Хмельное лето. Глава 15

Глава 15.
Ещё не осознавая, что это, и что за стук, и почему бабушка говорит таким необычным голосом, Надя никак не может вырваться из сна. Стук настойчиво продолжался, но она его отгоняла и говорила.

– Подожди бабушка, я сейчас, уже иду.
А сама всё вглядывалась на то место, из которого она попала сейчас домой. А бабушка всё повторяла каким-то не естественным голосом. И Наде было не понятно, что она говорила. То ли домой, то ли открой. И наконец, Надя разобралась, услышала ясно.

– Наденька, открой, или я открою.
– Что откроешь бабушка? Подожди, ну немножечко подожди. Иду я, иду.

Но Надя продолжала стоять на том же месте, на зов бабушки ей идти не хотелось. Ей так хотелось ещё раз увидеть того большого, взрослого мальчика. Или дядю?
– Он, как мой братик Гриша. Такой большой. А во сне мы с ним гуляли на берегу, он был меньше. Старше меня, но не такой взрослый. Шептала Надя.

Надя, так и стояла, а бабушка уже громче стала стучать, Надя оглянулась, бабушка стучала по перлам какими-то ключами и что-то она хотела там открыть. Надя удивилась, и ей стало интересно, она побежала посмотреть.
Наконец, что-то лязгнуло, скрипнуло, Надя открыла глаза.
А она, оказывается, была дома и спала. И она совсем не малышка, а взрослая и в своём времени.

–  Опять сон? Разочарованно произнесла Надя. Но, какая я там смешная. Она улыбалась, и ещё не вошла в реальность. Как же там....

Договорить она не успела, дверь распахнулась, вошёл Павел, увидев его, кого ей так не хотелось видеть больше никогда, Надя же, инстинктивно, не желая его видеть, выставила руку вперёд с криком.

– Вон! Я запрещаю....
Крик обрывается, ей видится уже вроде бы и не Павел, но остановить то, что вырвалось у неё, она не может. Не произвольно вместе с криком, у неё из середины ладони вырвалась мощная струя энергии ввиде густого дыма и ударила Павла.
Не ожидая этого, он не успел среагировать, его отбросило назад и он всем своим большим телом, пролетает от двери спальни и врезается спиной в дверь уже смежной комнаты и, сползая с неё лишь прошептал.

– Наденька.
Надя испугалась, что убила его, хоть и грозилась убить, а здесь сердце её ухнуло вниз и, соскочив с кровати, бросилась к нему. А он попытался встать, и снова прошептал.
– Это же я, Дирамий.
Надя в удивлении смотрит на него, и в мыслях летело.

«Но я точно видела Павла. Павел стоял в дверях. А сейчас Дирамий. Мне, что в глазах ненависть повылазила, что я не различила?»

– Дирамий!? Ты нашёл меня!? Дирамий прости меня. Как тебе помочь?
Со страхом и стоном говорила Надя. – Дирамииий! Святые угодники! Что же это я?

Надя вспомнила, что с ней в гневе, произошло в пряном лесу с её силой, как погибла жизнь, и её отчитывал дед Аджий, она заплакала, поддерживая ему голову. Он был бледен и глаза его были закрыты, но он дышал. Она провела по щекам, и сквозь слёзы ей виделся, то Павел, то Дирамий, но следы на скулах, с обеих сторон от её ногтей, ещё оставались. Увидев их, она отпрянула от него и даже руки её откинулись к плечам,  его голова снова стукнулась об пол, он застонал.

– Наденька, это я, Дирамий. Зоренька моя ясная.
– Дирамий? Удивлённо спросила она.
– Да, Заряна, это так. Ох и силушка у тебя, любимая. Я объясню. В этом мире я Павел.
– Павел? Почему? Зачем ты Павел? Ты в чужом теле?
– Нет, я полностью здесь, я Дирамий, но мой облик сам меняется, как бы я его не хотел сохранить Дирамием. Надолго не получается.
– Зачем ты Павел?
– А зачем ты Наденька, а не Заряна?
– Я родилась, меня родители так назвали.

– А у меня так получилось при переходе ещё в первый раз, в этот мир.  С тех пор так и не меняется, лишь временно. Так получилось, Наденька. Или ошибка, возможно, что-то не соответствовало этому миру, или специально эту ошибку сделали хранители времени. А когда здесь появился, не знал, как тебе сказать, объяснить. Поэтому я и вытаскивал тебя в тот мир, мною созданный.
Там было наше счастье. Наденька, Зоренька моя. Я боялся сделать тебе больно, боялся вообще что-то сделать, что навредило бы тебе и сделать не так. И в итоге не так и делал. Всё делал не так. Этот период без тебя был хуже всех страхов и опасений. Много раз я срывался и приезжал сюда, но меня каким-то образом возвращали. Я знаю, ты не веришь мне, слишком заигрался с иллюзорным миром. И в своих же эмоциях сделал тебе больно.

Надя слушала его сидя на полу перед ним, слушала и не верила. Никак у неё в голове в её мыслях всё это не хотело уложиться, чтобы осознать такое. В голове у неё раскалённым шаром пульсирует мысль.

«Почему? За, что? И как это можно объяснить?»

В груди становилось пусто. Какой-то ком подкатил к горлу и не проглотить, наоборот он заполнил всё внутри груди. Где-то в середине груди жжёт.
В сердце, что-то разрастается, а потом сжимается. Стало нестерпимо больно, Механическим движением она трёт ладонь, где отдаёт жжением дубовая веточка. Надя глубоко вдохнула, и жжение в ладони прекратилось, зато по всему телу прошёлся огонь. Ей стало жарко и в комнате поднялась температура, что Павел посмотрел на неё в удивлении. Но она помнила, что надо держаться, не выпускать свои эмоции, ведь вместе с ними вырвется и огонь. Стиснув зубы до боли, она смогла одолеть напирающую стихию, затолкав шар огня назад.
Стало ещё больнее, сердце бомбит с удвоенной силой, наплывал удушающий трагизм, но Надя его тоже сдерживает.

Ей хочется закричать. Просто закричать во всё горло, но она сдавливает и этот позыв, понимая вместе с криком может случиться всё, что угодно. Но обязательно нехорошее. И она помыслила, «Позже».
И через некоторое время наступает не слабость, а какое-то опустошённое спокойствие. Ничего не хочется. Ни говорить и не слушать. Наступило полное отсутствие всех эмоций и чувств, полный флегматизм. Боль утихает, по телу пробегает озноб, и Надя, пересилив свой флегматизм, тихо заговорила.

–  Такое не происходит в реальной жизни, такое создаётся в изощрённом воображении голливудских кинематографистов. Но я понимаю, в жизни бывает всё. Всё верно, в жизни всегда есть цена. Подарили кусочек счастья, будь добра заплати за него сполна. И не потом, а сию минуту. Болью заплати. А я и не переставала платить, за яркие мгновения. Перемещение в другие миры были для меня фантастикой. И я бы не поверила, если бы мне кто-то такое рассказал. Но это случилось со мной. И верила, потому, что ощущала, видела и была счастлива. А вот сейчас, как поверить?
Ты, то один, то другой. Я это заметила ещё в первый вечер у Лиды. Думала морок какой-то в моей голове, мерещится, галлюцинация.
Тихо и печально произнесла Надя. Я обещала разодрать лицо Дирамию, если он мне не объяснит всё толком. Разодрать, как и банкиру-рэкетиру Павлу.
И, что я вижу? Да ничего толкового. Везде обман. Где, правда, где неправда? Всё одно?

