Киринов сел, открыл рюкзак, вынул пакет из оберточной бумаги.

– Эти документы Винни дал мне. Вам следует держать их в сейфе.

– Обязательно.

– И мои переводы.

Он вынул еще два конверта.

– Это тоже следует хранить в сейфе. Документы были в основном на русском, как и посчитали вы и Винни. Некоторые были на чешском. На их перевод ушло больше времени. Можно? – спросил он, перед тем как открыть конверт. – Здесь дано описание, взятое из перечня конфискованных императорских яиц в тысяча девятьсот семнадцатом. Год революции.

Аш прочитал перевод описания херувима и колесницы.

– Это яйцо было заказано Александром Третьим для его жены Марии Федоровны. В то время оно стоило две тысячи триста рублей. Огромная сумма в те дни и непростительное расточительство, могут сказать некоторые, учитывая состояние страны, народа. И все же это ничто в сравнении с его нынешней ценой.

Вошла Лайла. В руках у нее был поднос с кувшином и высокими стаканами, в которых поблескивал лед. Едва она налила Киринову лимонаду, он поднял стакан и стал жадно пить.

– В горле пересохло. Все это так волнующе и так ужасно!

– Все равно что бежать из своей страны после балета?

– Да.

Он глубоко вздохнул.

– Да. Николай, унаследовавший трон после отца, послал миллионы крестьян на войну, где они гибли сотнями. В стране назревала революция. Рабочие объединились, чтобы свергнуть правительство. Временное правительство – банкиры и тому подобные – составили оппозицию Советам. Ленин взял власть, устроив кровавую баню осенью девятьсот семнадцатого, и конфисковал царские сокровища, всю собственность и велел расстрелять царя и членов его семьи. Что-то из ценностей он продал – это было задокументировано. Он хотел получить иностранную валюту и закончить войну. Это история, понимаю, но она важна для понимания настоящего.

– Вы научились у отца ценить историю.

Лайла взглянула на Аша:

– Его отец был преподавателем истории в Советском Союзе, прежде чем они сбежали на Запад.

Сказанное ничуть не удивило Аша. Она уже успела вызнать подробности о семье Киринова!

– Мой отец… да. Мы учили историю нашей страны, нашей родины и других стран.

Киринов снова выпил лимонаду.

– А пока что война продолжалась, и попытки Ленина заключить мир с Германией терпели неудачу. Он потерял Киев, и враг был всего в нескольких милях от Петрограда, когда Брестский договор был подписан и Восточный фронт перестал быть зоной военных действий.

– Страшное время, – пробормотала Лайла. – Почему мы ничему не учимся на чужом опыте?

– Мой отец сказал, что те, кто находится у руля, часто жаждут еще большей власти. Две войны, гражданская и мировая, стоили России крови и огромных денег, да и мир тоже имел цену. Некоторые из царских сокровищ были проданы сразу, некоторые потом, тайком. Что-то осталось в России. Из пятидесяти императорских яиц все, кроме восьми, оказались в музеях и личных коллекциях. Это все, что мы знаем, – добавил Киринов и постучал пальцем по распечатке.

– «Херувим с колесницей» продан в тысяча девятьсот двадцать четвертом. Уже после смерти Ленина и во время борьбы за власть как раз перед тем, как победил Сталин. Война и политика. Похоже, один из партийных вождей получил доступ в сокровищницу и продал яйцо Владимиру Старски за две тысячи рублей, возможно, прикарманив деньги. Ниже настоящей цены, но все же огромная сумма для советского человека. Далее известно, что Старски увез яйцо в свой дом в Чехословакии, в подарок жене.

– И это не было официально задокументировано, потому что яйцо фактически было украдено?

Киринов согласно кивнул в ответ на реплику Лайлы.

– Да. По законам того времени яйцо принадлежало Советам. Но оно уплыло в Прагу и оставалось там, пока снова не было продано в тысяча девятьсот тридцать восьмом. В том году наци вторглись в Чехословакию, и целью Гитлера было ассимилировать страну и народ, избавить его от интеллектуалов. Сын Старски продал яйцо американцу Джонасу Мартину из Нью-Йорка. За пять тысяч американских долларов.– Старски, вероятно, был в отчаянном положении, – размышляла вслух Лайла. – Для того чтобы выбраться из Чехословакии вместе с семьей подальше от войны он, должно быть, продал почти все семейные ценности. Главное – путешествовать налегке, но с полными карманами. И убраться к черту с пути Гитлера.

– Я тоже так считаю.

Киринов подтвердил заявление, с силой опустив на стол кулак.

– Снова война, снова кровь. Богатый американский банкир – это все, что я смог найти на этого Джонаса Мартина. Для него деньги ничто. Думаю, яйцо он считал безделушкой, красивым сувениром. Сын продает его, возможно, не зная истинного происхождения предмета. Яйцо попадает в Нью-Йорк, в прекрасный дом на Саттон-Плейс.

– Где Оливер прослеживает его путь до Миранды Суонсон, наследницы Джонаса Мартина. Да, это его внучка. Последняя, к кому перешло яйцо. Но…

Киринов открыл второй конверт.

