Средство от депрессии, или...

                «Средство от депрессии, или Психологическая помощь»

                Пьеса издана отдельной книгой в 2019 году.


                Действие второе. (Отрывок).


              Полдень. Роман Романович в своём кабинете. Сидит
              за письменным столом и усиленно пытается создать шедевр.


Р о м а н Р о м а н о в и ч. Да ну, чушь какая-то получается! В таком состоянии только кляузы и доносы писать. Или, в лучшем случае, эпитафии. Всем друзьям, товарищам и знакомым, от внимания которых раньше было не укрыться, а теперь, если бы и умер, то не заметили бы. Да, всё-таки, мудро сказано: «Sic transit gloria mundi». Вот такая капризная и переменчивая дама по имени Глория. Стерва! (Раздаётся звонок в дверь). Интересно, кто это обо мне вспомнил? Кто лёгок на помине? Кто не желает преждевременной по себе эпитафии?
Подходит к входной двери и, не задавая вопросов, открывает. Перед ним стоит незнакомый молодой человек с добродушным, наивным выражением лица.
В и к т о р. Как я рад вас видеть! Вы не представляете! Здравствуйте, сильно дорогой и страшно многоуважаемый метр!
Писатель пристально и оценивающе смотрит. Сделав кое-какие умозаключения, спокойно и грустно отвечает.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Спорить не буду, я действительно не высокий человек, но чтобы всего метр?! Это уже слишком. Даже для сильно дорогого и страшно уважаемого.
В и к т о р. Что вы! Что вы! Вы очень высокий человек! Вы всем метрам метр! Вы, это — смешной гений! Хотя нет, извините, вы — гений смеха. То есть — гений шутки. То есть — гений юмора. Ну, в общем, вы меня поняли?!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Пока ещё не очень. Но уже сейчас чувствую, что от вас быстро и безболезненно не отделаюсь. А раз это факт, с которым надо смириться, то пройдёмте-ка, молодой человек, на кухню. (Идут на кухню). И кстати, раз вы уже ворвались ко мне в гости, что в данной ситуации, может быть, и не худший вариант, то позвольте сразу узнать ваше имя?
В и к т о р. Вы тоже, я вижу, очень гостеприимный человек! Удивительно! А зовут меня Виктор. Победитель, значит.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Присаживайтесь, уважаемый. Ну и как успехи, многих уже победили?
В и к т о р. Так вот за этим я к вам и пришёл!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Вы хотите победить меня? Я не согласен с вами сражаться. У нас разные не только параметры, но и возраст. А можно, я сразу сдамся, и вы уйдёте?
В и к т о р. Нет. Я ни в коем случае не позволю вам сдаться. Как вы могли так, да ещё такое подумать?! Мы будем сражаться и победим, потому что я за вас, дорогой метр, готов… ух!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ну, спасибо, успокоили. Уже не так страшно.
В и к т о р. Знаете, великий метр, бывал я у многих метров, но все они такие задаваки! А сегодня один хороший человек посоветовал идти к вам. Мол, вы, говорит, не просто талант, но и зажигатель звёзд, и можете сляпать звезду из кого ни попадя! А ведь я ни кто ни попадя.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Я об этом подозревал с самого начала, а теперь окончательно в этом убедился. Значит, вы очередной талант, мечтающий стать звездой? Или вы хуже?
В и к т о р. А что, бывает хуже?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ещё как бывает. Очень часто приходится иметь дело с гениями, которые уже давно светятся изнутри, но жаждут, чтобы осветили и внешнюю их сторону. Причём, — ярко осветили. А я, значит, должен выступить в роли осветителя. Так что, в этой славной когорте светил вы далеко не первый. Но меня сейчас интересует другое.
В и к т о р. Я знаю, дорогой метр, что вас интересует сейчас!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Неужели? Ну, и что же?
В и к т о р. Вас интересует сейчас то, как сделать так, чтобы в этой славной когорте светил я стал первым! (Чуть смущаясь). Мне так телепатически показалось.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. В вашем последнем предложении ключевое слово «показалось». Я даже не уверен, что подобная мысль вообще когда-нибудь меня посетит. Но вы уже стали первым в этой когорте, у кого так сильно развито чувство скромности.
В и к т о р. Люблю быть первым!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Это далеко не всегда человеку во благо. Да и немаловажно, в чём быть первым. Но не будем об этом. Виктор, вы упомянули о хорошем человеке, который направил вас ко мне?! (Виктор согласно кивает головой). Так вот, сейчас меня интересует — кто этот хороший человек?