– Я тебе говорю истину, Наденька.
Облик Дирамия исчез, остался Павел. Он протянул к ней руку, взял её за правую ладонь, где была дубовая веточка. Энергия от Нади потекла к нему. Слабо, но потекла. А ему мощнее и не надо и он единственному был рад, что Надя впала в флегматизм. Если она бы ещё бушевала, то Павлу снова здоровья такое не прибавило. Живая жизнь возвращалась и он с трудом сел, смотрит на Надю с любовью и обожанием, но лицо Нади непроницаемое, а он продолжил.

– Ох, сила у тебя, Наденька, ты пробила мою защиту. Хотя какая защита?  От тебя я не защищался, а здесь и не подумал, что в тебе взыграет такое.

Он взял Надину руку, посмотрел на ладонь, и положил свою правую ладонь, сложив их вместе. Произошёл разряд, Надю щёлкнуло, словно в ладонь ей положили оголённый электрический провод.
Надя ойкнула, пришла в себя, ступор немного отошёл назад, выдернула свою руку из его руки. И, запахнув туже халат, она встала и отошла от него.
В душе её или в мыслях был какой-то хаос. И не могла не о чём думать. Всё пролетало мимо, мысли стучали и бегали, но ни одна не задерживалась.
Она прошла в спальню и села на кровать, долго молчала, Павел порывался продолжить объяснения, но видел, она не услышит. Она ушла в себя и отгородилась стеной. Плотной, но прозрачной стеной.  Надя заговорила сама, но стена осталась.

– Я не хочу сейчас с тобой разговаривать. У меня в голове мешанина.
И снова замолчала, молчал и Павел, затем Надя снова спросила.
– А почему из моей ладони был дым?
– Слишком большая концентрация твоей силы на очень маленьком участке кожи твоей ладони, в гневе она усиливается. Ты так можешь всё разрушить. Не только меня уничтожить, но и дом, и всё село, как и большое расстояние, если не будешь контролировать свою силу.
– Угу. Кивнула головой Надя, разглядывая свои ладони. Мне предок Аджий говорил об этом. Мне надо подумать. Уходи.
– Наденька!
– Уходи. Я не хочу с тобой сейчас разговаривать. Иди к себе. Дирамий ты или Павел, или оборотень какой. Я не знаю.

– Наденька! Удивлённо произнёс Павел.
Надя посмотрела на него и, вдумываясь в свои слова, только, что сказанные и она вздрогнула, представив себе оборотня, её передёрнуло, как от чего-то мерзкого, и она снова спросила.

– Где, правда? И как её узнать?
– Я тебе говорю истину. Истина и правда это разные вещи и всё зависит от того, что ты чем считаешь....
– Ты что, буддийский храм, где-то посетил? Оборвала его Надя. Что ты мне здесь какую-то левую, совершенно непонятую философию втираешь? Всё уходи. Уходи иначе у меня снова всё взорвётся.

– Наденька, я просто хочу тебе объяснить, что жизнь не так проста и...
– Я сказала, уходи. Видеть не хочу ни Павла, ни Дирамия. Или кто ты там?
– Наденька, подожди....
– Ничего ждать не хочу. Достаточно я ждала и жила в обмане. Какая-то часть моей души умерла сегодня.  Вот сейчас. Я почти не живая.
– Наденька, прости меня.

– Всё потом. Потом я подумаю об этом. Может быть, подумаю. А пока видеть и слышать не хочу твоих объяснений. Чтобы ты не сказал, у меня это не воспримется. Душа моя болит. И у меня одно решение. Жить пока у меня ещё живёт другая часть души. Жить сегодняшним днём и ни на кого не обращать внимания. Самой жить. Мечты и желания закончились. Всё в прошлом. Мне надо себя собрать, вернуть и сохранить. И наслаждаться каждым мгновением самой жизни. Живой жизни, в которой только я и.... Продолжать она не стала, а спросила. Понимаешь? Уходи.
– Обиделась? Я тебя понимаю. Павел встал с пола и подошёл, сел на кровать рядом с Надей, но Надя с каменным лицом ответила.
– Ничего ты меня не понимаешь. Уходи. Хотя нет, я уйду.

Надя встала, пошла к двери, вышла, но она всё же оглянулась, осмотрела всё, комнату и спальню, к ней уже возвращались разумные мысли. И произнесла.
– А ты приберись здесь, наведи порядок.
И плотно закрыла за собой дверь. Вдохнула и выдохнула и снова вдохнула и направилась в бабушкину комнату. Мысль сама в ней прозвучала.
«Мне надо успокоиться, а это я могу сделать в бабушкиной комнате».

Павел посмотрел ей вслед, произнёс.

– Приказала прибраться, а это уже хороший признак. Примет моё объяснение и нет, но слияние наше забыть не сможет. Как бы она не хотела этого. Нас ничто и никто не сможет разъединить. А характер у неё твёрдый. Обиделась моя принцесса. Я бы тоже обиделся, поступи она так со мной. Но здесь не только моя вина, Зоренька.
Откинулся спиной на кровать и долго лежал, смотрел в потолок.

– Как же всё исправить? Но я найду способ, всё исправить. А пока надо прибраться. Сел на постели и продолжил. Бельё постельное заменить. Всё на полу валяется. Зоренька моя ясная, бушевала. Всё верно перед непогодой заря бунтует, полыхает, так и моя Зоренька.
Он улыбнулся и принялся за уборку.
                ****

Надя села в бабушкино кресло, и молча призывала свой разумный разум и спокойствие. Смотрела в окно и считала капли, которые, как ей казалось, гулко капали, стекая с крыши. Досчитала до ста, начала снова. И так она считала, заметила, что капли стали падать реже, а затем совсем стихли, тучи раздвинулись и выглянуло солнце. В её сердце тоже наступило спокойствие.

– А что произошло? Получила удар ещё раз? Так тебе не привыкать. Надежда, что изводишь себя. Произнесла Надя. Мало ли в жизни у тебя было всяких подлянок от Генки. Ты должна уже привыкнуть. Подумаешь, этот банкир выкинул трюфельный удар под дых. Переживём. Надя вздохнула.

Дирамий появился вот таким изощрённым способом? Да к шуту всё это и хреновиной острой полить. Но ведь, ты, Надежда, в глубине себя чувствовала, что с Павлом, что-то не так. Могла бы проанализировать. Но тебе всё затмило, в тебе была война, какой-то мерзавец завладел твоим домом. И та встреча в бабушкиной комнате. Это было что-то! Мы, как изголодавшие накинулись друг на друга. Моя душа наверное чувствовала его, возможно  знала, поэтому и потянулась к нему всем своими фибрами и всем, что в нас есть. Конечно знала. А сказать мне, не сказала.

А как? Глубоко в Наде появился этот вопрос. Ты же ничего не слышала.