– Теперь несессер. Вот тут описание. И история приблизительно та же. Война, революция, смена власти. Конфисковано. Последняя официальная запись относится к тысяча девятьсот двадцать второму году и его перевозке в Совнарком. Оно тоже попало в Чехословакию, а оттуда в Нью-Йорк. Александр – Мария – Ленин, вор-большевик, – Старски – его сын – Мартин.

– Оба в Нью-Йорке.

Аш посмотрел на Лайлу.

– Этого мы не могли предположить.

– Оба, – подтвердил Киринов, – до двенадцатого июня тысяча девятьсот сорок шестого года, когда несессер отправился в другое путешествие. Это… извините…

Он открыл конверт с документами на русском.

– …вот здесь.

Он отметил место.

– Снова русский, но плохонький. Грамматика и орфография вкривь и вкось. Писал кто-то, знающий русский поверхностно.

Несессер тут называют яйцом в виде коробочки с драгоценными камушками. Женский маникюрный набор, тринадцать предметов. Выигран Антонио Бастоне у Джонаса Мартина-младшего в покер. Все это есть в моем переводе. Язык плохой, но вполне все понятно. Как видите, это сын Мартина.

– Сын ставит на кон, по его мнению, забавную безделушку – возможно, рассчитывал на удачу, хотел отыграться, думал, что повезет.

Киринов кивнул.

– Да-да, вероятно, так все и было, и цена поднялась до восьми тысяч. Не повезло. Я нашел младшего Мартина в «Кто есть кто» за тот год. Ему было двадцать. Студент Гарварда. Но на «Бастоне» ничего не найдено.

– Надо же, – вставила Лайла, – никто так и не озаботился полюбопытствовать, что же у них в руках. А этому Джонни точно было все равно. Поставлю на кон как никому не нужную цацку.

– Оливер тоже мог сделать что-то в подобном роде, – тихо проговорил Аш. – И так же бездумно. Круг замкнулся, вы не находите?

Лайла накрыла руку Аша своей, переплела пальцы.

– У Оливера не было возможности учиться на собственных ошибках. А у нас есть возможность все исправить.

– Мы можем найти их.

Киринов порывисто подался вперед.

– Я совершенно в этом уверен! Их история должна быть тщательно изучена, белые пятна стерты. Подумайте, где они были, куда путешествовали. Что перенесли. Они не потеряны. Потому что их можно найти. Винни… мы бы с ним налили водки и выпили за успешные поиски.

– Но что бы вы сделали, если б нашли Фаберже? – спросил Аш.

– Пожертвовал бы в музей. Музей величайшего в мире города. Русские, возможно, начнут протестовать. Но вот документы, здесь. Проданы и проданы. Это великое искусство, исторические ценности. Они должны принадлежать всему миру.

Он снова поднял стакан и тут же резко поставил его.

– Вы же не собирались забрать их себе? Спрятать у себя под стеклом? Мистер Арчер, вы человек богатый. И можете позволить себе быть щедрым. Вы художник и должны понимать ценность искусства – как и то, что оно должно быть доступным.

– Меня можно не убеждать. Я хотел знать ваше мнение. Лайла?

– Да.

– О’кей. Видите ли, – Аш с выражением посмотрел на Киринова, – Оливер приобрел эти документы – и херувима.

– Простите… – Киринов привстал. – «И»? Вы хотели сказать – «на».

– «И», – повторил Аш, – приобрел и документы, и саму эту фигурку.

Киринов рухнул в кресло. Смертельно бледное лицо его в одно мгновение побагровело.

– Мой Бог. Мой Бог. Одно из утерянных императорских яиц – здесь? Умоляю, я должен…

– Не здесь. Оно в сейфе. Думаю, Оливер заключил с кем-то сделку, а потом пошел на попятную, желая получить больше. Из-за этого и нашел свою смерть. Или она его. Пытаясь помочь мне найти убийц, погиб и Винни. Это не просто охота за сокровищами.

– Понимаю. Минуту…

Он поднялся, подошел к окну, затем снова к столу – и снова к окну.

– Не могу унять сердце. Так колотится… Что мне сказал бы отец, человек, изучающий прошлое и не придающий значения игрушкам богатых? Что бы сказал он, признайся я, что участвовал в том, чтобы вернуть миру этот исторический экспонат?

Он наконец сел, медленно и осторожно, как дряхлый старик.

– Возможно, с моей стороны это глупо – вспоминать сейчас об отце.

– Нет, – покачала головой Лайла. – Нет. Нам необходимо знать, что родители нами гордятся.

– Я в долгу у него…

Киринов показал на свою майку.

– В большом долгу. За то, что занимаюсь игрушками богатых людей, воспринимая их как искусство и дело всей своей жизни. Винни…

Он осекся, прижал пальцы к глазам. Потом опустил руки и сцепил пальцы.

– Вы мне доверились. Я благодарен вам. И я ошеломлен.

– Винни вам доверял.