В и к т о р. Так это же ваш лучший друг — Альберт Альбертович!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ну да, конечно, кто же ещё?! Я предположительно догадывался, откуда ветер дует, только не было доказательств. Хотя, судя по наплыву талантов и гениев в феврале месяце, не ветер — ураган! Это в марте, почему-то, было всего два претендента в «звёзды». С непривычки, я даже начал скучать. И тут появились вы. А скажите, любезный победитель, почему вы так бессовестно выдали вашего штурмана? Все прежние дарования долго и упорно молчали, а вы, вот так сразу, даже без намёка на пытки, раз — и сдали хорошего человека! Ведь он, гад, я уверен, просил не упоминать его?! Или я не прав?
В и к т о р. (Спохватывается). Елки-палки! Да, просил! А я и забыл! Много времени прошло, вот и выскочило из головы. Где ж тут всё упомнишь?!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Значит, вы давно с ним встречались? Жаль. А я хотел расспросить вас, как он там? Когда вы у него были? Месяц назад? Два?
В и к т о р. (Смотрит на часы). Нет, ну что вы! Давно, но не до такой же степени! Во сколько я к нему попал, я точно не скажу, но вырвался я оттуда сегодня в десять часов пятнадцать минут. А уже начало первого. Значит, два часа назад. Долго добирался. Живёте вы далеко друг от друга.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Да я бы с удовольствием с ним жил на разных континентах! (Чуть недоверчиво и подозрительно смотрит на Виктора). А у вас, мой друг, феноменальная память!
В и к т о р. (Смущённо). Что есть, то есть. Ничего не поделаешь, память у меня действительно немного фиговатая.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Почему же вы, с такой уникальной памятью, не сделали мне маленькое одолжение? Априори, так сказать.
В и к т о р. Для вас, метр, всё что угодно! Хоть при море, хоть при горах! Только скажите, какое? Возможностью сделать для вас что-то, вы окажете мне неоценимую услугу!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ну, например, могли заодно и адрес мой забыть?!
В и к т о р. Ну что вы, дорогой метр! Как я мог его забыть, если ваш друг написал его мне на бумажке! Альберт Альбертович очень отзывчивый человек.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Я знаю. Чтоб ему его отзывчивость отозвалась на его печени. А скажи-ка, Виктор, в какой форме сегодня был мой друг?
В и к т о р. О-о, форма у вашего друга классная — морская! Капитанская!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Так-так-так, ну-ка, ну-ка, это уже интересно! А ответьте, любезный, начистоту — мой друг был трезв?
В и к т о р. (Запальчиво восклицает, сделав жест рукой). Да какой там!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Так какой он там?
В и к т о р. (Осознав оплошность, жеманно мнётся). Мне как-то неловко говорить. Альберт Альбертович, морской офицер, капитан дальнего плавания…
Р о м а н Р о м а н о в и ч. У этого капитана дальнее плавание через недельку закончится, если я правильно понимаю ситуацию. Виктор, не тяните с подтверждением?!
В и к т о р. Всё равно, знаете, мне как-то стыдно. Он — такая знаменитость, а я о нём… такое…
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Не стесняйтесь. Отбросьте эту ложную стыдливость. Все мы человеки, все не без греха. Да и что это за грех?! Для творческого человека, с утра, на завтрак, откушать бутылочку водочки — это нормальный процесс. Он же не человека убил? И не рассказ у друга украл? Правильно?
В и к т о р. Правильно… наверное… раз вы так считаете. Вы меня извините, уважаемый метр, но почему вас так интересует форма вашего друга?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. (С лёгким раздражением). А потому, дорогой мой сантиметр, что мой лучший друг морскую форму просто так не надевает! На это всегда есть причина. И эта причина всегда одна и та же. Итак, я весь внимание?!
В и к т о р. Ну, он был скорее чуть пьян, чем совсем трезв. (Писатель пристально смотрит в глаза Виктору). Или, может быть, вот так — он был более пьян, чем менее трезв. (Писатель молча продолжает смотреть в глаза). Да ладно! Чего уж там! Он был пьян более, чем хорошо, но чуть менее, чем совсем противно. Фу!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Вот видите, чистосердечное признание всегда облегчает. Однако, Виктор, я вижу в вас задатки будущего философа. Значит, сегодня фрегат моего друга попал в шторм? Его накрыл девятый вал?
В и к т о р. (На выдохе). Да! На борьбу со штормом уходило много горючего, и капитан регулярно пополнял его запасы, надеясь таким образом одолеть стихию.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. А вы, как настоящий победитель, помогли ему в его неравной борьбе?! И как — одолели?
В и к т о р. Не получилось, несмотря на все старания. Этот шторм невозможно одолеть с помощью данной разновидности горючего, потому что с каждой дозаправкой он лишь увеличивал свою ураганную мощь.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Очень здравая мысль.
В и к т о р. Да, я на такие мысли мастак. Но капитан был другого мнения. А спорить с капитаном, на его же судне, в открытом море и при шторме, не просто бесполезно, но и опасно.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ещё одно очко в пользу вашего благоразумия. В минуты наивысшей опасности для судна он бывает агрессивен.
