Ты - таки хочешь разврата?

Александр Бирштейн

…Разврат, вернее, его вершина, в представлении Мони - это погладить по попе соседку, мадам Портную - женщину независимую и добрую. Она недавно во дворе, только выбирает себе партнершу для скандалов, поэтому снисходительна и радушна. Попа у нее грандиозна, как мадам Берсон и мускулиста, как грузчик Сема Накойхер. В общем, выдающаяся попа! При воспоминании об этом глаза Мони туманятся, а рука начинает делать непроизвольные движения, описыващие полукруг диаметром, примерно в метр. Это не остается незамеченным...
 Не нас­ту­пай мне на ду­шу, Мо­ня! - тре­бу­ет ма­дам Ма­тусо­вич от му­жа, поп­ро­сив­ше­го двад­цать две ко­пей­ки на круж­ку пи­ва.

- Где круж­ка пи­ва, там рум­ка вод­ки, где од­на рум­ка, там вто­рая. А где вто­рая, там пь­янс­тво и раз­врат! Ты хо­чешь раз­врат, Мо­ня?

Мак­си­мум то­го, что хо­чет Мо­ня - это чтоб же­на про­вали­лась ку­да-то в под­вал. Глу­бокий-глу­бокий. Или, чтоб воз­неслась пря­мо на не­бо, а по­том, для вер­ности, от­ту­да рух­ну­ла в тот же под­вал. А ми­нимум - это прес­ло­вутая круж­ка пи­ва. Но, увы, ни то­го, ни дру­гого… Толь­ко нуд­ный го­лос же­ны:

- Так ты, та­ки, хо­чешь раз­врат?

Раз­врат, вер­нее, его вер­ши­на, в пред­став­ле­нии Мо­ни - это пог­ла­дить по по­пе со­сед­ку, ма­дам Пор­тную - жен­щи­ну не­зави­симую и доб­рую. Она не­дав­но во дво­ре, толь­ко вы­бира­ет се­бе пар­тнер­шу для скан­да­лов, по­это­му снис­хо­дитель­на и ра­душ­на. По­па у нее гран­ди­оз­на, как ма­дам Бер­сон и мус­ку­лис­та, как груз­чик Се­ма На­кой­хер. В об­щем, вы­да­юща­яся по­па!

При вос­по­мина­нии об этом гла­за Мо­ни ту­манят­ся, а ру­ка на­чина­ет де­лать неп­ро­из­воль­ные дви­жения, опи­сыва­щие по­лук­руг ди­амет­ром, при­мер­но в метр. Это не ос­та­ет­ся не­заме­чен­ным.

- Вы пос­мотри­те на этот бес­со­вес­тный! - ра­зоря­ет­ся же­на, - этот су­мас­шедший раз­врат­ник! Нет, вы пос­мотри­те! - нас­та­ива­ет она.

Нас­та­ива­ет она гром­ко и с чувс­твом. И­юль, ок­на от­кры­ты, по­это­му ее при­зыв не ос­та­ет­ся не­ус­лы­шан­ным. Лю­ди под­тя­гива­ют­ся к ок­нам. На раз­врат­ни­ка пос­мотреть охо­та каж­до­му. И что они ви­дят? Они ви­дят от­кры­тое ок­но вто­рого эта­жа, ма­дам Ма­тусо­вич в про­тиво­тан­ко­вом бюс­тгаль­те­ре не­ак­ку­рат­но­го раз­ме­ра. Ниж­ний фа­сад ма­дам не ви­ден, что со­жале­ния у ок­ру­жа­ющих от­нюдь не вы­зыва­ет. Мо­ню то­же не вид­но. Слы­шен толь­ко его нуд­ный го­лос, вкли­нива­ющий­ся в ру­лады ма­дам:

- Зат­кнись, ла­худ­ра!