– Я сделаю для вас то, что сделал бы для него. Все, что смогу. Он думал о вас как о своем сыне, – повторил Киринов. – Поэтому я сделаю, что смогу. Вы его видели? Херувима? Держали в руках?

Аш молча достал телефон из кармана и показал ему снимки. Утерянный Фаберже!

– Боже. Боже. Это более чем изысканно. Насколько мне известно, это единственное подробное фото шедевра. Музей. Метрополитен. Оно не должно быть снова заперто и лежать в безвестности.

– Когда все закончится, оно не будет заперто. За эту фигурку убили двух членов моей семьи. Это не только шедевр, не только история, но и возможность нажиться. И есть второе яйцо. Я хочу отыскать его прежде, чем кто-то найдет. Но для этого нужно отыскать Антонио Бастоне или, вероятнее всего, его наследников. Если он жив, ему, должно быть, за девяносто, так что шансы невелики.

– Но велик шанс, что он снова продал его, или проиграл в покер, или подарил какой-нибудь женщине.

Лайла подняла руку.

– Не думаю, что сынки богачей – если он из таких – каждый день выигрывали в карты блестящие безделушки. И кто знает, что случилось с выигрышем? Но след все-таки есть, и это уже неплохо.

– Гарвардская юридическая школа. Тысяча девятьсот сорок шестой. Они могли быть однокурсниками. И может быть, Миранда Суонсон что-то знает об этой истории. Я могу выяснить, – решил Аш.

– Я тоже попытаюсь что-нибудь обнаружить. У меня есть работа, но она терпит. Я благодарен за то, что мне выпало стать частью истории.

Еще раз всмотревшись в снимки, Киринов вернул телефон Ашу.

Лайла поднялась и отошла.

– Но это нужно держать в строгом секрете, – предупредил Киринова Аш.

– Понятно. Даю вам слово.

– Даже от вашей семьи.

– Даже от нее, – согласился Киринов. – Я знаю коллекционеров, знаю и тех, кому больше известно. С их помощью я могу доискаться, кто может особенно интересоваться Фаберже или российским антиквариатом.

– Только будьте осторожны. Они уже убили троих и не задумаются убить снова.

– Мой бизнес – задавать вопросы и собирать информацию по коллекционерам и коллекциям. Я не буду спрашивать ничего, что может возбудить подозрения.

Лайла вернулась с тремя стопками и замерзшей бутылкой водки на подносе.

Киринов взглянул на нее враз помягчевшими глазами.

– Вы очень добры.

– Думаю, момент того требует.

Она разлила ледяную водку по стопкам, подняла свою:

– За Винни.

– За Винни, – пробормотал Киринов, прежде чем выпить.

– И еще один тост: за выносливость искусства. Как будет «cheers» по-русски, Алекси?

– За ваше здоровье.

– О’кей. За ваше здоровье.

– У вас хороший слух. За выносливость искусства, за наше здоровье и за успех.

Они чокнулись: три яркие ноты слились в одну.

И это, по мнению Лайлы, означало следующий этап.

18

На остаток дня Лайла забыла о работе и принялась эксплуатировать достижения технологии. Пока Аш звонил гарвардским знакомым, она пошарила в социальных сетях.

Может ли человек, если он еще жив – ему ведь почти сто! – иметь страничку в Фейсбуке? Если не он, то его потомки. Возможно, внук, названный в честь деда. Внучка – Антония? Пожалуй, стоит порыться в Гугле и Фейсбуке, используя то немногое, что они знают.

Плюс Джонас Мартин. А вдруг они до сих пор друзья?

Заметив, что Аш переминается в арочном проходе кухни, она подозвала его.

– Я не пишу. Пытаюсь что-то найти. Тебе повезло?

– Друг попросил у друга одолжения и доступа к ежегоднику Гарвардской юридической школы. С тысяча девятьсот сорок третьего по сорок пятый они не публиковались, но есть за сорок шестой. Без фотографий. Я намерен получить к нему доступ и, учитывая возраст Мартина, доступ к ежегодникам за два последующих года.

;;;;;

yektahomes.ru
Квартиры в Алании от застройщика!
Новые жилые комплексы комфорт- и премиум-класса от Yekta Homes в Алании, Турция
Узнать больше
– Я не пишу. Пытаюсь что-то найти. Тебе повезло?

– Друг попросил у друга одолжения и доступа к ежегоднику Гарвардской юридической школы. С тысяча девятьсот сорок третьего по сорок пятый они не публиковались, но есть за сорок шестой. Без фотографий. Я намерен получить к нему доступ и, учитывая возраст Мартина, доступ к ежегодникам за два последующих года.

– Здорово.

– Я мог бы нанять частного детектива, чтобы он проделал всю эту работу.

– И лишить нас такой радости и удовольствия? Я брожу по Фейсбуку.

– Фейсбук?

– У тебя есть страничка в Фейсбуке, – напомнила она Ашу. – Я, кстати, только что послала тебе запрос на дружбу. Похоже, у тебя два друга: один личный и один в профессиональной сфере.

– Говоришь, как мой агент, – пробормотал он. – Почему ты рыщешь по Фейсбуку?