В и к т о р. Вот чего не было, того не было. Наоборот, Альберт Альбертович оказался не только отзывчивым, но и гостеприимным человеком. Широкой души человек!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Уж это я знаю, как никто другой. В такие критические дни его душа распахивается настежь и кричит: «Не умеешь — научим! Не хочешь — заставим!»
В и к т о р. Вот именно! Вот и пришлось пригубить самую малость. Неловко было отказываться, когда сам капитан просит о помощи, а кроме меня помочь уже было некому.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Неловко, это потому, что он был в форме капитана морского флота, а если бы вы застали Альбертика в облике кровожадного пирата или ещё более кровожадного викинга, то отказываться было бы уже смертельно опасно. Вы ещё легко отделались.
В и к т о р. Да? Ужас! Только теперь я понимаю, что мне повезло.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ещё как! Даже если он не пират и не викинг, а законопослушный капитан дальнего плавания, то, попадись вы ему на два часа раньше, живым не ушли бы. Когда у Альберта наступает период распахнутой души, то все порядочные люди обходят его стороной. Даже местные бомжи прячутся. Никто не хочет рисковать здоровьем.
В и к т о р. Ну не скажите, дорогой метр, что все его избегают. Был у него гость.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Дался вам это метр! Не хотите по имени-отчеству, так лучше уж… патрон, что ли.
В и к т о р. Как? Патрон? (Задумывается, а потом приходит в восторг). А-а, понимаю! Вы целый патрон, а я ваша пуля! Вы стреляете своим гениальным произведением, а я на нём лечу на вершину… юморной горы!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Юмористического «Олимпа».
В и к т о р. Да, туда. Как здорово!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Куда, однако, вас занесло?! Причём, — мгновенно. А вы уверены, что выстрел будет точным? А вдруг вы не пуля, а гильза? Что тогда? Вас просто отбросит в сторону. А может, патрон вообще окажется холостым?
В и к т о р. (Задумывается, потом улыбается). Но вы же такой замечательный патрон! И насколько я знаю, не совсем холостой?! А точнее, совсем не холостой! Правда?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. (Смотрит в окно). Я уже и сам не знаю, холостой я патрон или боевой. Наверное, всё-таки, просто гильза, которая свою работу сделала и уже никому не нужна.
В и к т о р. Ну что вы такое говорите! Вы мне нужны! Позарез! Я без вас… всё! Пропал! Уважаемый ме… патрон!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Спасибо, Виктор, но давайте будем считать, что с единицей измерения и боевым зарядом разобрались. Лучше вернёмся к нашим баранам. Точнее — к одному. Из вашего последнего заявления следует, что в гостях у…
В и к т о р. Простите, пожалуйста, Роман Романович, но я не делал никакого заявления.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ну как же! Вы же… (Вспоминает). Ах да, у вас же память феноменально фиговатая! Совсем выскочило из головы.
В и к т о р. (Стесняясь). Значит, и вас немножко… того?!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Чего у меня «того»?
В и к т о р. Ну, того… значит, тоже не ахти какая память.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ничего это на значит. Просто выскочило из головы.
В и к т о р. Да, всё время выскакивает. Прямо спасу нет. Я вас, Роман Романович, очень хорошо понимаю.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Так отвечайте, раз понимаете! Кто там был?
В и к т о р. (Глупо смотрит). Где, простите?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Исключительно моё воспитание не позволяет мне ответить вам в рифму. Естественно, у Альберта Альбертовича! Гром его разрази! Молния его испепели!
В и к т о р. Так бы сразу и спросили. Да, там был гость. Правда, познакомиться мне с ним не довелось, но одет прилично. Не бомж точно!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Так почему, в таком случае, Альбертику не с кем было выпить? Этот приличный гость не пил?
В и к т о р. Да, категорически!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Не могу поверить?! Оказаться в такие смутные дни в гостях у Альберта и устоять против его абордажной атаки?!
В и к т о р. Он не пил уже. Альберт Альбертович сказал, что его гость уже ждёт.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. (Ехидно). И кого же, если не секрет?
В и к т о р. (Закатывает глаза и, растягивая слова, отвечает). Посещения Музы.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ах, вот оно в чём дело! А она, значит, назначила ему свидание в квартире Альберта?
В и к т о р. Выходит, что так.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ну и как, дождался?
В и к т о р. Мне, конечно, очень хотелось посмотреть на Музу, но при мне к нему никто не приходил. Хотя гость ждал очень упорно — сначала за столом, а потом мы его перенесли в кубрик на койку.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Вот теперь верю! Конечно, на кровати ждать гораздо удобнее, только муза не из тех женщин, которые прыгают в постель неизвестно к кому, да ещё в таком невменяемом состоянии. Она, знаете, вообще, очень своенравная и капризная дама.