Да, я не слышала и не хотела слушать. Ну почему? Почему он не показался тогда Дирамием? Это ещё одна подлость с его стороны.

Она сидела, вспоминая, соображала, складывала в одно все те происшествия и продолжала рассуждать.

Вот бы прибила его за это, за обман.
Ладно, всё в прошлом, в прошлом и теперь меня это не касается. Уговаривала себя Надя.
Да это так. Теперь не касается. И не будет касаться. Но всё равно, я ещё не могу понять себя. Во мне действительно, как бы умерла какая-то часть меня.
Ах, Дирамий, что же ты так всё испортил. Я так любила тебя.
А сейчас? Спросила она себя и тут ответила со вздохом.
Сейчас не знаю, как-то всё перекосячило. Переживу и это. Просто любовь спряталась. Как Аджий говорил? Свернулась?
Да, свернулась. А вот развернётся ли? Ну и не надо. Проживу и так.

Надя подошла к окну, сняла упор с форточки и раскрыла настежь. В комнату ворвался аромат луговых цветов.

– Медовый хмель.
Произнесла Надя, вдыхая полной грудью свежий аромат, смешанный с запахами дождевого озона, запахом цветов с луга, захватившие ещё ароматы реки. И всё это смешалось в медовый аромат. И ей вспомнились слова Тальмиры.

«Хмельное лето только, что наступает у тебя».

Да уж! Хмель, так хмель!
А я живу, но моя жизнь померкла. Что мне надо? Да ничего и не надо. Все исчезло, испарилось. И Дирамий исчез. И это уже, наверное, навсегда.
Но, что делать? Так устроена жизнь. Побыла мгновение счастливой и достаточно. А то перебор будет. Тебе, Надежда запрет на счастье. Разве ты ещё не осознала?

Сердце резануло острой болью.

Ничего. Сказала себе Надя и тут же спросила. Больно?
Да. Больно. Но самое главное переждать пик боли. А потом легче будет. Пройдёт, вот пойдёт на спад и пройдёт. Всё!
Отдирать всё это надо, как бы не было больно. Хоть с мясом и кровью, но придётся отодрать это окончательно и навсегда. Нет Дирамия, остался Павел, а Павел мне не нужен.

И почему-то всё внутри неё сжалось, заледенело, замерло.

Больно, очень больно, так больно, что хочется умереть. Но от этого ещё никто не умер. Вот и я не умру, выживу и буду жить прежней жизнью.
Нет, прежней не получится. Без любви к Дирамию?
Нет, любовь у меня останется. Как без любви? Только его не будет рядом.
И всё!
Она молча стояла у окна, затем снова дала себе установку.
Всё, Надежда. Хватит об этом думать. Оставь на потом, всё потом. Ещё будет время поразмыслить об этом. Потом, когда боль уйдёт.

Часы, висевшие в гостиной, пробили восемь раз. Надя встрепенулась.

– Надо на работу идти. И так сколько пропустила. Что там и как там? Мне неизвестно. Пойду. Одеться надо.

Но вспомнив, что в её комнате Павел, и услышала его шаги, она хотела пойти в свои комнаты, как он снова прошёл назад. Приоткрыв дверь, она увидела, как он нёс всё для уборки.

– Понятно. Он ещё там. Не пойду. Надену что-нибудь бабушкино. Все её платья, оставшие здесь, мне впору. Мы с ней одинаковые.

Открыв шкаф, она выбрала шифоновое платье, цвета бирюзы с вышивкой по неглубокому декольте и рукав чуть скрывал локоть. Бабушка любила платья в пол. У неё мало было платьев, следующих определённой моде.
Бабушка всегда говорила:
«За модой порой не угонишься. А эти платья всегда будут в моде. И это моя жизнь, моя молодость».

И верно, сейчас в моде всё, и длинные платья в пол, и такие платья, которые и платьями назвать нельзя.
Все платья у неё шиты под старину, и она в них была царицей. Вот и Надя, надев это платье, смотрелась в зеркало, увидела, как оно на ней сидит прекрасно. Словно шито на её фигуру. Облегающее, тонкая талия обернута широким поясом, а от талии идёт клёш.

– Хоть какая-то радость сегодня моей многострадальной головушке.

Радость не особо ощутила, но чувство удовлетворения присутствовали. И она гордо подняла свою голову, смотрела на своё отражение, оно ей понравилось.
А вот туфли бабушкины не подходили.

– Что же придётся зайти к себе. Но так не хочется встречаться с этим, неизвестно с кем. А нет, надену бабушкины сабо, они приличные, хоть и давнишние. Китайские кажется. В то время вещи были качественными.
Произнесла Надя.
Надела и вышла из комнаты и увидела Павла, нёсшего узел пастельного белья, он широко улыбнулся, произнёс.

– Наденька, какая ты красивая!
Но Надя, чуть нахмурив брови, молча прошествовала мимо в свою комнату. В комнате она увидела порядок, лишь стояло ведро с мусором, пылесос и прочее. Надя хотела пнуть ведро, чтобы все осколки снова разлетелись, и уже ногу приготовила и в последний момент отказалась от такой затеи.

– Что я, как маленькая капризная девочка? Я придумаю, как ему отомстить.
Кому? Спросила она. Дирамию или Павлу? Обоим. Ответила она себе.

Вошла в спальню, там чистота и порядок, и кровать заправлена. Вернулась в комнату, прошла к столу, увидела свои дневники. Они лежали аккуратной стопкой на столе, на них сверху лежало письмо Тальмиры. Рюкзака не было.
Странно. Куда он его дел? А, ладно мне он сейчас не нужен. Мне моя сумка нужна. Она открыла шкаф, и взяла свою сумку, с которой была на горе. Документы и кошелёк были в порядке. И даже лежал телефон.

– О, банкир всё-таки подсунул мне в сумку телефон.
Она взяла его, включила, телефон уже работал, посмотрела абонентскую книгу, там было всё в норме.
Ладно, потом посмотрю, когда время будет. Сын заплатил ему, значит телефон мой.
И взяла телефон, кошелёк, и переложила в сумку в тон платью. Повесив сумку через плечо она пошла к двери. В дверях столкнулась с Павлом.

– Наденька, а завтракать? Спросил он.
Но Надя молча прошла мимо, а он ей вслед произнёс.
– Какая ты шикарная, радость моя. Красавица моя, как же я тебя люблю.
Надя прислушалась к себе. В сердце у неё ничего не дрогнуло, оно, словно застыло. А вот тело, тело её предало. Оно снова завибрировало, как бы ожидая ещё ласк.

«Предательство какое-то. Здесь и то предательство».
Подумала Надя и поспешила выйти из дома. В это время появился Миша, он только что поставил машину и шёл к дому.

– Мамочка! Произнёс он. Доброе утро мамочка. Какая ты красивая.
– Сыночек. Спасибо сыночек. Доброго утра и тебе. Вижу, оно у тебя давно наступило. Ты откуда?
– Из аэропорта. А отчего ты грустная?
Спросил Миша, привлекая к себе мать объятием, целует её в щёку.
– Я не грустная. Я серьёзная. А ты, где был?
– Мамуль, где я только не побывал. И вести у меня хорошие. У старшего дяди пошли изменения. И младший надумал жениться, сказали, свадьбу праздновать будут у нас.