– Почему у тебя своя страничка?

– Помогает лучше узнать, что в очередной раз затевает моя семейка.

– Совершенно верно. Держу пари, в семьях Бастоне и Мартина делают то же самое. Бастоне – фамилия итальянская. Ты наверняка не знал, что Италия на девятом месте по числу пользователей Фейсбука.

– Не знал.

– В Фейсбуке шестьдесят три Антонио Бастоне и три Антонии. Я проверяла тех, кто называет себя Тони. Я собираюсь проверить всех и, если возможно, прочитать списки друзей. Если я найду в них имена «Мартин» или «Суонсон», это может стоить затраченных усилий.

– Фейсбук, – протянул он, рассмешив ее.

– Ты не думаешь об этом, потому что редко заходишь на страницу.

Он сел.

– Лайла…

Она отодвинула ноутбук, сложила руки.

– Аштон.

– Что ты собираешься делать с шестьюдесятью тремя Антонио?

– Думаю, я добьюсь большего с «Тони». Списки друзей. Как я говорила. Потом начну связываться с каждым и спрашивать, не потомки ли они Антонио Бастоне, учившегося в Гарварде в сороковых. Мы не уверены, что так и было, черт, да они могли встретиться хоть в стрип-клубе! Но это называется «использовать трамплин для победного прыжка». Мне может повезти, если при этом я буду еще и Гугл обыскивать.

– Творческий подход к делу.

– Творчество – мой бог! Технологии – мой драгоценный любовник.

– Ты искренне этим наслаждаешься.

– Ага. Что-то подсказывает, что если мне повезет, там, за стенами, может подстерегать тот, кто убьет меня за это, если представится возможность. Но я ничего не могу с собой поделать. Это выше меня!

Он потянулся к ее руке.

– Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. И не говори, что можешь сама за себя постоять. Теперь ты со мной.

– Аш…

Он сильнее сжал ее руку.

– Ты со мной. Нам обоим нужно время, чтобы привыкнуть к этому. Но так уж случилось. Я говорил с Бобом.

До нее не сразу дошло.

– С кем?

– Со своим братом Бобом.

Среди Гизел, Райли и Эстебанов затесался Боб?

– Мне нужна копия твоей таблицы.

– Сегодня он у Энджи. Он и Фрэнки – старший сын Винни – лучшие друзья. Я попросил его поговорить с Фрэнки насчет информации, какую Винни имел по наследству Суонсонов и сделок, проводимых Оливером.

– Пытаешься найти ниточку, ведущую к несессеру или Бастоне?

– Весьма хлипкая возможность, но кто знает? Я позвонил Суонсонам и матери. Мать знает всех и немного знакома с Мирандой Суонсон. Из ее описания эта самая Миранда смахивает на идиотку, сдвинутую на моде. Мать согласилась сделать несколько звонков и узнать, где отдыхают Миранда и ее муж Бифф.

– Он не может быть Биффом. Никто не может быть Биффом.

– Если верить матери – он может.

Аш перевел взгляд на телефон, издавший рингтон.

– Очевидно, мне следовало раньше подумать о матери. Вот и она. Привет, ма! Быстро же ты работаешь.

Лайла оставила его разговаривать и поднялась наверх – за туфлями, бейсболкой и темными очками. Взяла маленькое портмоне: ключи, деньги, водительские права. Сунула все в карман. И стала спускаться. На полпути она встретила Аша.

– Куда ты ушла? – начал было он. – То есть куда идешь?

– Захватить кое-что для прогулки с Эрл Греем, вернее, захватить то, что нужно для нас обоих. Тебе тоже не вредно прогуляться по парку. Расскажешь, что говорила тебе твоя мать.

– Прекрасно!

Он присмотрелся к ее бейсболке, прищурился.

– Ты фанатка «Метс»?

– Давай, начинай ссору.

Он только головой покачал.

– Это суровое испытание наших отношений. Я возьму поводок.

– И штанишки, – добавила она.

Вооруженные и ведущие заходящегося от восторга Эрл Грея, они спустились вниз и пошли по лестнице, соединяющей Тюдор-сити с парком.

– Это знак? Идти по лестнице Щаранского, названной в честь русского диссидента, – гадала Лайла.

– Думаю, с меня довольно всего, что связано с Россией. Но ты права, прогулка в парке мне не помешает.

Он наслаждался теплым ветерком и шумом уличного движения, доносившегося с Первой авеню, пока они шли по широкой дорожке под кронами робиний.

Вскоре они очутились на поляне, где было тихо и спокойно. Здесь гуляли женщины с детьми и колясками, бегали собаки, шли молодые люди с блютусами в ушах, или в случае парня с тощими белыми ножонками, затянутыми в черные эластичные шорты, подпрыгивали в ритм тому, что неслось из наушников.

– Так что сказала тебе твоя мать? – спросила Лайла, пока Эрл Грей нюхал траву, виляя хвостом.