В и к т о р. Роман Романович, так вы её тоже знаете?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. (Недоверчиво смотрит на Виктора). Встречались. Раньше часто, потом всё реже и реже, а теперь и вовсе забыла ко мне дорогу. (Небольшая пауза). Да и к нему она сегодня не придёт. К нему придут два брата-близнеца — сушняк и отходняк. И это стабильный, но не худший вариант.
После этих слов Виктор демонстративно облизывает губы.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. (Писатель это замечает). Может, кофейку выпьем, Виктор-победитель?
В и к т о р. С удовольствием! После знакомства с вашим другом, первый из братьев близнецов меня уже посетил. Неприятная личность.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Второй ещё хуже. Поверьте моему опыту. Приготовить сумеете?
В и к т о р. Плёвое дело! Невелика наука! Сейчас сварганим!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. В таком случае, чувствуйте себя свободно и раскованно. Кухня в вашем полном распоряжении. (Виктор начинает заниматься приготовлением кофе, а Роман Романович возвращается к прежнему разговору). А что наш общий знакомый, крепкий оказался мужик?
В и к т о р. Вы про Альберта Альбертовича?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ну, других общих знакомых у нас пока ещё нет. (Виктор украдкой усмехается). Или есть? (Хитро прищуривает глаза).
В и к т о р. Да не, откуда?!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Значит, о нём, родимом. Собутыльника, значит, отправил в койку музу ждать, а ему хоть бы что — ни в одном глазу?
В и к т о р. В глазу было. Даже в обоих, но мужик крепкий. По квартире, как матёрый морской волк по палубе: курс — норд, курс — ост, стоп машина, бросить якорь, пополнить баки горючим.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Да, в этом плане он крепыш. Голова слаба, а ноги носят. Есть такая народная мудрость — из-за дурной головы, ногам покоя нет. Это про него.
В и к т о р. Крепыш-то крепыш, только рассеянный и странный.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Что, часто сбивался с курса и пытался идти по звёздам? Искал на потолке Полярную звезду?
В и к т о р. До этого при мне не дошло. Он ещё чётко находил место швартовки. Просто один раз, заправляясь, Альберт Альбертович выпил залпом целый стакан лимонада. Его так перекосило! Быстренько нашёл водку, запил, крякнул и сразу расцвёл.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Разве это странность? Рассеянность — да, но не странность. Он просто не привык к лимонаду. Наверное, собутыльник принёс эту отраву?!
В и к т о р. Да? А в конце, прощаясь?! (Наливает в чашки кофе). Открыл дверь в туалет, пожелал мне семи ветров под килем, втолкнул внутрь и закрыл дверь. А вы знаете, Роман Романович, что у этого чудака на туалетной двери с внешней стороны привинчен мощный шпингалет? (Тот согласно кивает). Так вот, он закрыл меня в гальюне! И пока я сообразил, капитан сорви-голова уже курсировал к месту очередной дозаправки. Я здорово струхнул.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ну, право, не вижу для страха серьёзных оснований. Он же не выбросил вас за борт?!
В и к т о р. Как же! После этого он сказал, что ложится в дрейф, пока не рассеется туман. А туман к тому времени был уже очень плотный.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Даже вы его видели?
В и к т о р. Да, в глазах Альберта Альбертовича. Я стал стучать. Я очень спешил, ведь меня ждали вы!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Да, с нетерпением. Хотя ещё об этом даже не догадывался. И что же, Альберт вернулся сквозь туман и открыл дверь?
В и к т о р. Открыл… с третьей попытки.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Уже руки не слушались?
В и к т о р. И руки слушались, и дверь открывал, но выйти я никак не мог.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ничего не понимаю?!
В и к т о р. Ну, он же не знал, что запер меня в туалете! Подходил к входной двери, открывал её, никого за нею не находил, матерился морской бранью и дрейфовал обратно.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Но вы же в это время кричали и стучали?
В и к т о р. Ещё как! Но он считал, что это шум из трюма. А трюм, это соседи с нижнего этажа. Он пообещал их всех вздёрнуть на рее.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Даже так? Значит, он уже находился в пограничном сознании — между капитаном королевского флота и капитаном пиратов. Этакий Фрэнсис Дрейк. Но потом, всё-таки, сообразил и выпустил, раз вы здесь?
В и к т о р. Как бы не так! Сообразил?! Да ни хрена он не сообразил! Ой, извините, Роман Романович?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Не за что вас извинять. Вы лишь объективно констатируете суровую для Альберта реальность. Он и трезвый-то, со своим отрицательным айкью, не слишком отличается сообразительностью и логическим мышлением. Всё время путает причину со следствием, считая всякое следствие причиной своих бед. А уж когда попадает в алкогольный шторм, то паруса здравого смысла рвутся первыми. Однако я отвлёкся. Вам ни к чему знать такие подробности. Эта наша кухня — профессиональная, в которой, среди хороших поваров и официантов, встречаются довольно злобные отравители.
