Хмельное лето. Глава 16

Глава 16.
– Миша, прости меня, что так у нас получилось. Вроде и есть семья, и нет её.
– Ну отчего же нет? У вас, возможно, нет, и не было так, как вы струсили.
– Как это я струсил? Нет, не струсил.

– Вы спросили, почему я раздумал в тот раз открыться? Я не раздумал, меня остановил вопрос. А вопрос вот какой. Вы? Вы, почему не открылись? Вы взрослый человек, вы вечный и умудрённый вечной жизнью, и мудрости у вас должно быть больше, чем у двенадцатилетнего стеснительного мальчика, тем более родные мои никто не знал, кто я на самом деле. Только мама допускала свои догадки о моей необычности, да бабушка Софья. Чего вы испугались? Чтобы произошло, если бы вы признались? Признались, кто вы и для чего здесь появился.
А ничего.
Вы упустили свой шанс в тот момент. А могли бы стать счастливым ещё с того времени. А позже ваши попытки просто пресекались, да ещё вашим выдуманным миром заморочили маме голову. А момент был.
Я это видел, вам давали возможность проявиться, но вы не проявились ни в супруге и не в отце. А позже время ушло, оно просто закрылось. Вот у вас и оставался лишь иллюзорный мир. И если бы не встретилась вам шаманка, то и оставались в том подвешенном состоянии, в иллюзорном мире и накоплении богатств.
Вот уж, действительно, как говорит бабушка Софья, «Пути богов неисповедимы». И как за вами устремилось из Двулуния все богатства?

– Я должен их сохранить и преумножить. Такой наказ мне был. Это её наследство.
– Наследство!?
– И твоё тоже. Ты же пользуешься его благами.
– Этими благами пользуюсь не только я, но и мой мир. Не всё же с нашего мира тащить, всем, кто рвёт себе богатства нашего мира, требуется и миру нашему дать, чтобы сохранить равновесие.
– Что-то люди здесь не очень-то сохраняют равновесие планеты. Скептически заметил Павел. И если бы не такие, как ваша семья, да такие, как я, планета бы давно погибла.

– Вот вас и прислали для уравновешивания. Ваша вечно любимая Заряна была уже здесь, вам оставалось соединиться. Вам очень повезло, что вы встретили небожительницу девяти небес, Умсур. Это просто удивительное чудо. Она смогла постоять за вас и вам дали снова шанс, но и вновь вы не могли сразу признаться. И вывод такой, это у вас нет семьи, а у  меня прекрасная семья.
У меня не было рядом отца, но со мной были дядя и дедушка. Хоть дедушка и названный, но он очень хороший человек и не различал нас с Даниилом. Редко виделись, несколько раз в год, но он мне дал много хорошего. А дядя чаще бывал, вот он и был мне отцом. Я не был обделён ни чем. И любовью и добрыми словами и поддержками. А от бабушек и мамы, да я просто купался в их любви. Я всё же пойду, ещё будут у нас разговоры. Он не окончен, Павел Михайлович.

– Ты обижен? Миша?
– Я? Я и в детстве никогда не обижался и только, что сказал, я ни чем не был обделён и обида, это не мой удел. Для чего обижаться тому, кто знает всё, что и как, тем более на прошлое. А маму обижать вам я больше не позволю, Я здесь не только для равновесия планеты, но для равновесия мамы, я уже говорил. Я рядом с ней, чтобы уберечь её от отца.
– От меня? Сын? Миша? Я думал от Геннадия её надо было защищать.
– Кто такой Геннадий? Он никакой роли не играет. Так мазок во вселенной, каких много. Они нужны, чтобы фон создавать. Души таких ещё не скоро в развитие пойдут. Вот он и создавал маме фон, чтобы она могла различать полутона и стать крепче духом.
– Так значит разговор обо мне? И мнение обо мне у тебя уже сложено?
– Оно сложилось у меня ещё двадцать лет назад, даже больше, когда впервые увидел вас возле нашей калитки. Я тогда уже знал, как всё случится.
– Миша, как понять?
– Как хочешь, так и понимай. А мама, она и сама уже не даст себя в обиду. Так, что держитесь. Ответил Миша.
– Миша!
Слушая Мишу, Павел бледнел, и всё больше и больше, кровь отхлынула от лица, как будто оно заморозилось. Слова сына ударили его, а от последних он загорелся и его бледное лицо покрылось красными пятнами.
– Всё, Павел Михайлович, время. А вам время к размышлению.

Произнёс Миша и вышел, и Павел услышал его голос из коридора.

– Крёстная? Что-то случилось? Или просто в гости пришла?
– В гости, Мишанька, в гости. А ты к Светланке?
– Да, крёстная. Здравствуй. Ты к маме?
– Приветики, Мишанька. К кому же ещё? Не к вашему же соседу. Дай-ка я тебя расцелую, красавчик, ты наш. Вырос-то, до ушей не дотянешься.
– Зачем тебе мои уши? Крёстная? У меня день рождение прошло.
– Так может, поумнею? Может, из твоей умной головушки, что-то и ко мне прыгнет. Да и будет мне на пользу. Смеялась Лидия.
– Ты такая радостная, крёстная. Приятные новости? Отвечая на её поцелуи, спрашивал Миша.
– Не то слово, Мишунчик, я от них так счастлива. Рассказать?
– Извини, дорогая крёстная, но меня Светочка ждёт, а мама тебя выслушает с удовольствием. Мама, крестная в гости пришла. Обернувшись в сторону комнаты Нади, громче крикнул Миша. Иди, крёстная, она у себя.

Миша вышел, а Лида пошла к Наде, в дверях кухни она увидела Павла. Он обрадовался приходу Лиды и сознание его возвращалось в норму, и у него уже зрел план.

– Добрый вечер, Лидия.
– Добрый вечер.
Ответила она и прошла дальше. Открыв дверь Надиной комнаты, она произнесла.
– Надь, привет ещё раз.
И Лида, оглянулась, Павел стоял и смотрел ей вслед. Она поспешно закрыла дверь и спросила.

– Надь, а что это с вашим соседом? Какой-то он не такой. И лицо бледное и в красных пятнах.
– А я откуда знаю, что с ним. Ответила Надя. Она сидела в кресле и с удовольствием ела йогурт. Облизывая ложку, произнесла.
Вкусно, но мало. Аппетит только разыгрался. Надо было взять, что-нибудь посущественней, чем йогурт и фрукты.