– Она заглянула в свою книгу – если считаешь, что моя таблица ого-го, то видела бы ты книгу записей моей матери! С информацией из нее можно планировать войну. Она позвонила еще одной приятельнице, которая дружит с Мирандой Суонсон. Они до Дня труда в Хэмптоне, хотя иногда возвращаются в город встретиться с подругами или заняться делами. Она раздобыла адрес и номер сотового Миранды.

– Позвони ей!

Лайла схватила его за руку и повела к скамье.

– Позвони прямо сейчас!

– Не стоит. Мать уже позвонила.

– Быстро она действует.

– Как молния. Моя мать, которая тоже сейчас в Хэмптоне, напросилась на коктейль к Суонсонам сегодня вечером. Приглашение включает меня и мою спутницу. Хочешь пить коктейли на берегу?

– Сегодня вечером? Но у меня нет подходящей одежды для коктейлей на берегу в Хэмптоне.

– Это побережье. Все достаточно просто.

– Мужчины, – пробормотала она. – Мне нужен наряд!

Эта связь окончательно ее разорит!

– Отведи Эрл Грея домой, хорошо?

Она выудила ключи, отдала ему и вручила собаку на поводке.

– Мне нужно кое-что купить.

С этими словами она умчалась, оставив его в пыли.

– Это всего лишь побережье, – тупо повторил он.

По своим ощущениям, она нашла чудо. Легкое, легкомысленно-розовое, с голой спиной, перекрещенной тонкими лямками. Бирюзовые гладиаторские сандалии на высоких каблуках и соломенная сумочка с полосами обоих цветов и достаточно большая, чтобы вместить ее главный аксессуар – очаровательного карликового пуделя – как приложение к чуду.

Сотовый зазвонил, когда она добавляла еще один слой туши.

– Готова? – спросил Аш.

– Две минуты!

Она отключилась, раздосадованная тем, что он ухитрился вернуться к себе, переодеться и быть готовым за меньшее время, чем у нее ушло на одевание. Она сунула все необходимое для песика в новую сумку и усадила туда и его.

Сложила шарф, который уговорила ее купить продавец: бирюзовый с розовыми волнами, и тоже спрятала его в сумку и помчалась вниз, чтобы уложиться в заявленные две минуты.

Аш стоял, прислонившись к винтажному «Корвету», и болтал со швейцаром.

– Давайте, я открою, – предложил швейцар, распахивая дверь машины. – Приятного вечера.

– Спасибо.

Она подождала, пока Аш сядет рядом с ней на место водителя.

– У тебя есть машина.

– Да, но езжу я нечасто.

– У тебя крутая машина.

– Если собираешься везти крутую женщину на побережье, машина тоже должна быть крутой.

– Прекрасно сказано. Я начинаю нервничать.

– Насчет чего?

Он вел машину так, как делал все: с безжалостной решимостью.

– Насчет всего. Представляю, как Миранда скажет: «А, Антонио! Ну да, старый друг! Он, кстати, сидит в углу, на случай, если вам понадобится. Пойдите поздоровайтесь…»

– Что-то не верится.

– Конечно, нет, но я начинаю об этом подумывать. Мы подойдем, и он скажет или закричит, потому что глух, как пень: «Покер? Неудачник Джонни? Вот были дни!» А потом расскажет, что отдал яйцо девушке, с которой в то время спал. Как ее звали? Он закудахчет от смеха. И тут же упадет мертвым.

– Отойдет, так сказать, в мир иной со счастливыми воспоминаниями.

– По иной версии, в этот момент ворвется азиатка в платье от Александра Маккуина, не меньше, и будет держать нас всех под дулом пистолета, пока не войдет босс. Копия Марлона Брандо. Не тот горячий и сексуальный Брандо из старых черно-белых фильмов, а нынешний, толстый, в белом костюме и панаме.

– Это лето на побережье, – рискнул он напомнить.

– Но у меня такая фантазия. Я знаю кунг-фу и умудряюсь сцепиться с азиаткой. И пока я стараюсь надрать ей задницу, ты скручиваешь босса.Аш бросил на нее выразительный взгляд, прежде чем пролететь между двумя такси.

– Ты сцепилась с горячей азиатской женщиной, а мне достался Брандо? Несправедливо!

– Но так уж получилось. А когда мы думали, что уже все в порядке, случилось страшное. Я не смогла найти Эрл Грея. Искала всюду, но не смогла найти. Мне до сих пор плохо.

– Хорошо, что этого никогда не случилось на самом деле. И никогда не случится.

– Жаль, что я не знаю кунг-фу.

Она заглянула в сумочку, где мирно спал Эрл Грей.

– Что там? Ты не сунула пса в сумку? Ты взяла его с собой?!

– Я не могла его оставить. Я за него отвечаю. Кроме того, женщины, имеющие таких крошечных песиков, носят их в модных сумках.

Она в свою очередь бросила на него смеющийся взгляд.

– Они посчитают меня эксцентричной.

– С чего бы это?


Она любила новые места. И хотя не выбрала бы для себя дом Суонсонов в Хэмптоне, задумку архитектора все ж таки оценила. Белоснежный, акры стекла, изящный и ультрасовременный, с белыми террасами, украшенными белыми горшками с красными цветами.