В и к т о р. Ну нет, злобных отравителей я не люблю.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Я тоже, но приходится терпеть. Некоторые, за улыбающейся маской, скрывают зло, которое умело готовят и лукаво подают зрителю и читателю под соусом юмора.
В и к т о р. Но я как раз и пришёл по этому поводу! (Выпрямляет спину и делает серьёзное лицо). Многоуважаемый метр! Ой, простите! Патрон. Конечно же, патрон! Да ещё какой! Патронище! 150 миллиметров, не меньше!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Это уже не патрон, это уже снаряд. (Шёпотом). Опять вернулись к вооружению.
В и к т о р. Да! Точно! Ваши снаряды-монологи наповал убивают зрителей! Выжившие ещё долго не могут прийти в себя от контузии!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Недурно сказано для льстеца дилетанта.
В и к т о р. (Окрылённый похвалой). Ещё бы! Так вот, уважаемый снаряд… э-э-э, патрон… дорогой Роман Романович! Я искренне надеюсь, что в скором времени и я, с вашей помощью, смогу приготовить на вашей юмористической кухне убойное блюдо, разящее наповал зрителя!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Если многогранно трактовать слово «убойное», то всё может быть. Даже без меня. Уже давно на нашей юмористической кухне завелось столько бездарных поваров, что интеллигентных посетителей и интеллектуальных гурманов юмора порядком тошнит от этой стряпни.
В и к т о р. Вот потому я пришёл к вам! Вы же повар высшего ранга! Высшей категории и квалификации!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Я уже повар без пекарни. Поэтому, я сильно сомневаюсь, что сумею для вас приготовить убойный снаряд, но своим энтузиазмом и инфантильной непосредственностью вы здорово меня взбодрили. Хорошо, всё-таки, что я не выставил вас вон сразу. Чем-то вы привлекли моё внимание. Но всегда и во всём должна быть мера. С вами, Виктор, я достаточно позитивно отдохнул и психологически расслабился. Даже чувствую маленький прилив творческих сил. И очень возможно, что сегодня меня посетит муза?!
В и к т о р. И вас? И тоже сегодня? Простите за назойливость и нескромность, но если придёт Муза, которую вы все так ждёте, то не могли бы вы, Роман Романович, меня с нею познакомить? Наверное, очень шикарная дама?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Есть шикарные дамы до умопомрачения, а эта дама — шикарная до умопрояснения. До небывалого вдохновенного подъёма и прозрения.
В и к т о р. Как-то не совсем понятно?! Извините, патрон, но я не догоняю?!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Оно и не мудрено. Она бывает доступно исключительно творческим людям. Другие ей не интересны, да другим она и не нужна.
В и к т о р. Но я очень творческий человек! Творчество из меня так и прёт! А вот Музу встречать пока не приходилось. А посмотреть на неё очень хочется, хотя бы одним глазком!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Дело в том, потенциальный кулинар нашей кухни, что увидеть её не дано никому. Ни одним глазком, ни двумя глазками, ни даже мимолётным взглядом. А значит, и познакомиться с ней таким светским… или сутенёрским способом невозможно. И уж совсем безнадёжное дело — завоевать её расположение насильно или купить её благосклонность за деньги и злато. Она всегда приходит незримо, без звука и запаха, но исключительно чувственно. Её нельзя увидеть, но не почувствовать её в себе не сможет даже последний писатель-прагматик и закостенелый реалист. Хотя их-то она обходит стороной в первую очередь. Муза приходит только к тем, к кому сама пожелает прийти.
В и к т о р. В основном всё понятно, но как она может прийти ко мне, если я с ней не знаком?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. А вот по этому поводу беспокоиться не следует. Если вы того заслуживаете, она обязательно о вас узнает. А если вы ещё и понравитесь ей, то в её силах сделать вас очень популярным официантом нашей смешной харчевни. Правда, надо ещё понравиться другим, менее шикарным, но более зримым и властным особям здешнего управления скоморошной кулинарии. Вот в их власти сделать известным официантом или поваром всякого, даже если муза будет категорически против.
В и к т о р. (Морщит лоб и чешет щёку). Вы, уважаемый…
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Просто — уважаемый.
В и к т о р. Да, просто уважаемый патрон Роман Романович, вы говорите такими загадками, которые не под силу разгадать умнейшему сыщику Хелмсу?!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Вы хотели сказать — Холмсу?
В и к т о р. Ну да, ему. А я как сказал?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Вы сказали — Хелмсу!
В и к т о р. Ну и что? Подумаешь, одну буквочку перепутал!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Вижу, разговор затягивается. Может, ещё кофейку? Или чего-нибудь покрепче?
