Извожу измором горе

Извожу измором
горе:
ем задорные мухоморы.
Зажигаю море
поминальной свечкой:
слабеньким сердечком,
что неопалимо,
ибо боль его
неисцелима.
Бодрый
вывод:
значит, и сгореть дотла не выйдет.

Оскорбляю взоры:
горе стыдно голо.
Сердце – горя орган.
– Или просто кол оно
тот, осиновый:
что пронзает болью
грудь невыносимо?

Горе или сердце –
то, что еще теплится
в остуделом тельце?

Что же, на просторах одиночества
самое святое место
для монашеского затворничества
в камерах сердца тесных.

Исполняю волю
честной моей доли:
путь не в чистом поле:
он по слезной соли,
по ее озерам.
Там я утопаю.
Что, как не трясина, память
о вчера еще самовластной,
а сегодня убитой страсти?

Солнце – желтый нолик,
что заполнен зноем
бывших поцелуев.
Отраженья его грязно множат лужи.

Или солнце –
                черная
дыра,
заглотать мой разум обреченная?
– Мне туда пора...

Или я ужЕ там запропала,
когда всю терпенья чашу исчерпала?
Оказалось, что на самом дне
слишком едкие судьбы ответы мне.
– Но вопросы я не задавала,
когда лаптем
                сладкий яд
                хлебала!

Ворошу под черепом
мыслей крошево.
Мысли страшные, нехорошие.
Заполошные.
Где взять ковш, чтобы их исчерпать?
Это крошево, это варево…
Эта здравого смысла и бредней свара…
– Это единственная моя
явь.

– Нынче.
Пока я вменяемость не занычу
в мозга извилине самой темной.
– В сумасшедшем родимом доме.

Вот тогда
раздавлю сквернАвку-явь каблуками.
– Разведу руками
все, что истина – и беда.