Свидетельство богатства хозяев и воплощение жесткого современного стиля.

На террасы уже высыпали люди: женщины в легких платьях, мужчины в костюмах и спортивных куртках пастельных цветов. Солнце стояло еще высоко, и шум прибоя мешался с музыкой, струившейся в открытые окна.

Она увидела официантов, разносивших бокалы с чем-то вроде коктейля «Беллини» или шампанского, стаканы с пивом, закуски.

Наверное, в доме преобладали голубые тона моря и неба, проникавшие сквозь стеклянные стены. Но весь этот белый цвет резал глаза, леденил спину.

Обстановка с серебряными или зеркальными вставками в сочетании с неприятно яркими красными, голубыми и зелеными тонами стульев и диванов гармонировала с красками картин в серебряных рамах на белых стенах.

Ни одного скругленного края. Ни одного мягкого оттенка.

– Я не смогла бы работать здесь, – пробормотала она Ашу. – Сплошная головная боль обеспечена.

Женщина, опять же в белом, коротком и узком, поспешила к ним. Грива платиновых волос и глаза такие неестественно зеленые, что Лайла немедленно сообразила, что этим цветом владелица обязана контактным линзам.

– Вы, должно быть, Аштон!

Она схватила Аша за руку и по европейскому обычаю расцеловала его в обе щеки.

– Очень рада, что вы смогли присоединиться к нам. Я Миранда.

– Очень любезно с вашей стороны пригласить нас. Миранда Суонсон, Лайла Эмерсон.

– Вы свежи, как клубничное парфе! Позвольте предложить вам обоим выпить!

Она, не оглядываясь, повела пальцем в воздухе.

– У нас «Беллини». Конечно, вы можете заказать все, что хотите.

– Я бы выпила «Беллини», – просияла Лайла, ощущая к хозяйке некое даже сочувствие.

Лет ей приблизительно столько же, сколько матери Аша, но диетами Миранда довела себя до скелетообразного состояния. И жила, казалось, на нервной энергии и той легкой субстанции, что пенилась в ее бокале.

– Пойдемте, вы должны со всеми познакомиться. У нас здесь очень просто. Я была в восторге, когда позвонила ваша матушка, Аштон. Я и понятия не имела, что она здесь проводит лето.

Лайла взяла бокал с подноса официанта.

– У вас прекрасный дом.

– Мы его обожаем. И полностью переделали, когда купили в прошлом году. Приятно уехать из города, от всей этой жары и толпы. Уверена, вы знаете, о чем я. Позвольте представить вас…

Эрл Грей воспользовался возможностью высунуть нос из сумки.

Рот Миранды открылся, и Лайла затаила дыхание в ожидании вопля. Но услышала визг:

– Ой, щеночек! Совсем как маленькая игрушка!

– Это Эрл Грей. Надеюсь, вы не возражаете, но я не хотела оставлять его одного.

– Ой, какой он чудесный! Просто чудесный!

– Хотите его подержать?

– Еще бы!

Миранда прижала к себе собачку и засюсюкала.

Лайла искоса бросила взгляд на Аша и улыбнулась.

– Я могу его где-нибудь прогулять?

– Конечно! Я покажу вам! Хочешь прогуляться, малыш? – умильно проворковала Миранда, потерлась носом о нос пуделя и хихикнула, когда тот лизнул ее крошечным язычком.

На этот раз Лайла только похлопала глазами в сторону Аша и последовала за потерявшей голову Мирандой к входной двери.

К сыну подошла Моника с «Беллини» в руках.

– Умная она у тебя.

Он поцеловал мать в щеку.

– Не знаю, моя ли, но да, она чертовски умна.

– Мой сын знает, как получить то, что хочет, и всегда знал.

Она в свою очередь поцеловала его в щеку.

– Нужно немного пообщаться с гостями, а потом найдем тихое местечко в этом абсурдном доме, и ты расскажешь мне, зачем тебе понадобилась встреча с Мирандой.

– Резонно.

Но он то и дело посматривал на дверь.

– Думаю, Лайла сможет выполнить свою часть задания.

– Она всегда так говорит.

– Какой контраст для мужчины, привыкшего заботиться обо всех, и этих всех чересчур много. Пойдем общаться!

Она взяла его за руку и подвела к группе в гостиной.

– Тутс, по-моему, ты не знакома с моим сыном.

Тутс?!

Но Аш уже смирился с неизбежной светской беседой.

Лайла тем временем шла по широкой белой дорожке между острыми лезвиями декоративных трав и шипами розовых кустов. И ждала подходящего шанса.

– Мы с Биффом так много путешествуем, что я никогда не думала о собаке. Но теперь…

Миранда держала поводок, пока Эрл Грей нюхал траву.

– Я бы хотела получить имя вашего заводчика.

– Я узнаю и сообщу. Я очень благодарна за ваше приглашение и за то, что вы так отнеслись к Эрл Грею. Я не понимала, пока Аш не упомянул об этом, но вы знали его сводного брата Оливера.

– Кого?

– Оливера Арчера, он занимался продажей вашего наследства от «Олд Уорлд энтикс».