В и к т о р. Я, вообще-то, не пью. Только в экстренных случаях, и то чуть-чуть. А вот пожевать чего-нибудь не отказался бы.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. В таком случае, не стесняйтесь. Откройте холодильник и возьмите, что пожелаете. Там имеются всякие колбасы, ветчина, сервелат. (Виктор направляется к холодильнику, а писатель продолжает разговор.) Вы, Виктор, не буквочку — вы человека перепутали!
В и к т о р. (Рыская по холодильнику). Да ну?!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ну да. Видите ли, будущий полотёр нашей кухни: Холмс, как вам, надеюсь, известно из недалёкого детства, вымышленный литературный персонаж писателя Артура Конан Дойля. И имя его было Шерлок. (Виктор нарезает всего понемногу и согласно кивает головой). А господин Хелмс — фигура реальная, носящая имя Ричард и занимающая в семидесятые годы прошлого века могущественное кресло директора ЦРУ. Он менее известен широкой аудитории, но намного круче вымышленного Холмса. Был. Тогда.
В и к т о р. Ну, надо же! Никогда бы не подумал! (Нарезает хлеб). Мне стало стыдно перед столь образованным и умным человеком, как вы, уважаемый Роман Романович! Спасибо за ценную информацию, надо запомнить на будущее. Авось, пригодится?!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. С вашей-то памятью это легко будет сделать. Не успеете пообедать, как всё запомните.
В и к т о р. (Жуя). Да, вы правы, забуду гораздо раньше, чем сегодня-завтра. К сожалению, крайне скудные ресурсы у моего биологического компьютера — всего несколько байт влезает, а остальная информация через уши выветривается.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Уши затыкать не пробовали?
В и к т о р. (Ест с большим аппетитом). Если заткнуть уши, то через какой канал будет поступать информация?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. А вы, мой друг, не лишены логического мышления?!
В и к т о р. Человек не может быть лишён всего. Закон равновесия.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. И с такой памятью вы хотите стать официантом на нашей кухне? Вы же не усвоите текст?
В и к т о р. Это будет сложно, но я буду стараться из всех имеющихся в резерве сил. К тому же, дорогой патрон, глазами я помню намного лучше, чем ушами. Но всё равно, память моя — драма жизни. А что делать?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Не убивайтесь. Память можно тренировать. Почти как мускулы.
В и к т о р. Серьёзно? Хотелось бы верить?! Извилинами гантели не потаскаешь!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Главное, чтобы они были. И желательно, не натянуты, как у гитары струны. Они должны быть более подвижны.
В и к т о р. Ой, я даже не знаю?! А может они у меня именно такие? Точно! У меня с детства тяга к струнным музыкальным инструментам. Родители даже репетиторов нанимали. Прошёл школу от скрипки до контрабаса.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ну и на чём лучше всего получалось играть?
В и к т о р. Лучше всего получалось играть не нервах репетиторов. Ни за что не хотели признавать, что у меня талант. Даже за солидный гонорар. Мама была расстроена, и тут за дело взялся папа. Так в моей жизни появился первый и единственный настоящий ценитель музыки в моём исполнении.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Вы поглощаете пищу с таким молодецким задором, что и во мне пробудили аппетит.
В и к т о р. Так не стесняйтесь! Прошу вас — присоединяйтесь!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Спасибо за гостеприимство. Ну, и что дальше?
В и к т о р. (Чуть задумывается). А, вы про музыку?! Так вот, на пятом нашем занятии заходит папа, достаёт пласт денег и спрашивает, есть ли у меня музыкальные задатки, способные вырасти в большой талант. Мой учитель, чистокровный итальянец с белорусскими корнями, не отрывая взгляда от купюр, для начала тоже попросил задаток. А затем, не моргнув, радостно заявил, что я гений. Круче этого… как его?! О, вспомнил! Николая Паганина! Хотя по фамилии и не скажешь.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. (Поглощая ветчину). Может быть, Никколо Паганини?
В и к т о р. Ну да, он самый. По-итальянски Паганини, а по-нашему самый что ни есть Паганин. Но маэстро-виртуоз! Только, сказал этот маэстро, учить он больше меня не сможет, потому как по масштабу таланта он, в сравнении со мной, как йоркширский терьер против его соотечественника — английского мастифа.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Вы, я вижу, знаток и любитель собак?!
В и к т о р. Как говорит мой папа: «Всякая собака друг человека. Только легавая враг». Ну вот, значит, сказал это мой виртуоз и потянулся за остальными деньгами. Но у папы хватка касательно денег мёртвая, и чтобы её ослабить, учитель заявил, что мне, с моим талантом, вообще надо сразу в консерваторию. Но только на преподавательскую деятельность. Мол, играть на публике не стоит, чтобы не отравили как Моцарта.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. (Ехидно). Из зависти?