– Так, что ж ты не взяла?
– Тогда думала, хватит. Но, увы, не хватило.
– Сходи, да возьми. Или пошли на кухне посидим.
– Не, не, не. Не пойду. Я лучше голодной останусь. Ты голодная? Если да, сама сходи и возьми, что хочешь, а то у меня здесь только фрукты.
– Что это ты так? Пошли вместе.
– Там сосед наш, бандит засел, я туда не ногой.
– А что вы и кухню поделили?
– Нет, кухню мы не делили, но не хочу туда заходить, если он там.
– А что так?
– Да надоело драться.
– Так помирись.

– Вот ещё! С возмущением произнесла Надя и строго посмотрела на Лиду. Ни за что и ни когда.
– А что? Надь? Такой мужчина! Ух! Завлеки его и хватит думать о том не существующим. Как его? Дирамий? Я правильно назвала?
– Правильно. И ты права, его тоже не существует.
– Что не получилось пройти в тот мир? Ты пробовала? Чую, так было. Ведь было? А ну рассказывай.
– Почему не получилось? Всё получилось. Я была там.
– И что? Встретила?
– Встретила, Лид, встретила. Встретила на свою голову.
– А что случилось, Надь? Расскажи. что из тебя каждое слово клещами, что ли вытаскивать надо? Надь!
– Что рассказывать? Лид. Нечего рассказывать, он оказался.... Даже не знаю, как назвать. В общем, а ну его подальше.

– Что, женился?
– Можно и так сказать. Не хочу вспоминать, Лид, не хочу. Может быть, когда-нибудь и расскажу, но не сейчас. Мне плохо от этого. И весь день было плохо, а вечером, так особенно плохо.
– Ты не расстраивайся, Надь. Ну, не сошёлся же на нём свет клином. Есть и ещё хорошие мужчины.
– Где? Лид? Где они? В нашем-то возрасте-то. Нет их.
– Ну, а, как же....
– Замолкни с соседом, с этим дебилом. Он самое худшее, что есть на свете.
– А что он натворил? Ты из-за дома, что ли всё злишься? Да, ладно тебе, Надь, извлеки в этом пользу. Возьми, завлеки его, и дом опять будет твоим.

– Он и так будет моим. А об этого соседа ещё пачкаться. Фуу! Я его скоро выкуплю. А знаешь, что мне вот в голову сейчас пришло? У тебя дом в твоей собственности? Без Димы?
– Да. А причём здесь мой дом? Недоуменно спросила Лида.
– Да, я вот думаю, скоро Гриша приедет, свадьбу вам сыграем. Вы, пока на север не уедете, будите жить здесь, а я в твой дом уйду.

– Зачем? Тебе-то, зачем это надо? У тебя свои комнаты, хоромы не сравнить со всем моим домом. И делить ни с кем не надо. Зачем?
– Не могу я жить здесь. Мне душно и тесно рядом с этим дебилом жить. А давай я у тебя куплю твой дом. Лид? У меня деньги есть, сколько запросишь, столько и заплачу. В разумных пределах, конечно. Если, что я и драгоценности продам или тебе отдам.

– Да ну, тебя, Надька. Ты какую аферу затеяла?
– Да не афера это. Ну, хоть временно. Лид.
– Прям сейчас, что ли?
– Ну, не совсем, сейчас. Немного потерплю. Ты есть хочешь?
– Нет, я перед уходом поела.
– А зачем ела, если в гости собралась?
– Я же не знала, что ты тут голодная сидишь. Сходить, принести что-нибудь?

– Лидуська, сходи, пожалуйста. Там в холодильнике всё, что угодно есть, сделай бутерброды и чай принеси. А то я йогурт только съела. Да, что его там? Доза детская. У меня ещё больше аппетит разыгрался. На фрукты я уже смотреть не могу, я сегодня их столько съела, что даже йогурт не помог, всё равно желудок сводит.

– Понятно, надо тебе мясо принести.
– Что-нибудь, хоть только хлеба. Там булочки есть, пироги, разогрей, я люблю тёплые.
– Да знаю, я, что ты любишь. Сейчас принесу.
Лида встала и пошла к двери, и замерла возле вазы с цветами.
– Надька! Откуда такая роскошь?
– А я-то, откуда знаю? Откуда он их берёт, мне неизвестно.
– Красота! А аромат! Умм! Лида наклонилась и вдыхала аромат. А ваза! Откуда у тебя такая ваза? Такой я не видела у тебя.
– Вот пойдёшь на кухню и расспрашивай его там, только не долго, а то я с голоду окочурюсь.
– Не успеешь, я быстро. Лида быстро пошла на кухню.

Скоро Лида пришла с подносом всякой еды и чаем. Лида поставила на журнальный столик и Надя тут же схватила булочку, впилась в неё зубами, приговаривая.

– Ооо! Хлеб! Наконец-то! Дебил там был?
– Нет. Там никого не было.
– А, ладно. Бог с ним. А то эти фрукты в горле застревают.
– Да, ладно! Такая вкуснятина. Я таких в жизни не ела.
– Вот и ешь их, а я свои пироги и булочки буду. Фруктам я объявляю голодовку. Произнесла Надя, добавляя к булочке ещё и сыр. – Вот это вкусно.
– Я там икру нашла, можно? Хотя, что теперь спрашивать? Я уже всё равно вскрыла. Такая крупная и вкусная. Интересно, какая рыбина её носила?

– Откуда же я знаю. Какая банка? Миша привозил в железных, как обычно, сама знаешь какие он привозит. Небольшие.
– Нет, это другая. Похоже на стеклянную баночку, я думала, там икра  искусственная, но подумав, зачем Мишанька искусственную гадость будет покупать. Но меня удивило ещё одно. Почему-то там, на этикетке твоя рожица детская. И знаки какие-то. Не поняла, то ли иероглифы какие-то, то ли руны старинные. Я в этом не очень-то разбираюсь. Ты что не видела?
Лида посмотрела на Надю, та в удивлении перестала жевать.
– Нет, не видела. Рожица? Моя? Интересно. Нет, мне точно надо отсюда сматываться.
– Да, погоди, ты, паниковать. Всё же спокойно. Что он тебя съест, что ли? Ты разберись сначала, может, он в тебя действительно влюблён.