– О! Я и не сообразила! Он упоминал, что его отец – Спенс Арчер! Совсем забыла! Такая тягомотина – вся эта возня с наследством, а он очень помог.

– Уверена, что это действительно так.

– Мы с Биффом не видели смысла сохранять старый дом и все эти вещи. Моя бабушка собирала все подряд!

Она закатила глаза.

– Дом можно было принять за музей! Пыльное, заплесневелое старое здание, битком набитое чем попало.

– Все же, должно быть, трудно расставаться с фамильными ценностями.

– Предпочитаю жить в настоящем. Антиквариат – это всего лишь старые вещи, которыми кто-то уже пользовался, не так ли?

– Да… полагаю, – пробормотала Лайла. Что спорить с дурой?

– Там так много всего тяжелого, темного или аляповатого. Мы с Биффом любим чистые линии и современность. Оливер – я помню его, конечно, – оказал огромную помощь. Я должна обязательно пригласить его на уик-энд этим летом.

– Простите, я думала, вы знаете. Оливера убили. Совсем недавно.

В глазах Миранды вспыхнули потрясение и ужас.

– Какой кошмар! О, он был так молод и так красив! Такая трагедия! Как это вышло?

– Его застрелили. Это было во всех новостях.

– О, я стараюсь не слушать новости. Это так депрессивно!

– Совершенно верно, – согласилась Лайла.

– Застрелен.

Миранду передернуло.

– Полагаю, это было ограбление? Вооруженное?

– Что-то в этом роде. Вы продали ему яйцо.

– Какой хороший мальчик, делает пи-пи! Что?

Она оглянулась на Лайлу.

– Яйцо? Почему я должна была кому-то продать яйцо?

– Декоративное. Ангел с колесницей.

– Как странно… не помню… о, погодите! Да, боже. Оно было такое аляповатое и старомодное. И к нему прилагалась куча бумаг на каком-то непонятном иностранном языке. Но Оливеру оно понравилось, и он спросил, не захочу ли я сразу его продать. Я посчитала, что тут нет ничего особенного.

– Но документы были на два яйца.

– Неужели? Впрочем, как я сказала, дом был битком набит стариной. Но мы с Биффом – минималисты.

– Аш узнал об этом, когда распоряжался наследством покойного. Знаете, как это бывает.

Миранда на секунду устало прикрыла глаза.

– Невероятная трата времени и энергии.

– Да. И прочитав эти документы, он узнал, что Джонас Мартин-младший проиграл второе яйцо в покер. Антонио Бастоне.

– Бастоне? – несколько оживилась Миранда. – Да, была какая-то семейная легенда о проигранном сокровище. Мой дед, Джонас Мартин, был паршивой овцой с пристрастием к игре и женщинам.

– Вы знаете семью Бастоне?

– Как-то летом, когда мы были в Италии, между мной и Джованни разгорелся бурный роман. Мне еще не было восемнадцати. Я была безумно влюблена… Мой отец не одобрял этих встреч из-за пресловутой истории с покером.

– А где – в Италии, если уместен этот вопрос?

– Флоренция. Мы проводили много времени во Флоренции. Вилла Бастоне – в Тоскане. Джованни женился на какой-то итальянской модели и заимел целое стадо детей. Я не видела его много лет, но на Рождество мы все еще обмениваемся открытками. У женщины бывает только одна первая любовь.

– Вам повезло несказанно – встретить свою первую любовь в Италии, да еще на тосканской вилле! А вы когда-нибудь говорили о яйце, которое его дед выиграл у вашего деда?– Вам повезло несказанно – встретить свою первую любовь в Италии, да еще на тосканской вилле! А вы когда-нибудь говорили о яйце, которое его дед выиграл у вашего деда?

– У нас были куда более важные предметы для обсуждения, если мы вообще разговаривали. Но мне пора возвращаться. Хотя я могла бы провести с этой крошкой всю ночь.

Она подхватила Эрл Грея на руки.

– Как, по-вашему, он все закончил?

– Думаю, да.

К тому времени, как они повернули к дому, Лайла поменяла тему и обе весело болтали о клиентах, которые тоже имели дома в Ист-Хэмптоне.

Прежде чем они расстались, Миранда успела представить ее двум парам на восточной террасе как Лилу.

Лайла не стала ее поправлять и быстро придумала, что Лила – дитя трастового фонда, занимающаяся модным дизайном. И несколько минут развлекала себя воображаемой ролью, прежде чем извинилась и пустилась на поиски Аша.

Он подкрался сзади и обхватил ее нежно за талию.

– Вот ты где! Посмотрела бы ты на вид со второго этажа!

– Я? – рассеянно переспросила она, мыслями все еще в разговоре с Мирандой. Но он уже увлек ее к белоснежной лестнице.

– Да, потому что моя мать здесь, и у меня приказ доставить тебя наверх. Пришлось все ей рассказать, – тихо добавил он.

– Правда?

– Ну, не совсем все! А ты можешь поразвлекать ее, пока я разыщу Биффа Суонсона и узнаю от него все, что могу, о яйце?