В и к т о р. (Простодушно). Не, из любви к классике. Даже учитель разрешал мне играть на скрипке, предварительно спрятав смычок. А преподавать смогу! В теории я — гений! Будто даже он, обучая меня, почерпнул много нового и полезного. Просто его профессиональная гордость не позволяет терпеть моего явного над ним превосходства, и он уходит с чувством выполненного долга. На прощание, получив от папы ещё несколько денежных бумажек, он с восторгом заявил маме, что у её сына новаторское и страшно оригинальное музыкальное мышление.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. И вы, надо полагать, последовали мудрому совету великого итальяно-белорусского маэстро и, прихватив своё новаторское и страшно оригинальное мышление, отправились брать штурмом величественные стены консерватории? Чтобы влить свою новаторскую струю в закостенелый консерватизм творений Бетховена, Шуберта, Брамса, Чайковского, Рахманинова?! Стряхнуть с них вековую пыль?!
В и к т о р. Ну что вы, Роман Романович! Я же не дурак!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Я уже давно это заметил.
В и к т о р. Согласен, это сразу бросается в глаза. Но я о другом. Я же не дурак тратить лучшие годы жизни на нервы, обучая всяких недорослей и бездарей! Это потом, лет через двадцать. А пока хочется, чтобы было весело и «капусты» можно было срубить.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. А у нас, значит, это всё имеется в наличии?
В и к т о р. Конечно! И компания весёлая, и «капусты» можно нашинковать! Главное — не лениться, чтобы иметь — надо потрудиться!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Полагаю, последнему рифмованному жизненному кредо вас папа научил?
В и к т о р. Про кредо не скажу — не знаю, а фраза его. Умная, правда?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Фраза мудрая, но… (грустно вздыхает). Ох, бедный вы мой овощевод, всё это внешняя оболочка шара, а внутри… лучше вам не знать.
В и к т о р. Но я хочу знать! Хочу видеть, слышать, участвовать! Чего бы нам это не стоило! Мы за ценой не постоим!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. (Подозрительно). Мы, это кто?
В и к т о р. (Гордо). Я и мой папа!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ах, ещё с вами и папа?! Тот, который пытал денежными знаками учителя музыки и который не любит легавых собак?! А кто по курсу жизни ваш папа?
В и к т о р. Точно не знаю. И не точно тоже не знаю. И мама не знает. Никто не знает. Полиция хотела узнать — кукиш с маслом! ФСБ пыталась выяснить — тоже облом! Нам с мамой самим интересно, но спрашивать страшно.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Да, пикантная ситуация, внушающая уважение к вашему отцу. Хотя, уважение, это действительно мягко сказано. Разве что, в привязке к народной мудрости: «Боятся, значит, уважают». (Короткая пауза). А вы действительно очень интересный молодой человек! Беседуя с вами, я стал замечать, особенно в свете последней информации, неопровержимые доказательства вашей одарённости. Положительно, в вас что-то есть!
В и к т о р. (Самодовольно). У меня много что есть.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Я начинаю всё больше и больше в это верить.
В и к т о р. Большое спасибо, Роман Романович, за угощение! Может, чайку сверху?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. С удовольствием! Я предоставляю вам полную свободу действий! (Виктор отходит к плите и кухонным полкам). Но меня всё больше волнует ваше незадачливое положение в запертом сортире?! Мы отвлеклись, и вы не рассказали, что же было дальше. Хотя, смею предположить, что с вашим умом и находчивостью…
В и к т о р. Мой ум и моя находчивость оказались в данном инциденте не задействованы. Хотя, конечно, что есть, то есть, и никому этого не отнять. А выбрался я очень просто — благодаря жидкости, переполнившей трюм Альберта Альбертовича. Он сам пришёл включить помпу, чтобы её откачать. Но каково его было удивление! Туман на секунду рассеялся, и он закричал хриплым, пиратским басом: «Как вы пробрались в мой гальюн, юнга?! Свистать всех наверх!» Хорошо, что свистать было некого, иначе потащили бы и меня на рею. Я ловко увернулся от гарпуна, в виде правой пятерни Альберта Альбертовича, пытавшегося схватить меня за шиворот, выскочил на ют и ходу с пиратского фрегата. В том смысле, что выбежал из квартиры. Он меня совсем запутал морскими терминами. Он что, действительно бывший моряк?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Точно такой же, как я бывший космонавт. С детства и до сих пор отдаёт предпочтение книгам на морскую тематику. Точно так, как великий художник-маринист Айвазовский. Я не знаю бытовых и психологических деталей у художника, но нашего Альберта здорово на этом клинит, когда хватит лишку. Но и трезвый морем восхищается до дрожи в голосе. Каждый год старается ополоснуться солёной морской водой, меняя и чередуя названия морей. Если, конечно, финансовые запасы позволяют. Но даже если с капиталом туговато, так хоть на Балтику, да съездит! Правда, дальше чем по пояс в воду не заходит. В основном, время проводит на берегу. В песке. С детишками. Либо замки строит — с теми кто постарше, либо «бабки» лепит — с теми кто помладше. Даже в Мёртвом море, солёность которого выталкивает любое тело, осторожничает, испытывая суеверный страх перед самим названием. Он в воде хуже топора.