– И для какого хрена он мне нужен?
– Ты его не угощала хреновиной? Она у тебя вкусная.
– Да вот ещё, натур продукт тратить на какого-то там рэкетира. Если ему хочется, пусть сначала накопает и сам сделает.
– Жадная ты, Надька, не думала, что какой-то хреновины томатной тебе жалко будет. А я, как попробовала икры, Лида засмеялась. У меня мелькнула мысль, что это не ваша банка, и я там сюрприз устроила. Но теперь уже не сюрприз, раз говорю. Ты только не обижайся. Надь. Будешь бутерброд делать, не ругай меня бранными словами. Ладно? И Мишаньке скажи. Чёт меня понесло от радости. У вас там продукты я смотрю, вместе.

– Вместе. Я хотела другой холодильник поставить, Миша не разрешил, сказал, одного достаточно. Да и я подумала, зачем интерьер портить, всё равно я скоро выгоню этого мерзавца.
– Да? Значит, я не зря подлянку сделала. Ты только Мишаньке скажи, чтобы не разочаровался.
– Что ты сделала?
– Ну, я соблазнилась этой икрой, сделала бутерброды, потом поела и банка пустой оказалась. Я чёт даже и не заметила, как.
– Ну, ты и обжора! Ложкой, прям без хлеба, что ли ела?
– Конечно. Надо же распробовать её. А она, бьянка подлянка, вкусная оказалась. Такой ещё не ела. И решила сама подлянку сделать, но не тебе и Мишаньке, а вашему соседу.  Хотела, чтобы твой сосед испробовал.

– Какую подлянку? Что ты там натворила?
– Ничего такого, просто решила ему немного отмстить, за то, что третирует тебя. И я спустилась в подвал и достала банку твоей хреновины и налила в эту баночку и поставила на место, в холодильник. Конечно не очень похоже, но издали, на первый взгляд, похоже.

Надя сначала смотрела в удивлении на Лиду, а потом громко расхохоталась.

– Ой, Лидка! Придумала же! А какую банку?
– Где у тебя пять перчиков нарисовано разными фломастерами.
– Ты, что? Это же нельзя есть. Он, если глоток сделает, сожжёт себе всю слизистую, а то, ещё чего доброго, будет анафилактический шок. Там же пять сортов очень жгучего перца. Там немерено капсаицина.

– Что жгучее чили?
– Намного. Помнишь, Дима чуть не задохнулся, а там всего было три и не совсем острых и жгучих.
– Ёёёёё! Вот бьянка бестолковая. А зачем ты делаешь такую отраву?
– Вообще-то это не отрава, но её надо капельку для вкуса и аромата. А она, какая ароматная. Добавишь в любое блюдо и вкус обалденный.
– Да, ароматная. Ладно, я ещё не хлебнула. Не хотела себе вкус от икры портить. А так, да, мне очень понравился запах.
– Это пить так, как Дима пьёт обычную хреновину, нельзя.

– И что же теперь делать? Пойти вылить? Я ведь думала, ты в хрен обычный острый перец добавляешь.
– Да ничего. Он не станет незнакомое есть. Думаю у него чуйка хорошая. А если, что, то так ему и надо. Пусть смотрит, что в рот кладёт.
Ответила Надя и рассмеялась. Ладно давай будем есть.

В это время в дверь послышался стук. И Надя, и Лида в один голос сказали, но разное. Нельзя и войдите. Дверь открылась, и на пороге стоял Павел.

– Так можно или нельзя? Что-то разное прозвучало.
И пока Надя запивала чаем дожёванную булку, Лида дала согласие.
– Входите, входите. Конечно можно.
– Девушки я хочу угостить вас необычным вином. Вы согласны?
– И чем же оно не обычно? Спросила Лида.
– Тем, что его вы не только никогда не пробовали, но и не видели.
– Да мы много чего не только не видели, но и не пробовали и не считаем это не обычным.
– Лидия Степановна это из очень старинной коллекции.
– Дааа? Если так, то угостите.

Павел прошёл к столику протянул фужеры Лидии, которые он держал все три между пальцев одной рукой. Лидия взяла и поставила на стол, а Павел снял пробку, которая была уже почти вытащенной и разлил по глотку вина.

– Попробуйте, подойдёт? Если не понравиться другое вино принесу.

Лидия пробует, делает глоток и сладковатый терпкий привкус разливается по языку, и она  закрывает глаза от удовольствия, проглатывает остатки, что не впиталось во рту и со стоном произносит.

– Ууум! Вкусно. Послевкусие ещё ярче, не понятно, какие ягодные нотки присутствуют.
– Наденька, извините, Надежда Михайловна, попробуйте.
– Нет, я не буду даже пробовать, а уж пить тем более.
– Вам следует расслабиться и успокоиться, вы так напряжены.
– Я спокойна и расслаблена. Не стоит на меня отвлекаться, поухаживайте за Лидией. Ответила Надя.
– Лидия виноград вот этот вместе с сыром будет уместен к этому вину.
– Надь, не хочешь, как хочешь, нам больше достанется.
– Да на здоровье. И вообще я спать хочу.

– Павел, не обращайте на неё внимания, она сегодня почему-то бука. Пусть идёт, спит, а мы посидим. Вино вкусное и фрукты. Надь, я с ночёвкой у тебя. Ты не закрывайся. Где я буду спать?
– Мне всё равно. Где угодно. Дом огромный. Хоть здесь на диване, хоть в любой комнате. Ответила Надя, налила себе ещё подстывшего чая и ушла в спальню, плотно закрыла дверь и повернула на ступор.

– Надь, ты, что, захлопнула дверь? Спросила Лида, но Надя не ответила.
Какая-то она сегодня не такая, как будто, что случилось у неё, но ничего не говорит. Днём была занята больными, но я-то видела её нервозность. Я и пришла узнать. А тут гора и не сдвинуть, чтобы расспросить. Наверное, всё о доме волнуется. А зачем вы купили её дом?

