Серая мышь поэзии

Своеобразным манифестом стало объявлении Ирины Одоевцевой себя "серой мышью поэзии" (термин мой), то есть довольно посредственным талантом, которому не достанется слава и знаменитость. Мне стало интересно, так это или нет. Действительно ли у поэтессы средние стихи, и в них нет блеска и оригинальности. Вот ее "манифест"

Нет, я не буду знаменита.
Меня не увенчает слава.
Я - как на сан архимандрита -
На это не имею права.
Ни Гумилев, ни злая пресса
Не назовут меня талантом.
Я маленькая поэтесса
С огромным бантом.

Итак начнем. Вот первый  стих:

Сияет дорога райская,
Сияет прозрачный сад,
Гуляют святые угодники,
На пышные розы глядят.

Идет Иван Иванович
В люстриновом пиджаке,
С ним рядом Марья Филиповна
С французской книжкой в руке.

Прищурясь на солнце райское
С улыбкой она говорит:
— Ты помнишь, у нас в Кургановке
Такой-же прелестный вид,

И пахнет совсем по нашему
Черемухой и травой…
Сорвав золотое яблоко,
Кивает он головой:

Совсем как у нас на хуторе,
И яблок какой урожай.
Подумай — в Бога не верили,
А вот и попали в рай!

Такой довольно обыденный язык, миролюбивая прогулка по райскому саду, кажется что вот вот увидишь и самого Чехова, держащего под руку даму с собачкой. И вдруг неожиданная (для многих оптимичная) концовка. Вот неожиданно, что даже заправский атеист начнет улыбаться. Ставим большой плюс стиху. Поехали дальше...

Потомись еще немножко
В этой скуке кружевной.

На высокой крыше кошка
Голосит в тиши ночной.
Тянется она к огромной,
Влажной, мартовской луне.

По кошачьи я бездомна,
По кошачьи тошно мне.

Также простой и ясный слог. Немного вальяжное начало, но в него пронзается кошачий голос, и уже пошло натяжение струны, которая буквально рвется издавая пронзительный лопающийся звук - героиня бездомна и ей тошно. Мы пронзились ее настроением, прочувствовали его. Можно сказать отличное стихотворение.

Ночь глубока. Далеко до зари.
Тускло вдали горят фонари.

Я потеряла входные ключи,
Дверь не откроют: стучи, не стучи.

В дом незнакомый вхожу не звоня,
Сколько здесь комнат пустых, без огня,

Сколько цветов, сколько зеркал,
Словно аквариум светится зал.

Сквозь кружевную штору окна,
Скользкой медузой смотрит луна.

Это мне снится. Это во сне.
Я поклонилась скользкой луне,

Я заглянула во все зеркала,
Я утонула. Я умерла…

Если бы мы не знали, что стих принадлежит Одоевцевой, мы бы его точно спутали с Ахматовским или Цветаевским. Это уже говорит об высочайшем мастерстве, которое воплотила здесь поэтесса.

Облокотясь на бархат ложи,
Закутанная в шелк и газ,
Она, в изнеможеньи дрожи,
Со сцены не сводила глаз.

На сцене пели, танцевали
Ее любовь, ее судьбу,
Мечты и свечи оплывали,
Бесцельно жизнь неслась в трубу,

Пока блаженный сумрак сцены
Не озарил пожар сердец
И призрак счастья… Но измены
Простить нельзя. Всему конец.

Нравоучительно, как в басне,
Любовь кончается бедой…

— Гори, гори, звезда, и гасни
Над театральной ерундой!

А здесь буквально зазвучали блоковские настроения, его тягучие и отрывающиеся от земли образы, здесь буквально оживает сам Блок, и это хорошо, что поэтесса попадает под его настроения и создает такое стихотворение. Но концовка мне не понравилась, она получилась скомканной и резкой. Даже на сцене существует настоящая любовь, если ее играют настоящие актеры. Мы не согласны с выводом, который сделала поэтесса. Но это никак не снижает художественный уровень, это наше отрицание такого взгляда.

Все снится мне прибой
И крылья белых птиц,
Волшебно-голубой
Весенний Биарриц.

И как обрывок сна,
Случайной встречи вздор,
Холодный, как волна,
Влюбленный, синий взор.

И снова мотивы других поэтических миров оживают в строках Одоевцевой. Как это пронзительно, как это неотвратимо ушедшее, и мы сразу чувствуем тютчевское влияние... "О, этот Юг, о, эта Ницца!.. О, как их блеск меня тревожит! Жизнь, как подстреленная птица, Подняться хочет — и не может..."

И вот уже свое, без перебора ностальгических струн бывших поэтов рождается поэтической строкой. Стихотворение о любви. История небольшого романа, в котором есть все и женский каприз, и спокойная мужская уверенность в своей настойчивости. Коим мы завершим краткий обзор стихов Одоевцевой, которая показала себя далеко не серой мышью, и не маленькой поэтессой. Настоящей большой поэтессой, чья поэзия стоит высоко на троне с музами.

Но была ли на самом деле
Эта встреча в Летнем саду
В понедельник, на Вербной неделе,
В девятсот двадцать первом году?

Я пришла не в четверть второго,
Как условлено было, а в пять.
Он с улыбкой сказал: — Гумилёва
Вы бы вряд ли заставили ждать.

Я смутилась. Он поднял высоко,
Чуть прищурившись, левую бровь.
И ни жалобы, ни упрёка.
Я подумала: это любовь.

Я сказала: — Я страшно жалею,
Но я раньше прийти не могла.
Мне почудилось вдруг — на аллею
Муза с цоколя плавно сошла.

И бела, холодна и прекрасна,
Величаво прошла мимо нас,
И всё стало до странности ясно
В этот незабываемый час.

Мы о будущем не говорили,
Мы зашли в Казанский собор
И потом в эстетическом стиле
Мы болтали забавный вздор.

А весна расцветала и пела,
И теряли значенья слова,
И так трогательно зеленела
Меж торцов на Невском трава.