– Ооо! Данилка решил жениться? Молодец Данька, давно пора!  Тебя бы ещё женить надо. Улыбнулась Надя. Данька младше тебя на два года и вот решил  жениться. А ты когда? Я внуков хочу.
– Мамуль, не стоит вперёд дядек моих любимых бежать, жениться.
– Да их разве дождёшься?
– Уже дождались.
– Да, это Данилка, а Гриша?
– И у него идут перемены в этом направлении. Да и Света пусть доучится. Мы успеем, мама и внуков тебе подарим. И так, скоро к нам нагрянут гости. А в данный момент, я прибыл из Петербурга. Виделся с бабушкой Софьей.

– Ааа. А она приедет?
– Сказала, что свадьбы любимых внуков ни за что не пропустит.
– И как она там?
– У неё всё прекрасно. Познакомила меня со своим поклонником.
– Да, ты что? Удивилась Надя. А она с ним приедет?
– А что? Бабушка у нас хоть куда! Выглядит очень молодо. И вероятно приедут вместе. Ты тоже, мамочка, выглядишь прекрасно, но вот эта морщинка вдруг опять появилась.

Произнёс Миша, обнимая мать одной рукой за плечи, другой старался разгладить морщинку на переносице, что пролегла и полезла на лоб.

– Что случилось, мамуль?
– Ничего не случилось, сыночек. С чего ты взял?
– Я же вижу, мамуль. Поссорилась с Павлом Михайловичем?
– Я не хочу о нём даже вспоминать.
– Поссорились. Ответил себе Миша и улыбнулся. Не волнуйся мамуль, скоро вы придёте к общему знаменателю. Я рад, что с тобой всё хорошо. Очень рад. Немного волновался за тебя.
– Не стоит, сыночек, волноваться за меня. Мамочка твоя уже взрослая и сможет постоять за себя. Да собственно ничего и не было. Так очередной разукрас его щёк.

Миша звонко и радостно расхохотался, совсем, как в юности и произнёс.

– Молодец, мамочка. Надо его проучить. И ещё десять лет назад надо было.
Надя удивлённо посмотрела на сына, все слова у неё вылетели из головы. Она икнула, поперхнулась и наконец, она смогла произнести.

– Ты знал? Сыночек? Ты знаешь, кто он?
– Знал мама. Я же тебе много раз говорил, я помню всё. С самого рождения. В моей памяти всё есть и если мне надо вытащить на поверхность, это мне не составит труда. Знаю, кто он и в какой ипостаси он здесь, а так же в мире Двулуния, где я и зародился, знал, кем он был.

– Что? Что ты сказал? Спросила ошеломлённая Надя. А – а – а – а. Откуда?
– Я только, что сказал тебе, знаю всё.
– Так, выходит.... Надя замолчала, соображая, что это на самом деле.
Сын улыбнулся и зашептал ей на ухо.
– Не стоит волноваться так, мама, сердечко твоё, вот сейчас выпрыгнет. Мы с тобой поговорим об этом позже. Ты торопишься и я тороплюсь. Скажу одно. Я всегда знал, кто мой отец.

– Миша, доброе утро. Услышали они голос Павла. Он вышел на крыльцо с мусорным пакетом.
– Доброе утро, Павел Михайлович. Ответил Миша и прошептал матери. Всё будет хорошо, мамочка. Вас помирить?
– Ни в коем случае. Я вот так просто не позволю ему торжествовать надо мной. Нет, нет и нет.
– И это верное решение, мамочка. Пусть помучается.
– Всё, сыночек, я пошла.

И Надя, видя, как Павел приближается к ним, быстро пошла к калитке. Шла и шептала.

– Боже мой! Что делается-то. Что делаееетсяяаа. Протяжно простонала она.
Она прошла уже довольно большое расстояние, пребывая в ошеломлении.
Ох, как на меня свалилось-то всё сразу. Одно за другим.

За раздумьем она не заметила, как дошла до больницы. Войдя в помещение, у своего кабинета увидела много народа, пришедших на приём.
Поздоровавшись, она услышала и приветствия, и радостные восклицания о её здоровье. Все спрашивали, от чего же она заболела. Никогда не болела, а здесь среди лета и простуда.

– Ты уж береги себя, Наденька, просили её старушки. Как же нам без тебя.
– Хорошо, хорошо, спасибо. Сейчас начну приём.
Ответила Надя и вошла в кабинет. Там сидела радостная Лида и мечтательно смотрела в потолок.
– Что это с тобой? Удивлённо вместо приветствия спросила Надя.
– Ой, Надька! Я сегодня сон видела.
– Надеюсь эротический, а не какие-то уколы да клизмы?
Спросила Надя, надевая халат и рассмеялась.
– Ну, если видеть голую спину крепкого и обворожительного мужчины, то можно сказать и эротический. Захохотала Лида.

– И кто это был? Видела?
– Видела. С лукавой улыбкой ответила Лида. Гриша. Он, как-то в детстве меня катал на мотоцикле.
– Сон из детства? Разочарованно спросила Надя. Фууу!
– Нет, сон из этого времени. Как будто приехал Гриша и вытащил свой старый мотоцикл и повёз меня кататься. Я сидела сзади и орала во всё горло.
– Зачем?
– От восторга. Я обнимала его руками, ты знаешь, какое я чувство испытала?
– Это же сон.
– Всё равно. Я прижималась к нему щекой, я чувствовала его, а потом я отпустила руки.
– И упала?
– Нет, что ты, я их вот так сделала. И Лида раскинула свои руки вширь.
Я ощутила себя лёгкой, летящей и от этого я закричала, во мне был восторг, я почувствовала такую необъятную свободу и радость. Ты представляешь?

– Нет, не представляю.
– Но ты ещё не знаешь, что было дальше.
– И что?
– Во-первых, меня кто-то назвал дурой. Кто не знаю, голос мне неизвестен. А потом меня разбудил телефон.
– Весь кайф оборвал. Засмеялась Надя.
– Не-а. Сначала я тоже так подумала, даже просыпаться не хотела, но телефон звонит и звонит. Ну, пришлось взять трубку и включить. Думала, вдруг у Димы с Галюней, что случилось.

– А где они сейчас?
– Там же, на севере. Галюня в восторге. Поехала с Димой с удовольствием, но это потом, слушай дальше. Включаю телефон и слышу голос. Угадай чей?
– Ну откуда мне знать. Хотя, что гадать? Неужели Гришка сподобился?
– Да, Надь, я от удивления долго не могла прийти в себя. Никогда не звонил, только с праздниками поздравлял, а в этот раз и с днём рождением не поздравил. А тут вдруг звонит. А у меня дар речи потерялся.

– И что он тебе сказал.
– Я слушала и балдела, и не могла ничего запомнить.
– Что так и молчала?
– Ага. Ты представляешь?
– Ну, хоть что-то ты запомнила?
– Самое главное.
– И что?
– Он сказал, что любит меня, что любит всю жизнь и что он дурак, боялся признаться, что он на много, очень на много старше.....
– Вот ведь хреновина какая, все чего-то боятся. Со злостью произнесла Надя.