– Я не покупал, Григорий его сам мне продал.
– Как это сам? Навязал, что ли? И как он смог без согласия Нади? Ему что, правда, деньги были нужны?
– Лидия, я всех дел его не знаю, не спрашивал. Он предложил, я купил, дом мне понравился.
– А хозяйка?
– Хозяйка? Хм. Хозяйка мне тоже нравится.
– Она говорила, вроде у вас сын есть.
– Есть. Он взрослый, ровесник Михаилу.
– А жена?
– Жена? Жена тоже есть.
– А где она?
– Живёт вместе с сыном.
– А вы, почему не с ними?
– Сложный вопрос. Можно я на него не стану отвечать?
– Ладно. Если секрет, так и не отвечай. А зачем вам дом Надин?
– Он мне не нужен.
– Так верните его ей. У неё есть деньги, я знаю, она может его выкупить. Ещё драгоценности продать. Или вам за дом отдать.
– Драгоценности мне не нужны.
– Почему? Подарите своей жене.
– У неё и так их много, они ей ни к чему.

– Надо же! Надя тоже к драгоценностям равнодушна. Но таких, как у Нади нет. Оставьте её и уезжайте к своей жене. Она и так сама не своя. И за Мишаньку она волнуется. Я ведь вижу всё, с детских лет знаем друг друга. А что за него волноваться. Мишанька цел и невредим, да и что с ним может случиться, он такой умный и расчётливый, наперёд высчитывает все свои ходы, прежде чем, что-то делать. Он даже Диму, брата моего ещё в детском возрасте многому обучал. Вот, где кладезь знаний разных. И откуда только всё знает?

– Учится. Читает много, ну и от природы, что-то и дано.
Произнёс Павел, наполняя бокалы искрящим, в свете люстры, вином.

– От природы? Возможно. С Надиной стороны, так там все умные. Одно слово учёные. А Генка, как и его, почти вся родня,  пффф, И пусть извиняют меня боги, но считай, никчёмные люди.
Может и есть у них в роду кто-нибудь умный, но вряд ли. Так, что Мишанька Туманов, полностью Туманов, от Генки там ничего нет. И, слава богу.

Павел слегка улыбнулся, слушая лестное о Мише.

– Давайте Лидия Степановна, выпьем за дружбу. И вам вероятно достаточно, вино крепкое. Пьётся оно легко, словно компот. И вкусное, но крепкое.
– Что это вы меня окорачиваете? Я ещё никогда не была пьяной. С одного бокала, что будет?
– По вашему разговору видно и возможно, произойти с вами всё, что угодно.
– А проводите меня домой. И сверкая своими глазами, Лидия старалась поймать взгляд Павла.
– Домой?  Вы, говорили, ночевать будите здесь.
Он посмотрел ей в глаза, Лида не смогла выдержать его укоряющий взгляд, опустила глаза.
– Нет, я раздумала. Домой пойду. С Надей не поговорила. Завтра на работе увидимся. Не хотите провожать и не надо, сама пойду. Я сама чувствую, что много лишнего наговорила, и что вы обо мне подумаете, даже самой подумать страшно.

– Ничего я о вас не думаю, кроме, как о хорошей подруге.
– Ага, и болтливой. Вообще-то я не такая, но вы правы, вино развязывает язык. Но про драгоценности вы ведь и так знали? Так? Я помню, Надя говорила, она вам предлагала ими выкупить дом.
– Знаю. И да, предлагала.
– А почему вы не согласились?
– Надежде самой они понадобятся.
– Ладно. Всё. Я здесь и так лишнего наговорила, мне надо домой.
– Не волнуйтесь вы так, Лидия. Всё, что вы сказали мне сейчас, я знал ещё до знакомства, до приезда сюда.
– А откуда? Скажите?
– Нет. Это мой секрет узнавать о людях.
– Ах, да. Да, какой там секрет? У вас, наверное, целая армия следопытов.
– Кого? Спросил Павел и рассмеялся.

– Ну, этих, как их, сыщиков или шпионов, или детективов.
– Возможно, кто-то и есть. Без этого не прожить. У меня всё же большое дело и не только здесь.
– Ладно, извините меня, я пойду. Лида встала и пошла к двери.
– Подождите, Лидия, я вас провожу. И Павел вышел вслед за Лидой.
Через какое-то время Надя открыла дверь, посмотрела, произнесла.
– Ушли.
Она сама не поняла, понравилось ли ей, что Павел пошёл провожать Лиду, но сердце кольнуло острой болью. Постояв немного, она вернулась в свою спальню, легла на кровать. Она слышала почти весь разговор. И сама себя не понимала, для чего и зачем, она вслушивалась и старалась услышать каждое слово, при этом отодвинула незаметную задвижку на двери, который делал ещё Сергей. Они тогда, как родился Миша, с Мариной жили у неё. Вот он и сделал это приспособление, чтобы слышать малыша Мишеньку, когда Надя занималась, учась в институте.

И Надя представляла, как Лида строит свои красивые глазки. В сердце у неё было двояко. Не понять. То ли она расстраивалась, а то ли радовалась. Все чувства у неё перемешались, и она зажала их в кулак, чтобы не выплеснуть ненароком свой негатив.

Если раньше Марина видела её факелом, то теперь и она и не знает, что произойдёт. Возможно, как, то происшествие с Дирамием? Павел-то выдержит, а вот Лида, не известно. Так, что мне надо блюсти себя.
Размышляла Надя. Ну и ладно, пусть Лидуська развлечётся, а Павел мне не нужен. Пусть Лида узнает, что это такое и какое это наслаждение.

– Боже мой! О чём я думаю? Дура набитая. Чего завелась? Не нужен он тебе. Всё равно не нужен.
Да не нужен.
Так зачем трепещешь? Столько лет был Дирамий и мне и кому-то, или какой-то другой, а теперь он и вовсе не Дирамий. Да пошло оно всё дальше и пусть сгорит в синем огне. Но только не Лидуська.
А мне надо уснуть.

Но уснуть ей никак не удавалось, все мысли были о Дирамии, и вспоминалась их ночь в пряном лесу. Надя застонала.

– Нет! Не хочу! Не хочу. Ничего не хочу. Вскричала она. Да, что же во мне всё крутится, словно шар голубой. И для чего один и тот сюжет.