– В чем же проблема? Миссис Кромптон! Рада снова увидеться с вами.

– Моника, – поправила она Лайлу и улыбнулась: – Позвольте мне посмотреть на ваше орудие.

– Мое орудие?

– Знаменитого Эрл Грея.

При звуках своего имени тот поднял из сумки голову и радостно тявкнул.

– Я больше люблю огромных, солидных псов, но этот мил до невозможности. Очень счастливая мордочка.

– В этом и кроется его очарование. В счастливой мордочке.

– Прежде всего…

Моника взяла Лайлу за руку и отвела подальше в сторонку.

– …я хочу извиниться. За отца Аша.

– В этом нет необходимости.

– Знай я, что он так взбесится, никогда бы не оставила вас наедине с ним. Подумать только, у меня от него двое детей! У нас очень мало общего с его нынешней женой, и мы недолюбливаем друг друга, но и она возмутилась бы, узнав, как он обращался с гостьей в собственном доме. Как и бедная мать Оливера, и Изабелла, третья жена Спенса. Поэтому от лица всех его бывших жен и жены нынешней приношу извинения за то, что с вами так обошлись. Возмутительно дурно.

– Спасибо. Этот день был трудным для всех.

– Он был просто ужасным. А к концу стал настоящим кошмаром. Аш рассказал мне, что происходит, или рассказал ровно столько, сколько счел нужным. Хочу сказать, что я очень любила Винни. Он и Энджи, их дети были частью моей семьи, причем любимой. Я хочу, чтобы людей, ответственных за его смерть, за то, что сердце Энджи разбито, поймали и наказали. Но я не желаю, чтобы мой сын и молодая женщина, которой я симпатизирую, рисковали своими жизнями.

– Понимаю. Но пока мы всего лишь собираем информацию.

– Я не Оливер, ма, – вставил Аш, появившись рядом с ними.

– И слава богу!

Ветер подхватил волосы Моники и стал играть ее золотисто-рыжими прядями.

– Среди других бесчисленных отличий тебя от него, – сказала она задумчиво, – ты не жаден, не глуп, не самонадеян. А Оливер зачастую проявлял сразу все эти качества. Странно – вот считается, что некрасиво говорить плохо о мертвых. Но если это правда о человеке, которая многое объясняет в событиях его жизни… И мы все рано или поздно умрем… – Она не продолжила, и недолгая пауза объединила их в одном ощущении.

– А пока что мы живы, я хочу успеть сказать кое-что, – с мягкой иронией прервала молчание Лайла. – План мой сорвал джекпот! Вкратце: Миранда понятия не имела, что за яйцо купил у нее Оливер! Старомодное и безвкусное – это ее оценка. Просто хлам в старом доме.

– О! Поместье Мартинов – один из самых прекрасных домов на Лонг-Айленде, – с чувством воскликнула Моника. – Оно принадлежало еще бабке Миранды, а отец ее умер несколько лет тому назад. Когда-то я бывала там на званых вечерах… Какое это было время! Тогда я была беременна тобой, Аш.

– Мир тесен. И время в нем неумолимо летит. А что насчет Бастоне? – деловито отреагировал Аш.

– Первая любовь Миранды – Джованни Бастоне, и случилось это одним давним летом в Тоскане – у Бастоне там вилла. Должно быть, это недалеко от Флоренции, поскольку она сказала, что они с Джованни проводили там много времени. И она смутно припоминает историю о Джонасе Мартине – по ее словам, он слыл паршивой овцой в семействе! – который проиграл Антонио Бастоне фамильную драгоценность: одна из причин, по которой ее отец не желал, чтобы она встречалась с молодым Бастоне. И тогда Джованни женился – на какой-то итальянской модели, и у них целый выводок деток.

Моника одобрительно кивнула, еще более оживившись в лице.

– И вы разузнали все это, прогуливаясь с собачкой? Можно сказать, взяли след…

– Совершенно верно. Кроме того, оказалось, что она знать ничего не знает о том, что случилось с Оливером, но и узнав об убийстве, не связала его с яйцом. Очень своеобразная дама. Глуповатая, однако милая. Нужно не забыть ей прислать имя заводчика, она хочет такого же песика, как Эрл Грей. Так что, думаю, у меня подвернется удобный случай выудить из нее адрес Джованни Бастоне. Но нам, конечно, неплохо было бы самим его разыскать.

Довольная произведенным на собеседников впечатлением, Лайла ловко ухватила еще один бокал с подноса проходившего мимо официанта.

– Разве вы не любите коктейль-пати?

– Люблю.

Моника чокнулась с Лайлой.

– Бедный Аш терпит их, лишь когда нет другого выхода. Он уже планирует отступление. Подождите еще полчаса! Постарайтесь, чтобы вас увидело как можно больше людей. А потом я вас прикрою.

Моника легонько приобняла Лайлу.

– Когда я в следующий раз буду в Нью-Йорке, мы обязательно должны насладиться долгим-предолгим ланчем.

Тридцать минут! Аш сверился с часами и повел своих женщин вниз.
Нора РОобертс