– Ты что, Надь?
– Не обращай внимания, это я о своём. И что ещё?
– Ну, много раз спросил, слышу ли я его. Потом опять говорил о любви и потом сказал, что приедет и увезёт меня с собой.
– Ну, наконец-то! Вот ведь паразит какой, столько лет мучить тебя.
– Теперь думаю в прошлом. Мне теперь твой рэкетир ни к чему.
– А что так? Можешь и потрепать нервы Грише. А ты вскрыла конверт?
– Да, да, Надь, я сразу же после разговора с Гришей нашла его и прочитала.
Лида радостно расхохоталась.

– Ну, хватит хохотать, говори. У нас там пациенты ждут.
Надя подошла к двери приоткрыла и сказала.
– Заходите, кто первый.
– А что говорить, всё так, как ты и сказала. Гриша.
В дверь заглянула одна женщина и спросила.
– Можно, Надежда Михайловна?
– Да, да. Заходите. Приём начинаем. Лид сделай мне пожалуйста мне кофе. А то я не успела дома. И я рада за тебя. Значит, Миша о нём тоже говорил и имел ввиду тебя.
– Что говорил? Надь?
– Потом расскажу, люди ждут.

Лида ушла, а Надя взяла карточку пациента, из стопки приготовленных Лидой, открывая ее, посмотрела на женщину, удостоверившись, что верно взяла карточку. А в мыслях у неё ещё был разговор и с сыном, и с Лидой.

«Значит, Миша говорил о переменах у Гриши, имел ввиду, Лиду»

– У вас, что-то случилось, Наденька? Спросила пожилая женщина.
– Нет, нет. Ничего плохого, только хорошее. Родные скоро в гости приедут. И все сразу. Так, что скоро у нас будет весело.
– Ох, давно я Веру не видела, а мы ведь с ней ровесницы, вместе учились в школе, вместе на танцы бегали.

«Да. Ровесницы. Только вот разительно отличаетесь друг от друга. Мама молодая цветущая, а вы... столько болячек. Хотя, в таком возрасте многие так выглядят, как тётя Нина. Всё в сторону, надо включаться в работу»
Но это она подумала, а вслух сказала.
– Давайте я вас посмотрю.

И начала приём. День потянулся в привычном режиме. Домой возвратилась, а дом встретил её благоуханием свежих цветов и вкусными ароматами на кухне. Она посмотрела, в коридоре во всех вазах были свежие цветы.

– И где он их только берёт?
Прошла в свои комнаты. Там тоже были цветы и напольная ваза новая, и как показалась Наде ещё выше. И в ней цветы были высокими и красивыми. Таких она ещё не видела.

– Обалдеть! Вот это хреновина. Откуда приволок? С нашего мира или в другой какой прыгал? Аромат обалденный. Так и захмелеть можно. Но нет, меня этим ты не купишь. Кто ты там? Павел или Дирамий? Павла не воспринимаю, На Дирамия я обижена так, что пошёл он по огороду хрен копать. Надо было и ему подпортить лицо, да, что толку, он же почти мгновенно залечит. Как же мне спросить у него, почему он наши раны, и нашу кровь смешивал? Что он хотел этим сказать? Но спросить не получится. Ведь тогда выходит, я сдамся? Нет. Не бывать этому. И сын советует, не сдаваться.
Прошла в спальню, там тоже были цветы.
Ну и пусть приносит, цветы я люблю, но ему ничего не скажу. Не дождётся от меня спасибо.

Надя сходила в душ, оделась в домашний миленький, сарафан-халат, в нём не стыдно и по селу пройтись. Она знала, дома она одна. Так, как чувствует себя свободно и радостно.

– Что это я развеселилась? Какие причины веселиться? Смотри Надежда, а то снова плакать будешь. Произнесла Надя себе и тут же рассмеялась.
Не-а, плакать больше я не буду. Нет причин. Гриша скоро женится, а за ним и Данилка. Скоро все будем вместе. Есть повод веселиться. Есть! И пусть не сложится у меня с Дирамием. Ну и пусть. Я ещё не старая. Ну, хоть не тридцать мне, но ещё и не пятьдесят.

На кухню она не хотела идти. Обедали с Лидой после приёма всех страждущих, потом ещё стационар. Там, оказалось, пять человек. И только после осмотра их пообедали на кухне, нянечка, она же повар накрыла им стол. И было очень вкусно.
Выходя из спальни, на столе она увидела стопку её дневников, а поверх них лежало письмо Тальмиры. Надя взяла его, повертела в руках и как бы нехотя, произнесла.

– Прочитать, что ли ещё раз? Что там можно нового узнать? Может быть и что-то проясниться. Хотя, что? Всё уже прояснилось. Ладно, прочту ещё раз. Мало ли, что может открыться между строк.
 
И взяв письмо, вышла из комнаты. Проходя мимо кухни, заглянула в неё, там никого не было, а на столе стояла ваза с фруктами. И кроме этого на тарелке были уже порезанные кусочками фрукты,

– Нда! Как во сне. Он, что специально так делает?
Произнесла Надя и вошла, прошла к столу, посмотрела и взяла кусочек, положила в рот.
– Надо же! Точно, как во сне. Ага, ага, точно. Вот такой мне кусочек очень понравился. Даже вкус его помню, определить только не смогла. О, вкусно. Пахнет розой, а вкус интересен, напоминает и клубнику и виноград. Уммм! Обалденно! Вот какая хреновина. Ну-ка, а это, что?

Надя положила в рот, и медленно раздавливая, жевала, наслаждаясь.
О, а это напоминает фейхоа. Вкусненько, вкусненько, но аромат другой вовсе не фейхоа. А такой я уже ела. Положив в рот уже другой кусочек. Точно, ела. И в роддоме, хранитель приносил и совсем не давно, рэкетир приносил.  И откуда он их приносит? Интересно, интересно.
Не зря в тот раз хранитель сказал, что я их ела раньше. Нда! Вкуснятина. Но, фруктами меня тоже не купишь. Господин барин хороший, не купишь. А есть буду. Уж, что, что, а голодовку для фруктов объявлять не буду. И спасибо говорить не буду. Не дождёшься!

Села за стол, нашла в вазе тот фрукт, что ей очень понравился, и порезала очень мелко, сложила в тарелку. И ещё в вазе увидела маленький фрукт.
А это что? Личи, что ли? Похож, посмотрим, но это больше ягода, чем фрукт.
И надрезала и понюхала и вытащила ложечкой из кожуры мякоть ягоды, что-то похожее консистенцией на йогурт, положила в рот.
О. Пахнет цитрусом, немного отдаёт хвоей.
Она выплюнула зернышко на ложечку и посмотрела. Потрогала пальцем,  оно было чёрное гладкое маленькое круглое.
Не знаю, можно ли его раскусывать? Не буду. А так оригинально! Хвоя и цитрус. Точно, новый год.

Надя звонко расхохоталась.
Не знаю, что это такое. Личи я ела давно и не помню, когда. Ладно. Продегустировала, наелась, а теперь письмо почитаю.
И стала читать письмо. Она его прочла несколько раз.
Задумываясь над одним абзацем. И снова его прочла.