Сюжет, где время течет намного быстрее. И вот сейчас поздняя ночь и Надя лежит в кровати и понимает, что выспаться ей не удастся. И ей не грозит заснуть, и мыслям её ничего не мешает, они летают так быстро, словно птицы в поднебесье. И они постепенно начинают накатывать волнами в её сознании. Одна мысль возникает, как будто случайно, вторая набегает на первую, цепляясь за какую-то фразу и тут же третья, по какой-то неведомой логике, накатывает на вторую. И вот она смотрит на них и осознаёт, оказывается, ничего хорошего в её жизни и не было, кроме сыночка конечно, да ещё снов.  А сны это были или реальность?
Снова Наде не понять.

– И что же вертится в моей голове-то всё? Голова кружится. А у меня столько вопросов. Вот только к кому? К себе? К богам? К хранителям? Или к Дирамию?
Так Дирамия нет, остался Павел, а он мне не нужен. Вопросы к нему?
Так он ответит. Он обязательно ответит, его извращённый ум быстро сообразит, что мне следует наврать. А за каждым его ответом последует мой новый вопрос. А есть вопросы, на которые и нет ответов.
А оно мне надо?
Надька, не лезь туда, где тебе не понятно, и давай пошлём его окончательно. Да, да, пошлю и буду просто жить. Просто жить, и заткнуть свою страсть, чтобы и не пикнула. Ведь сильная страсть порождает ненависть. Вот, вот и это так. Эта ненависть, она во мне уже кипит. Кипит мой разум возмущённый!

Павел – Дирамий, Дирамий – Павел. Бред какой-то!
Тальмира писала, что я была послана ему. Но я не хотела в это верить, это я считала бредом. Не могла понять, как и почему, он живёт или жил в другом времени и в другом измерении, а может на другой планете. И я ещё не знаю, зачем я послана была ему. Кому? Павлу или Дирамию?

Естественно Дирамию, ведь его-то я раньше узнала. То, что это был другой мир, или другое измерение, не важно, а важно, что я была каким-то манером послана к нему. Или же ему.
В первый миг знакомства он сказал, «Боги лучше ведают». Или не так? Может и не так, но смысл один. Боги знают больше и им видней.

Боги? Ах, боги. Ну, да, боги. Это они сотворили нашу судьбу. Или же всё-таки мы сами? Сами? Для чего так всё исковеркать? Или всё при помощи богов? Да, это так. Хранитель же говорил о равновесии.
И чем я перед богами провинилась, что мне подсовывают такое?
Их не устраивает такой порядок вещей, как просто жить? Им нужна постоянная борьба, риск сражение?
Но и этого никто мне не сможет объяснить. Ни с какой точки зрения. Такое мне не постигнуть. Надо будет Гришу спросить, как это видится с научной точки зрения. Вот приедет и спрошу. Банкира спрашивать не хочу.
Надо всё забыть!

И она старалась всё забыть, о не тут-то дело. Память, ах эта память, она так не хотела растворяться.

Почему?
Или мало времени ещё прошло, или память так решила, не уходить и не растворяться. Память всё возвращала её в тот миг, то ли в сон толи не в сон, но иногда сон просто сон, а она там. По-прежнему там.
И сама не поймёт и крутится, что-то в голове, но форму ещё не приобретает. И Надя поняла, и с ужасом произнесла.

– Ненависть, моя больная ненависть, похожа на любовь. Или любовь похожа на ненависть. Боже мой, как мне изменить судьбу? Я не хочу жить в ненависти. И почему, не знаю, но меня ещё тянет в ту реальность, где мы были с Дирамием. Она и сейчас перед глазами у меня. Хочется разобраться и понять, что там произошло. Почему мы оказались здесь. Понять не о выдуманной им реальности, а в той настоящей.
Для чего так жестоко вырвали меня оттуда? Нет, конечно, мой техногенный мир мне нравится, я в нём выросла, но и тот мир, он волшебный и тонко передает атмосферу не только мира, а каждого жителя. А может, я путаю? Я ведь, оказывается, была больше в выдуманном мире. А там, что заморачиваться самобытностью мира?
Для чего и для кого? Для дурочки Надьки? Она же была в таком восхищении.
Да, что же у меня всё крутится? Даже глазам больно.

А в глазах у Нади и правда закружилось всё, словно в космосе и появились яркие звёзды. Она посмотрела на это и произнесла.

– Чушь какая-то. Такого не бывает. Должна же быть счастливая развязка.

Смотрела, но звёзды не пропадали и Надя не осознанно, стала их считать. Для чего и зачем – это другой вопрос, она не задумывалась над этим.
Она считала и просчитанные звёзды ярко вспыхивали и потухали, исчезали совсем. Мозг освобождался от нервозных мыслей и она не заметно для себя уснула, и не слышала, как дверь приоткрылась, в спальню заглянул Павел.
Посмотрел на неё, она лежала на спине, одна рука лежала вдоль тела, другая лежала на подушке, над головой. Он подошёл, поправил на ней одеяло. Нагнулся, и слегка коснулся её губ своими губами, так мягко и нежно, словно бабочка, пролетая, крылом задела. Она же прошептала с улыбкой на губах.

– Раз звезда, два  и ещё, ах, пропали.

Павел улыбнулся, погладил её правую ладонь, что лежала возле головы, остановил движение, оставляя свои пальцы на её ладони, боясь её разбудить. Но Надя оставалась спящей, лишь вздохнула и улыбнулась.

– Спи, моя Зоренька. Спи, успокаивайся. Как я тоскую без твоих объятий. Мы с тобой преодолеем все твои непонимания. Сотни лет искал и ждал и ещё подожду.

И тихо вышел, закрыл осторожно дверь, чтобы не клацнул замок. Захватил поднос с остатками ужина и вина, оставив только фрукты, и вышел из комнаты.

А Наде уже снился сладкий сон.
Она снова увидела Дирамия. Того Дирамия, которого она так любила.
– Дирамий. Прошептала она.
У Нади при виде Дирамия закружилась голова, а сердце будто перестало биться, когда  он протянул ей обе руки, и она мягко упала в руки Дирамия. Она почувствовала родной запах, шумно вдохнула, чувствуя, что сердце снова начинает ритмично биться.
– Зоренька моя!
Сердце её улыбалось от нежности. И душа её находилась в состоянии покоя.  И ей пришла мысль.

«Нежность к человеку, это черта, переступая её, ты попадаешь в зону зрелой любви».