В и к т о р. А разве хуже бывает?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ещё как бывает! У топора отсутствует боязнь воды, а у Альберта восхищение морем прямо пропорционально мистическому ужасу перед ним.
В и к т о р. Прямо какой-то морской филофоб?!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. (Анализирует). Смотри-ка, как вы сейчас точно определили сущность моего друга. И нужное словечко придумали, не напрягаясь. Своей парадоксальностью вы порой ставите меня в тупик. Интересно, что меня ждёт дальше?
В и к т о р. А дальше, я думаю, вас ждут великие дела!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Ах, каков хитрец! Мои «великие дела», это создание для вас литературного шедевра?
В и к т о р. Ну, в общем-то, да. Да, но авторство останется за вами!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Спасибо и на том.
В и к т о р. Я в том смысле, что это взаимовыгодное дело.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Это в том смысле, что вы с папой за ценой не постоите?
В и к т о р. Если это поможет вашему творчеству — обязательно!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. (Шёпотом). Скоро я окажусь в положении худшем, чем итальянский маэстро из Белоруссии. (В голос). Когда за ценой не постоят обязательно, то это накладывает на автора особую ответственность. В таких делах нельзя спешить, иначе великое дело может обернуться смехотворным провалом. Так что, дела подождут вообще, а великие — и подавно. А можно сказать и так — нет такого дела, которое нельзя отложить ради более интересного дела. А беседовать с вами намного интереснее, чем создавать для вас шедевр. (Шёпотом). По крайней мере — безопаснее.
В и к т о р. Папа говорит почти так же. Нет, говорит, такого дела, которое нельзя бросить ради более выгодного дела.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Чувствуется мудрость коммерческого волка. Виктор, пора чай наливать — вода выкипает.
В и к т о р. Ой, извините, совсем забыл! Заболтались. Да, чай, это здорово! Как говорит мой папа: «Чай пьёшь — орёл летаешь, водка пьёшь — свинья лежишь». (Заливает чай).
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Чувствуется мудрость опытного человека.
В и к т о р. А ещё очень умного. А я весь в него!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Именно поэтому мне приятно с вами беседовать. Не так часто теперь можно встретить умного и образованного человека. Они всё больше редкость.
В и к т о р. А ещё и талантливого!
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Это само собой разумеющийся факт, даже не подлежащий упоминанию. Незыблемая аксиома!
В и к т о р. Да, Роман Романович, сегодня вам повезло. А хотите, я вас познакомлю со своим папой? Он вообще самый умный человек! У него столько знаний, что все боятся с ним спорить! Некоторые иногда пробовали, но потом быстро сдавались. Даже извинялись.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. (Торопливо). Нет-нет, благодарю за оказанную честь, но не стоит утруждать такого уважаемого и таинственного господина, ради такой заурядной личности, как ваш покорный слуга.
В и к т о р. (Глуповато смотрит, а потом восклицает). Ну что вы! Папа только рад будет ещё раз услышать, что я тоже гений! А не он один. Тем более, Роман Романович, от вас.
Р о м а н Р о м а н о в и ч. (Шёпотом). Видно, семейка ещё та. (В голос). И всё-таки, давайте как-нибудь в следующий раз. Не будем спешить с принятием судьбоносных решений. Одно дело — написать для вас шедевр, и совсем другое — встретиться с вашим гениальным и таинственным папой. Да ещё делать ему столь масштабные заявления. Нет, Виктор, я ещё к этому не готов.
В и к т о р. (Удивлённо смотрит). Вы сомневаетесь в масштабе моего таланта? Вы не доверяете словам маэстро? Вы думаете, что итальянец из Белоруссии сказал неправду? Ради денег?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. Да как вам такое в голову могло прийти?! Это единственный смелый человек, который был вынужден сказать правду! А деньги лишь косвенно мотивировали откровенность. (Шёпотом). Уже, видимо, совсем невмоготу было человеку: либо совесть, либо здоровье. Это уже не он выбирал — инстинкт самосохранения.
В и к т о р. (Отхлебнув чая, задумывается). Какая-то абстрактная конкретность?! Мне иногда трудно вас понять, патрон?
Р о м а н Р о м а н о в и ч. В этом моё счастье.
В и к т о р. И что, простите, вы там всё время бормочете себе под нос?