«Суть вашего творения....
Как услышала голос Павла, она и не видела и не почувствовала за чтением письма, как он вошёл.

– Наденька, доброго вечера.
– И тебе не хворать. Ответила она не оглядываясь.
Павел тихо рассмеялся, подошёл к ней и положил свои руки Наде на плечи.

– Эээй! Что ты, как танк над пропастью завис? Чего хватаешь меня?
Надя быстро поднялась со стула и повернулась лицом к нему, сдвинув брови,  сжала так кулаки, что ногти впились в ладони. Она испугалась, что сейчас снова произойдёт не поправимое. Её тело, конечно же, снова предало её, с такой радостью завибрировало и потянулось к нему, но здравый разум моментально воспрепятствовал этому.

– Письмо получила?
– Кто сейчас пишет письма? Сейчас всё решает телефон.
– Я вижу письмо от Тальмиры.
– Ты читал его? Строго спросила Надя.
– Нет, не читал. Не имею привычки читать чужие письма.
– Врёт и не улыбается. Нахал!
– Наденька, я действительно не читал это письмо.
– Так я и поверила, ты же держал его в руках.
– Да, держал, когда освобождал твой рюкзак. Надо было вещи твои унести в стирку.
– Ох, какой заботливый. С сарказмом произнесла Надя. Мои вещи, мне их и разбирать. И не чего было хватать.
– Ты сама приказала мне навести порядок, я и навёл.
– Не приказала, а сказала.
– Это всё одно. Наденька. Я истину тебе говорю, не читал, но примерно знаю, что там написано.
– Откуда тогда? Изволите мне сообщить?
– Я ей предоставлял свой канал.

– Ну, конечно, предоставлял он. И естественно нашептал ей то, что следовало написать. Вот не зря я не верю ни каким предсказателям.
– Нет, Наденька, я не шептал. Она сама довольно сильная, просто я помог расширить ей её канал, показал, как это делается.
– Ну, да, ну, да. Так я тебе и поверила.
– Но ведь она тебе написала правду. Всё действительно так.
– Как я могу в это поверить? Это же, не проверить.
– Только раскрыть свой канал.
– Ой, да ладно, там тоже может привидеться всё что угодно.
– Нет. Не всё, что угодно. Возможно кому-то и так, но не тебе. Тебе  покажут истину. Ты сможешь увидеть истину.

– Не хочу.
– Почему? Это же интересно.
– Так уж и интересно? А вдруг я увижу то, что мне не понравится. И что тогда делать? В омут головой? А так не знаю и ладно.
– Думаю, до этого у тебя не дойдет. Тебе может помочь Аджий.
– Ага, Аджий. Аджий, Аджий. Он конечно поможет. Он предок, что надо. Ладно, топай отсюда.
– Почему? Я тоже хочу чаю выпить. Понравились фрукты?
– Понравились, но спасибо не дождёшься. Не скажу тебе спасибо, но фрукты кушать буду.
Павел рассмеялся и произнёс.

– Какая ты, Наденька....
– Какая? Спросила Надя и посмотрела на него, сузив глаза, а руки поставила в бока. Ну, какая? Говори.
– Яркая. Я тебя всё больше и больше узнаю. Там ты была другая. Тоже яркая и живая, но здесь более выраженней. Твой разговор, твои манеры, они более живые....
– А там что я не живая была?
– Живая, Наденька, живая. Но здесь другая и ты мне очень нравишься такой. Павел шагнул к ней, но Надя выставила руку, произнесла.

– Стой, где стоишь. И нечего на меня переть, как танк. Не боюсь я твоих гусениц. Лязг и отсюда слышно.
Павел рассмеялся и сказал.
– Вот видишь, здесь твоя жизнь бурлит, в тебе всё есть. Даже твоя грубость не мешает тебе. И мне это нравится. Ты такая экстравагантная. В тебе возрождается и возможно скоро откроется твоя древняя суть.

– Ой, хватит мне на уши лапшу вешать. От одного уже наслушалась и наелась этой лапши.
– У тебя даже грубость мило получается. Я давно заметил, грубишь ты только со мной. Ты даже с тем сквайром-прозелитом так не разговаривала.
– С кем, с кем? Удивлённо спросила Надя
– С Геннадием.
– Ха, и ещё три раза ха, ха. Я его на дух не переношу. А ты прав, я его однажды во сне видела в таком неприятном обществе, там он был сквайр, угробивший своего барона и его семью, и присвоил себе его богатство. Ты прав, он и в тех жизнях не блистал. Нет. блистал конечно, но в другом виде.

– Ндааа. И характеристику же, ты ему выдала.
Рассмеялся Павел.
– Ну, не знаю, мне так сказали. Ладно, заболталась я с тобой, а у меня дела. И вообще, со мной не спорь и не разговаривай. Всё равно я при своём мнении останусь. Ты мне никто.

– Настоящая нонконформистка. Рассмеялся снова Павел.
– Чтооо? Что ты сказал? Кто я?
– Красавица, моя Зоренька, любимая. Любимая моя девочка, особенно когда была малышкой в....
– Чтоооо? Ну и гад же, ты ползучий. И вовсе я не твоя. Я сама по себе. И какая есть, такая есть. И ты меня не переделаешь.
И Надя бегом выбежала из кухни, в след она услышала.
– Наденька, нонконформист это человек, отстаивающий свои позиции. Ни в коем случае я не хотел тебя обидеть.
– Да, пошёл ты.
– Я люблю тебя Наденька. И ты меня любишь, я же вижу. Но ты в обиде.

Но Надя уже не слышала его, она бежала по огороду к реке, к своему дубу, а он смотрел в окно, и хоть оно было не в той стороне, куда побежала Надя, но он её видел.

– Что опять поссорились? Услышал голос Михаила, Павел обернулся. Мама выбежала, чуть не столкнулись с ней, а она даже не увидела меня.
– Нет, Миша, мы не ссорились, просто Наденька отстаивала своё.
– И какой у вас счёт?
– С перевесом в Наденькину сторону.
– О, молодец, мама.
– Я тоже так считаю, и я её ещё больше люблю и уважаю. Она всё. Павел развёл руками. Пусть остаётся такой. Она живая, яркая, необыкновенная.

– Интересное явление между вами воспроизводится. Вам придётся долго за ней ходить. У мамы характер ещё....
– Да, характер её знаю. Он всегда у неё был таким, но в этом мире он более выражен. И мне это больше нравиться. Я её снова завоюю.
– Дерзайте. Ответил Миша. Я пойду, освежусь в душе, а потом ужинать, к этому времени и мама вернётся.