Большая рука Дирамия взяла её руки, а у Нади в сердце полёт и спросила.

– Я сплю? Это сон.
– Нет, не спишь, ты же ощущаешь себя, меня.
– Да, ощущаю. Вот и траву ощущаю босыми ступнями, но всё же мне кажется, я сплю. Где-то я читала, как определить, что ты во сне.
– И как же? Спросил он улыбаясь.
– Вот это надо вспомнить, что-то надо сделать. Ааа, вспомнила. Кажется, надо, что-то прочитать. Говорят, во сне не получается читать. То ли текст искажается, а может, что ещё. То ли читается под другим ракурсом, и происходит другое. Да, что я гадаю, надо прочесть.
– А что прочесть?
– Любой текст.
– Любой? Подожди минуточку, Зоренька.

Дирамий легко и быстро вбежал по ступеням крыльца, и скрылся в доме и почти тут же вышел и подал ей лист бумаги, попросил.

– Прочти, Зоренька.
И Надя, взяв листок бумаги в руки, начала читать.
– Зоренька, моя ясная! Каждый миг разлуки с тобой это явная смерть. Вот тебя увидел, и мне захотелось жить. Я люблю тебя, Зоренька.
– Я тоже люблю тебя, Дирамий. Значит, я не сплю?
– Нет, не спишь. Мы оба бодрствуем.
– Когда я тебя в первый раз увидела Дирамий, тебя взрослого, я подумала, что ты самый красивый мужчина во вселенной.
– А сейчас так не думаешь?

С замиранием сердца спросил Дирамий и потянул её за руку, на мягкую траву. Лицо Нади совсем близко и волосы щекочут ему шею, она склонилась надо ним, опираясь на руки. И он ощущает сумасшедший аромат её кожи. Видит искры света в изумрудной её зелени, окаймлённой длинными  пушистыми ресницами.

«Слово красота, можно заменить её именем и ослепнуть от этой близости, от её молочной кожи. А щёчки, словно фарфор с румянцем».
Подумал Дирамий, нежно прижимая её к себе.
А она продолжала.

–  Что ты, Дирамий. Ты самый, самый  красивый мужчина во всей вселенной. Вот сейчас твои глаза похожи на грозовое небо после дождя, они так ярко полыхают синью сквозь клочки серых туч. Посмотри на небо, оно точно такое и оно отражается в твоих глазах. И мне захотелось любить их. Любить твои глаза. Если ты умрёшь, я умру вместе с тобой. Я буду любить тебя до самой смерти и потом буду, после неё. Обещаю тебе. Нет, Дирамий я клянусь тебе, люблю тебя, и всегда буду любить, возрождаться и любить. Вот сейчас, я почувствовала в себе такую сильную энергию, такую нежность, огромная любовь во мне разгорается. А ты будешь меня ждать? Я предчувствую, нам скоро надо будет расстаться.

– Буду, я всегда тебя буду ждать. Сотни лет ждать готов. В этой жизни, и в следующей, и скорее всего, ждал и в сотнях других. И дождался. Хоть наши встречи короткие, но я верю, настанет время, мы уже будем неразлучны.
– И даже смерть не разлучит нас?
– Её нет, любимая моя Зоренька ясная. У нас вечная жизнь. Нам общую реальность создать и тогда мы будем вечно вместе.
– Так давай создадим.
– Есть ещё один момент. Наш сын он должен вырасти. Это скоро произойдёт. А ты будешь меня ждать? Если вдруг опоздаю, если вдруг пропаду? Будешь ждать? Зоренька? Верной мне будешь?

– Я лучше умру, но не позволю ещё кому-то притронуться ко мне.
– Не умрёшь. Я говорил, смерти нет для нас. Хочешь, я покажу тебе ещё одно место, там живут черепахи.
– Черепахи? Хочу. На удивление у меня пропал страх, с тобою перемещаться мне не боязно. Но будь осторожен, вдруг я испугаюсь.
Она смеялась и обнимала его за шею, а он её за талию, прижимая к себе, говорил.
– Я всегда осторожен всего, что касается тебя. Моя Заряна, закрой глаза.

И только она закрыла глаза, как вдруг она почувствовал дуновение ветерка, и её босые ноги касаются песка, она открыла глаза и вскрикнула в восхищении.

– Мы на пляже? Здорово!
Луна мягко касалась воды, создавая лунную дорожку. Всё ещё теплый песок щекотал ступни. Кроны пальм слабо колыхались от ветра.
– Здесь ночь, но так светло. Это? Это?
– Это Коста-Рика. И это в твоём мире.
– В моём? Здорово! Я никогда не была в этой части нашего земного шара.

И Надя запрыгала от радости, словно маленькая девочка.

– Немного подождём, нам торопится не куда, посмотрим, как черепашки будут выскакивать из песка.
– А где ты их видишь?
– Я просто знаю, где кладка яиц черепахи. Посмотришь какая она огромная. Их мама уже приплыла и ждёт своих детёнышей. А пока искупаемся в Тихом океане. Ты была на Тихом океане?
– Нет, я только была на Северном ледовитом.
– Там холодно, там не искупаешься. А здесь рай.
– Как у нас в Двулунии? Мне кажется у нас лучше.
– Каждое место очаровательно по-своему. Нет одинаковых мест на планете. И мир Двулуния для нас вне сравнений, там наше счастье.

Они вошли в воду, и долго купались и целовались, затем вышли из воды и Дирамий предложил.

– Пойдём смотреть черепашек.
Они прошлись по пляжу, песок всё ещё был тёплым. В одном месте из песка были бугорки, Дирамий осторожно вел Надю между этих бугорков.
– Это гнёзда черепах. Смотри вон туда. Они уже вылупились и отдыхают в гнезде, но скоро начнётся движение.
И Дирамий указал место неподалёку от них.
– Откуда ты знаешь? Дирамий.
– Однажды исследовал и такое.

И через какое время, песок зашевелился и оттуда стали выползать черепашата. Маленькие, юркие, ярко зелёные, и они спешили к воде. Дорожка из черепашек не прерывалась, но до воды было далеко.

