Посленовогодье маленькая зимняя поэма

Танцует балерина в свете красном,
Поджала ногу из прозрачного стекла,
И вьюга на подоле из атласа
От пепла дырочку нечаянно прожгла.

Все кружатся и кружатся на елке
Снега, игрушки, звезды и парча.
Зеленые опавшие иголки
В шампанском так изысканно горчат!

И льнут к окну герани Пастернака,
В последнем вздохе бросил их поэт.
Настойчиво целуют стекла знаки,
Но льдом покрыт старинный шпингалет.

И пляшет в зеркалах огонь вечерний,
Тень канделябра, тени от гостей,
И на рояле начинают с Черни,
Переходя на Вагнер «Нymn Soleil».

И смех, и звон, и танец балерины
Все поглощает тишина вокруг.
А окна лишь - красивая витрина,
Миг жизни, краткий календарный круг.
***
Снова ветрено, и подоконник пуст,
Обозначен свет углом фонарным,
Не метели ощущаешь вкус -
Слабый, тонкий запах скипидарный.
Легкой каплей елочной смолы,
Растворяясь в лаке на паркете,
Кружат вальс эфирные пары,
Въевшись в кожу старой сандалеты.
Кружат вальс, не в силах устоять,
Забывая в эйфории танца,
Бесконечных отражений рать,
На рояле черном – африканце,
И тебя, стоящего в дверях,
Сигаретой, затушив улыбку,
Эполеты снега на плечах
Превращая в слезы и ошибку.
Звон часов, мерцанье хрусталя,
Не гадай, что сбылось или будет.
Ни о чем не плача, не моля,
Выпей водки в ледяном сосуде.
Пей со мной за панихиду сна
Елочных блестящих мандаринов!
В легком вальсе кружится зима,
Спрятав руки белые за спину.
***
И ты и я, и жёлтый свет в окне,
И скрюченные пальцы у сирени,
Зажавшей в горсть последний вздох осенний,
Всё в белом сахаре на чайном дне.

Последовав январской темнотой
За тёплым дымом чьей-то сигареты,
Войти во двор и там под циркуль света
Попасться с непокрытой головой.

Переплетать свои слова с твоими
И молча слушать, не вникая в них,
И чувствовать подспудно новый стих
Рождаемый или быть может мнимый.

А ночь бела,и снова снег и снег,
Нас окружат бессвязным, тихим, сонным
И ты и я под этот свет оконный -
Рисованный нечёткий человек.

***
Почти уснуть под лёгким снегом,
Лицо подставив белым пчёлам.
Дома стоят - пивные кеги,
Столпились в кучу не учётно.

Их облетает рой небесный,
Шуршат о стены крылья, жала,
Мигают окнами отвесно
Людские шумные кагалы.

А в парке на квадраты точно
Разметив альфу и омегу,
Сгребает трактор снег построчно
И грузит в грузовик, как лего.

Лежит на лавке в ярком свете
Примерзших варежек надежда,
И грезится цветное лето,
И невесомые одежды.
***
И тишина. И только точки света,
И шорох снега по пустой земле.
И там внизу, как пепел сигареты,
Позёмка колыхается во мгле.

И ни души в пустынных переулках,
Где слепо, не таращась на луну,
Лежит в снегах одутловатой булкой
Тень от столба. Он сломан и согнут.

Остатки новогоднего банкета,
Осколки хрусталя, гирлянды свет.
И запах мандарина от билетов,
И чьи-то поцелуи прошлых лет.

И в этом пастернаковском гульбище
С прилипшими геранями в окне,
Ни я сама, никто меня не ищет,
Вот только кроме Бога на земле.
***
По кромке белой, срезав путь фонарный,
Ворон лишая взлетной полосы,
Наискосок уходит вдаль товарный,
Рисуя дымом черные усы.
На маневровом (ночью – чернокожем),
Застыл подбой из красных обшлагов.
Луны в кружок подтаяло мороженое,
Бродячий пес его слизать готов.
И следом снег, как оспинами меченый,
И нет числа, оглохшим от гудков,
Старинным будкам, где путейцы вечером
Напоминают радостных волхвов.
Флажки-сигналы в их руках, как звезды,
Курится ладан - сигаретный дым,
Положено путейцу быть серьезным,
Усталым и еще немолодым.
Но Рождество на рельсах пишет слитно
«Любовьидым», «любовьипаровоз»,
И весело волхвам, хмельно и сытно,
Как будто Бог дары им преподнес!
Разрезан параллелями стальными
Скрипучий лист заснеженной воды,
Над ним - зимы коротенькое имя
И белый свет звезды.