Через какое-то время Миша вернулся и застал Павла в том же положение, у окна. Он смотрел вдаль.
– И что она там? Спросил Миша.
– Купается. Разбежалась и прыгнула в крутом месте и в одежде. Пойду, отнесу ей полотенце. Ветерок прохладный на реке.
– На улице ещё жарко, хоть и вечер. Произнёс Миша.
– Да, жара ещё не спала, но она в мокрой одежде и на реке, а там ветер.
Миша улыбнулся, но ничего не ответил. А Павел вышел.
                *************
Надя подошла к дубу, прислонилась, постояла немного, и ей стало спокойно, словно её обняли нежные добрые руки, и произнесла.
– Люблю! Любовь ещё быть может, в душе моей угасла не совсем, но пусть она вас больше не тревожит. Я не хочу печалить вас ничем....
Ой, что это меня в классику понесло? Надо же! А всё же я люблю. Да, да, я люблю его, но мне надо быть стойкой.
По телу пробежала приятная истома, вспомнив его руки, как он коснулся её плеч и как её тело завибрировало.

– А может бросить всю эту войну? Как же мне быть? Просто подойти сейчас и просто поцеловать. Что будет?
И тут Надя вспылила, отвечая себе.
Что будет, что будет, да ничего не будет, кроме съехавших мозгов. Съедут у меня мозги набекрень и так останутся. Вот ведь хреновина какая. Кому что, а вшивому всё баня. А мне что?
А мне ничего.
И слёзы полились из глаз. Она почувствовала себя маленькой девочкой, которой обещали сказку и обманули. Но она вспомнила, что обещала не плакать и как совсем недавно, смеялась над собой, когда радовалась.
И это означало, плакать будет?
Да уж, вот они и слёзы. И за что мне такая радость свалилась на голову?

Она глубоко вдохнула, как будто втягивая слёзы назад в себя, и молча стояла и плакала. Затем спросила.

– Что молчишь? Дуб ты мой могучий, дуб мой вековой, дуб, ты мой зелёный, мне хорошо с тобой. Этим летом знойным, ты меня послушай. В сердце моём больно, защити меня собой. Дай мне сил твоих могучих, пережить все бури, что принёс Дирамий, а к ним я не готова. Вот так-то, дуб ты мой зелёный, я не готова была к такому обману. Этот обман облил меня словно грязью. Он так говорил о любви и я её чувствовала, и знаю, любит, но что-то во мне пропало. Может, сгорела любовь? Как ты думаешь?

Зашелестела крона, низко опуская ветки и действительно, дуб обнял её ветками, листочки по лицу пробежались, и Наде стало приятно.
Ладно, произнесла она дальше, спасение утопающих, дело самих утопающих. Только сама, так, что держу голову выше и смотрю на все проблемы свысока. И это окажется таким ничтожеством.
Да уж прям, так и покажется. Пока покажется, настрадаешься.

И вдруг ей пришли на ум слова, то ли из песенки, то ли из присказки, услышанная, когда-то давно и не знает, откуда, в детстве ещё слышала, припевали старушки, бабушкины ровесницы, а может и старше.

– Ха! А мы танцуем, а мы танцуем, все бедам назло танцуем.
И она, чуть отошла от дуба за танцевала, а потом и озвучила те слова.

– Трам, пам, пампарам, ох и знали бы все, но не скажу я это вам. Ох, тили, тили тесто, брошена невеста. А я стою у ресторана, замуж поздно, сдохнуть рано. Трам пам парарарам, вот уж это  точно, про меня, прям.

И Наде стало весело, и она расхохоталась, снова обняла дуб и продолжала смеяться и приговаривать.
Ох, горюшко ты, горе горькое. И кто же тебя такую замуж-то возьмёт? Уже и не тридцать тебе, давно не тридцать. Сыну твоему скоро будет тридцать.

Да, мне не тридцать, но ещё и не пятьдесят. Ха! И ещё три раза ха-ха.
Надя продолжала хохотать, и сама же ответила себе.
Да есть тут один, банкир-рэкетир, уж очень хочет меня замуж взять. Вот только, когда он был Дирамием, он мне больше нравился. Но теперь увы! Нет. А больше-то выбора и нет.
Хохот не прекращался.
Боже, я так и до истерики докачусь. Еле выговорила Надя, чувствуя, что начинаются колики и пошла к воде, где был крутой и высокий берег и в этом месте было очень глубоко.

Солнце уже было на закате, и красновато-золотистый диск отражался в воде. Надя хотела снять сарафан, но раздумала, сняла лишь обувь и отошла назад и разбежалась, и прыгнула в раскрашенную солнцем воду.
Широкая юбка сарафана листом лотоса расплылась по воде, и по мере погружения Нади, сомкнулось у неё над головой. Надя вынырнула и убрала с головы юбку. Вода была тёплой и Надя с удовольствием плавала и ныряла.
Почувствовала усталость, решила, что хватит охлаждаться, поплыла к берегу, к тому месту, где был её пляж. А когда подплыла, увидела, в шезлонге сидел Павел и держал полотенце.

– Наденька, в одежде-то, зачем купаешься? Кого застеснялась?
– Ну, уж не тебя, это точно. Произнесла Надя себе под нос, но Павел то ли услышал, то ли знал, что она это скажет,
– Естественно меня стеснятся ни к чему, если мы одно целое. Снимай сарафанчик. Сухим он более красив был. Но и сейчас ты в нём прекрасная нимфа. Цветущая Анфея, а над тобой Астхих ярко светит. Да ты сама и есть Астхих. Я тебе полотенце принёс. Оно большое, завернёшься вся.

– Ты следишь за мной?
– Нет, Наденька, не слежу. Просто я знаю. Так получилось я тебя увидел. Мы с Мишей разговаривали, и вдруг вижу, ты прыгаешь в воду, да ещё с разбега. Отчаянная моя девочка. Сколько приходилось мне тебя выручать.
– Ну и не выручал бы. И проблем бы не было у тебя. А то приходится тебе ходить и уговаривать меня.
– Что, ты, Наденька. Как бы я жил без тебя? Нет, милая моя, мы навечно соединены с тобой высшей сутью. И нами это не обсуждается. Мы не сможем жить друг без друга.

– Жили же до сегодняшнего дня. И дальше бы жили.
– Э, нет. Зоренька моя, мы можем немного жить поврозь, зная, что мы, где-то рядом. А я так всегда знал, где ты. Ты мой светлый луч, аленький цветочек.
– Слышала твои слова сегодня во сне. А ты, как то чудовище заколдованное, не смог жить без Настеньки, так и ты? Ты был заколдован в Дирамия?

– Почти сущая, правда. Произнёс Павел и рассмеялся.
Он подошёл к Наде, она оставалась возле воды. В воде было тепло, она была словно парное молоко, а сейчас ей стало зябко, северный ветерок дул с реки и он прохладный. Она поёжилась, хоть старалась не показывать вида, что ей стало холодно.
Павел подошёл и быстро задрал ей сарафан и сдёрнул с неё, так, что пуговицы разлетелись. Надя и рта не успела открыть, как на ней не было сарафана.

– Ты что делаешь? Идиот? Запоздало вскрикнула она. А он, заворачивая её в полотенце, произнёс.
– Будешь тут мне капризами простуду зарабатывать. Болеть захотелось?
Строго спросил он её и подхватил на руки, крепко прижал её и понёс домой.
– Я никогда не болела, даже в детстве не болела. Кроме глаз конечно. Зрение искажалось. Но об этом никто не знал.
– Я знал. Я о тебе всё знал всегда.