Но ма­дам не за­тыка­ет­ся. Она жи­вопи­су­ет за­ин­те­ресо­ван­ным зри­телям, как круж­ка пи­ва прев­ра­тила Мо­ню в раз­врат­ни­ка и афе­рис­та, топ­таль­щи­ка по ду­ше в гряз­ных та­поч­ках, обя­затель­но на бо­су но­гу.

Мо­ня тер­пит. Му­читель­но тер­пит. Но и у не­го есть па­ра слов:

- По­давись сво­ими двад­цатью дву­мя ко­пей­ка­ми! - гул­ко и меч­та­тель­но бро­са­ет он из тем­но­ты. - Я еще за­рабо­таю, а те­бе не дам! И шоб ты сдох­ла двад­цать два ра­за и еще че­тыре за пи­рожок с го­рохом!

Во двор вы­ходит ма­дам Бер­сон и чут­ко слу­ша­ет кон­церт, из­редка ше­веля гу­бами. Кое что из ска­зан­но­го она хо­чет за­пом­нить, чтоб улуч­шить свой ре­пер­ту­ар. Нель­зя, ох, нель­зя ос­та­нав­ли­вать­ся на дос­тигну­том!

С ули­цы до­носит­ся тра­ур­ная му­зыка. Прер­вав прос­лу­шива­ния Ма­тусо­вичей, жи­тели дво­ра ус­трем­ля­ют­ся на ули­цу. Ког­да хо­ронят, всег­да ин­те­рес­но. Но Шо­пен сме­ня­ет­ся фрей­лих­сом. Лю­ди ра­зоча­рова­ны:

- Ха­ламид­ни­ки! Опять на дет­ской пло­щад­ке ре­пети­цию ус­тро­или.

- А где лю­дям ре­пети­ровать? - за­щища­ет му­зыкан­тов те­тя Ма­руся. - Им ре­пер­ту­ар то­же ну­жен. А они за не­удобс­тво нам скид­ку на по­хоро­нах обе­щали!

- Сколь­ки? - ин­те­ресу­ет­ся Меж­би­жер.

- Двад­цать про­цен­тов! - от фо­наря ле­пит Ма­руся.

- Ма­ло! - огор­ча­ет­ся Меж­би­жер.

- А на свадь­бу? - ин­те­ресу­ет­ся ма­дам Пор­тная.

- На твоя свадь­ба они бес­плат­но иг­рать бу­дут! - на­мека­ет на пол­ную бес­пер­спек­тивность оп­по­нен­ки ма­дам Бер­сон.

Но и та не ла­ком сы­та:

- За­то те­бе они ско­ро по­надо­бят­ся!

- Для че­му? - те­ря­ет­ся ма­дам Бер­сон.

- Ну, не для свадь­бы, на­вер­ное! - ли­ку­ет ма­дам Пор­тная.

Ле­нивые, слов­но му­хи пос­ле ва­ренья, су­мер­ки на­чина­ют под­ползать к дво­ру. Они уд­ли­ня­ют те­ни и прит­во­ря­ют­ся прох­ла­дой.

Ма­дам Бер­сон на­бира­ет по­боль­ше воз­ду­ха и воп­лем, - Не дож­дешь­ся! - сго­ня­ет го­лубей с чер­да­ка. Го­луби уле­та­ют на Гре­чес­кую, про­щаль­но ка­кая на на­род.

- К день­гам! - ра­ду­ет­ся те­тя Си­ма, вы­тирая ли­цо.

Нет, ни­чего в этом ми­ре не из­ме­нить! Тще­та, эх, тще­та…

И толь­ко сту­кач Меж­би­жер, скло­нясь над ано­ним­ка­ми, ко­торые он рас­сы­ла­ет в доп­латных кон­вертах сто­имостью в ко­пей­ку, ве­рит в бу­дущее. Он ве­рит в мир без ху­лига­нов, мо­шен­ни­ков и афе­рис­тов, ко­роче, без всех лю­дей, встре­чен­ных им на жиз­ненном пу­ти. И нес­час­тное и очень счас­тли­вое вре­мя, про­бегая ми­мо, сме­ет­ся и пла­чет над ним.