– Зачем так от воды далеко делают гнёзда? Ведь погибнут не добегут до воды. Вон и птицы появились.
– Ближе нельзя, смоет волной. А черепашки должны размять и усилить мышцы, иначе им не выжить и в воде. А птиц мы отгоним. Поможем этому роду.
Надя бросилась спасать черепашек от птиц. Заодно и считала, сколько черепашек бежит к воде.
– Дирамий, я насчитала сорок семь. А вот ещё один. Он такой маленький и слабый, еле лапки передвигает, надо ему помочь.
И протянула руку, чтобы взять, но Дирамий остановил.
– Не трогай, пусть сам ковыляет, просто не давай подлетать к нему птицам.
– Ой, Дирамий это просто чудо. Смотри, смотри, Дирамий ещё один. И он не зелёный, а белый. Почему?
– Альбинос. Ответил Дирамий.
– Зелёного пигмента не хватило?
– Вероятно, а может природой так заложено. Ответил Дирамий.

И вдруг Надя заметила, что лицо Дирамия, как-то теряется. Она в удивлении и даже с испугом смотрела на него.

– Дирамий! Твоё лицо. Вскрикнула Надя.
– Что моё лицо? Отчего ты смотришь на меня с испугом.
– Оно изменилось. Тихо прошептала она.
– У тебя тоже твоё личико изменилось, и оно стало ещё красивее. Это издержки этого мира. Здесь не стабильно, наши молекулы не вписались в этот мир, поэтому произошло изменение.
– Дирамий, если мы в моём мире, но наш мир стабилен.
– Всё относительно, Заряна, всё относительно.
– Тебе больно?
– Нет, мне не больно. Почему мне должно быть больно?
– Как бы волна по лицу идёт
– Что я такой страшный? Получается я чудовище, а ты красавица, как в сказке?
– Нет, ты красивый, но немного другое лицо, оно часто меняется, то ты прежний Дирамий, но нет, другой.
– Выдумщица ты, моя красавица, фантазёрка.
– Может и быть, я такая вот у тебя. А ты у меня. И я люблю тебя. Люблю оба твоих лица. Ты необычен. Дирамий! Смотри черепашки уже все в море. Мы молодцы?
– Молодцы! ответил Дирамий
– Ураа! Закричала Надя и запрыгала, как девочка, а затем повисла на руке Дирамия.
– Домой? Зоренька?
– Домой. Произнесла она и проснулась.

Проснулась Надя и лежала в постели, не вставала, улыбаясь, вспоминала сон.

– Какой красивый сон был. Но почему-то сразу всё забылось. Открыла глаза и всё исчезло. Но там было хорошо, я и Дирамий. Это я помню. А что ещё?
Не помню. Но раз у меня на душе хорошо, значит и там было хорошо.

Ей действительно было хорошо и спокойно.
Она с удовольствием потянулась, вспоминая сон. Ведь ей, что-то снилось и хорошее. С ней был Дирамий. Тот ещё Дирамий, а не этот Павел.
А вот что? Никак не вспомнит.
Но ясно помнит, что крылья души обрела. Возможно, она снова возродилась, и слились всё её частицы.

– По крайней мере, я чувствую себя намного лучше, чем вчера. Возможно, душа моя стала снова полной. И теперь у нас солнышко в груди, а не жёсткий огонь. Да? Душенька моя. С ним мне очень трудно. Пусть будет у меня спокойно. Пусть будет только солнышко, а не огонь.

Надя радостно рассмеялась, снова потянулась, и тянула руками и ногами, растягивая все суставчики и позвоночник. Затем подняла руки вверх и ещё потянула, почувствовала, как её кольнуло в ладонь.
Она села, посмотрела на ладонь, там, где была дубовая веточка, из её середины, белела спираль и острым кончиком упиралась в безконечность. То есть она ею заканчивалась и эта бесконечность пролегла у основания большого пальца. И странным образом проявились бывшие ранки на пальцах и под основанием большого пальца. Те, что были порезами от стёкол и, как раз на то место Павел прикладывал свою рану, и их кровь смешивалась. Они были еле, еле заметными, так беленькие ниточки в своеобразном узоре.
Надя удивилась и спросила.

– А это откуда? Боже мой! Час от часу не легче. И это происходит в этом технократическом мире? Хотя, что тут думать, наш мир многообразен и в нём тоже может случиться всё, что угодно. Но для чего это? Что же было во сне? Или снова не во сне?  Почему я не помню много снов, как и этот, что был сегодня?
Охххррр, да я этого Павла-Дирамия или кто он там?
Она соскочила с кровати, заметалась по комнате.
«Ну, что? Что ты сделаешь?»
Неслось в её мыслях. Она так и не поняла её эта мысль или нет. И это её ещё больше заводило.

И Лидка ушла, не ночевала у меня. Хотя, что ей? Ей же тоже хочется познать мужчину. Ууумм! Ненавижу, ненавижу! Ненавииижууу.
Произнесла Надя, а последнее слово, как простонав протяжно и жалобно. Как дверь открылась и вошёл Павел с подносом и спросил.

– Кого ненавидишь? Наденька?
– Тебя! Тебя ненавижу. И Надя подбежала к нему и стукнула по подносу. Поднос опрокинулся на грудь Павлу, и кофе осталось у него на одежде, а чашка падает на пол вместе с блюдцем и тарелкой с бутербродом. Павел чуть поморщился, произнёс.
– Осторожнее, Наденька, кофе горячий, между прочим.
– Так тебе и надо.
– Ревнуешь? Наденька? Успокойся, я её только проводил.
– Да вот ещё! Ревновать? Тебя? Тебя, которого не существует.
– Но я существую, Наденька, я есть и от этого тебе никуда не уйти и не заслониться, не отстранится.

– Существуй, сколько хочешь, только от меня подальше. Ты лучше скажи. Что это? И откуда оно взялось?

Надя подставила свою ладонь перед его глазами, в сантиметре от его глаз.

– Подожди, Наденька, мне так не видно, слишком близко.
– А то ты не знаешь, что это.
Павел взял Надину ладонь, опустил, посмотрел и улыбнулся, погладил её и поцеловал.
– Хватит мне тут телячьих нежностей, говори, что это и ещё ответь. Зачем и для чего ты прикладывал свою рану к моей?
– Чтобы наша кровь смешалась.
– Зачем? Крикнула Надя.
– Чтобы проявился вот этот знак.
– Зачем?
– Чтобы ты знала и помнила, мы едины и всегда такими были. И наша кровь давно смешана. Это знак обручения ещё от самого изначального. И его нам поставил сам Создатель. Ты вспомнишь этот момент. В твоей памяти он есть
Надя выдернула свою ладонь из его руки и ударила его по щеке.