Надя немного сопротивлялась, но не в полную силу. Отчего-то ей и царапать его расхотелось и ссорится с ним, не хочется. У неё отчего-то закружилась голова, словно хмель ей ударил в голову, и она стала хмельной, пьяной, от подкравшейся к ней хмельной любви. Внутри у неё стало так умиротворённо, но всё же она решила.

«Нет, она никогда не даст разрастись пожарищем этой хмельной любви. Не даст больше выйти ей из берегов. Зажму, затолкаю назад, как бы не горела во мне инстинктом проснувшая шалая кровь. Лучше быть врозь, чтобы он там не говорил. Угар прошёл. И юность давно утрачена. Что вспоминать?»
И она со строгим недовольством произнесла.

– Ну и тащи, надрывайся.
– Ой, не смеши меня. Было бы, чем надрываться. Пушинкой? Надо заняться твоим питанием.
– Вот ещё! И не думай, я тебя не простила. И не мечтай. Всё остаётся по-прежнему. Какие бы круги ты не наворачивал вокруг меня. Всё. Мы были и остаёмся соседями. И всё. А лучше бы и дороги и тропинки были разными.
– Всё, так всё.
Ответил он, и прижал её сильнее к себе, заходя с ней на высокое крыльцо.
– Детский сад.
Услышали они Мишин голос. Он сидел на лавочке возле крыльца под яблоней.

– Ты мне ещё поговори тут. Строго произнесла сыну Надя. А ты отпусти меня. Привык тут руки свои распускать и хватать меня.
В ней противоборствовали разум и сердце, но она и осознавала, что счастьем заполнена вся она, всё её тело. И чувство радости и полёта охватывает её. Она почувствовала себя такой защищённой, желанной, любимой. Но, вот сейчас снова непокорство бурно заворочалось в сознании.

Павел опустил Надю, поставив её на ноги, и она быстро зашла в дом, чуть покачиваясь, словно и правда выпила спиртное. И она ни о чём не думая, пошла в свою комнату, говоря,

– Ах, всё потом. Потом будет потом.
– О чём это она?
– Вероятно о своём, о девичьем. Слышал? Какие она слова пропела?
– Слышал. Вот, что с ней делать? Сын?
– Ничего. Я тебе давно сказал. Оставь её в покое и жди, пока она сама не позволит тебе быть с ней рядом. Ты её очень обидел. И много раз обижал.
– Я люблю вас. И тебя и её.
– Я знаю. И всегда знал. Но всё равно жди. И я к тебе на руки не прыгну, как тогда, двенадцатилетним, чуть ли не влетел в твои объятия. Это было моей детской ошибкой, да ещё на глазах у бабушки Веры и Григория. И хорошо, что никто не понял ничего, а я, то происшествие объяснил, «Дядя хороший и он мой друг».

– Поверили. А почему ты раздумал открыть им? Спросил Павел. Возможно, по-другому всё сложилось и с Надей.
– Рано было, тебе не позволили бы всё равно. Ответил Миша. И ведь не позволяли. Я же видел. Но мама этого пока не должна знать.
– Ты мудрый сын.
– Есть в кого. Предки у меня все такие, да и родители не промах, только вот не найдут ещё в себе золотую середину. И потом, знаешь, какая у меня ипостась.
– В том-то и дело сын. И мы здесь для другого. Но мне хотелось, что бы и семья у меня была, как у всех нормальных людей.

– Кого ты считаешь нормальными? Спросил Миша.
– Как у обычных людей.
– Мы не обычные. Ответил Миша. Но всё равно есть возможность, чтобы всё было в соответствии и в гармонии. Деяния, планета, мироздание, любовь, семья, счастье, мир и спокойствие. Для себя, для семьи для народа и рода. Всё должно быть в одной точке и в созвучии, в балансе.
– Ты мудр, сын. Ты ещё совсем малышом был мудрым. Я видел это.

– А пойдёмте ужинать, Павел Михайлович. И не смотрите на меня так. Отцом я вас не назову. Время не то. Маме надо успокоится. И потом какая вам разница, как я вас называю? Целая жизнь прошла. Теперь-то что?
– Есть разница, если бы ты знал, как мне хотелось услышать «Отец». Я очень завидовал Анатолию, когда Данилка бежал ему навстречу и кричал «Папа», он вис у него на шее, они обнимались, играли.

– Вот и в тот раз повёлся на Данилкиных эмоциях. Что-то подстегнуло меня, но в последний момент, остановился и не назвал тебя папой. А вам придёт и для этого время, ещё услышишь. А сейчас не стоит ещё больше травмировать маму. Вы знаете, за волнение и страдание мамы я могу.....
– Знаю, Миша. Знаю. Я горжусь тобой. Горжусь, что у меня такой сын.
– И это я знаю. И мог бы сказать, как мама, Я сам у себя и у мамы. Что же не гордиться взрослым и успешным сыном, с которым никогда не жил, не принимал участие в его воспитании.
– Ты меня укоряешь? Миша?
– Нет. Не укоряю. Знаю, было бы вам разрешено, вы были бы рядом. Я видел ваши попытки приблизиться к нам ещё с раннего детства. У вас ничего не получалось.
Улыбнувшись, сказал Миша, поднимаясь с лавочки, тронул Павла за плечо, и еле слышно произнёс в самое ухо.

– Отец. Папа, пойдём всё таки ужинать и я поеду к Светлане. У нас есть и свои планы на вечер. Она уже ждёт меня.
И подал руку Павлу. Павел рассмеялся, в сердце своём он ощутил радость, и сердце его взлетело так высоко, что ощутил полное счастье, от слова «Отец» произнесённое ему в первый раз. И в первый раз он его услышал. Он взял его руку и крепко пожал, поднимаясь, сказал.

– Спасибо, сын.
– Во благо. Ответил Миша
– Да, нам всем во благо.
Возле двери кухни встретились с Надей, увидев, их она резко повернула назад, но Миша её остановил.
– Мама, покушать всё же надо. Идем вместе покушаем.
– Нет, сыночек, мне расхотелось.
– Мама! Строго произнёс Миша. Нельзя насиловать организм, если он хочет физической пищи. Я же вижу, тебе хочется есть. И тебе надо пополнить свои жизненные ресурсы.
– Да, ты прав, сыночек, мне очень хочется есть. Но я покушаю у себя.
И подошла к холодильнику, осмотрела содержимое, и произнесла.
– Да уж, здесь кормёжки, как на откорм.
Выбрала два йогурта, затем подошла к столу, взяла вазу с фруктами, чайную ложку и, уходя, произнесла.
– Приятного аппетита тебе, сыночек, извини, но составить тебе компанию не могу по веским причинам.

Надя ушла, а Павел посмотрел на Мишу, а тот развёл руками, ответил.
– Ну, что вы хотели? Павел Михайлович.
– Миша, перестань мне хотя бы выкать.
– Хорошо, это я обещаю, но отцом я вас больше не назову. По веским причинам. Они у меня тоже есть и не мамины, а мои. А это была не слабость, а как поддержка тебя. И придётся тебе ужинать в гордом одиночестве, меня действительно заждалась Светлана.
Продолжение следует.
Таисия-Лиция.
Фото из интернета.