– Наденька!
– Не смей приближаться ко мне меньше, чем на пять метров. Ясно?
– И как это возможно?
– Мне всё равно, как ты будешь меня обходить. Я тебя не простила, и ты мне не нужен, а Дирамий исчез.
– Но Дирамий это я. Надежда.
– Для меня, мои пальцы имеют важность в работе моей, в пальпации. А теперь что? Снова шрамы? Чувствительность потерялась.
– Ничего у тебя не потерялось. Сегодня можешь проверить при осмотре своих пациентов. Шрамы сойду, останется лишь знак. Тебе ведь не мешает рисунок  дубовой ветки? Нет, отнюдь, это тебе помогает.
– Я ничего не просила. И мне этого не надо. И тебя я не простила и не прощу. Никогда не прощу. И вон из моих комнат. Я тебе ещё в первый день запретила подходить к моим комнатам, а ты всё лезешь и лезешь.

– Какая ты красивая, Наденька!
Надю остановила его новая реплика, которая не подходила к этому спору. С минуту она молчала, а затем сказала.
– Возможно и красивая, но не твоя.
– Мояяя! Твёрдо ответил он. Это ясно, как божий день. Ты беспритязательно не хочешь осознать всё происходящее.

А Надя вдруг встала, как вкопанная, несколько секунд смотрела на Павла, и чувствует, она не может остановить своё кипящее зло на него и обиду, Боясь разрушить и навредить, она сжалась. Ей хотелось уменьшиться, заключить всё в сферу и растворить всё. Или же самой растворится, чтобы не нарушить покой и гармонию пространства. Сохранить всё в целости и сохранности. И ей так захотелось оказаться в том мире, в настоящем мире Двулуния, где дубовая роща, где течёт её сила ручейком. Она повернула голову в сторону окна, посмотрела вдаль. Что-то в разуме у неё преобразилось, послышалось  шум листвы, возникли фонтанчики воды, сверкающей на солнце. И возникли мысли, она прошептала.

– Моя сила ручеёк, что течёт между дубов. В полотне моей судьбы, жизнь дана, чтобы жить. В высшем Духе засиять, мир любви сотворять. Потуши огонь вода, ты возьмись из ниоткуда, ниоткуда ты бежишь, ты во мне пробежишь, зло во мне ты поглотишь. Тонет в омуте всё зло, растворяется оно. Помоги мне прежней стать, прежней Надей. Я устала. От войны я устала. Поддержи меня мой предок Аджий. Помоги прекратить войну в моём разуме-уме, чтобы засияло солнце во мне.

Надя шептала, а слёзы ручьём текли у неё из глаз. Павел подошёл и заключил её в объятия.

– Успокойся, любимая, всё пройдёт и всё растворится.

Надя уткнулась ему в грудь, судорожно всхлипнула, а потом подняла на него глаза, а он спросил.

– Пожалела? Надя кивнула. А он снова спросил. Пожалела или любишь?
На это Надя ничего не ответила, а он гладил её по волосам, продолжил.

– Дай душе твоей взлететь, чтобы нежно в тебе цвела, отпусти боль свою, отпусти всё. Что я должен для тебя сделать ещё? Я сделаю, Наденька, непокорная ты моя, как же я люблю тебя, раствори меж нами стену, ведь любовь меж нас трепещет. Ждёт она закрепления. Наденька.

Надя покачала головой в знак отрицания и ответила.

– Не могу. Дирамий ты или Павел, не могу. Пока не могу. Мне надо видеть в тебе Дирамия. Возможно тогда....

– Наденька, в том мире мы были одни и были такими, какими были. Здесь же, чуть, но по-другому. Там я строил для тебя, чтобы радовать тебя, здесь мир другой, но я остался прежним Дирамием, в душе я тот. Ты тоже немного другая, но я обожаю тебя такой, какая ты есть. Всего лишь войну раствори в своём сердечке. Ты берегла любовь и себя для Дирамия, а он здесь обликом другой. Посмотри в мою душу, ты умеешь. Ты женщина чудо, ты уже наплакалась, поцелуй своё сердце, чтобы высохли слёзы. А лучше я поцелую.

– Не дави на меня. Иди, мне надо на работу собираться.
Надя отстранилась от него и строго посмотрела ему в глаза и он увидел боль. Боль ещё не прошла, обида оставалась, но в осознании её, что-то сдвинулось

– Хорошо, любимая, приводи себя в порядок и приходи в кухню, сейчас завтрак будет. Наденька!
Павел снова взял её за руку и произнёс.
Аджий тебя услышал, Наденька. Всегда, кажется, что абсолютно не за что выражать признательное чувство благодарности высшим богам и нашим старейшинам, нашим предкам, ведущим нас по жизни. И это случается от того, что люди разучились принимать дары свыше и радоваться им, считая, что всё, что у нас есть, чем-то должным. А ведь каждый человек получает неоценимое богатство, жизнь, любовь, способность дышать, плакать, смеяться, рожать детей, радоваться. У нас будут ещё дети, Наденька.

Надя удивлённо посмотрела на него и ответила.

– Не дави на меня. Не смей! И перестань бросаться громкими словами

Павел отпустил руку Нади, она ушла в спальню, а он поднял поднос, пустую посуду, испорченный бутерброд, салфеткой вытер ковёр от икры и вышел. Закрывая дверь, и столкнулся с Мишей, тот шёл из своей комнаты по направлению кухни, улыбнулся и произнёс.

– С крещением вас кофе. Павел Михайлович. И доброе утро. Если оно доброе для вас.
– Доброе, Миша, очень доброе.
– По вашей тенниске этого не скажешь.
– Это мелочи жизни, Миша. А в основном все складывается прекрасно. Я снова завоюю доверие Наденьки.
– Возвращать доверие можно очень долго, Павел Михайлович.
– За столько лет у меня выработалось терпение. Когда приезжают наши гости?
– Примерно через неделю, если там не возникнут какие-либо препятствия.
Продолжение следует....
Таисия-Лиция.
Фото из интернета.