За несколько часов до начала саги

Эрик, - тот, кто через много поколений станет символом безжалостности под именем "Кровавый топор", -  проснулся в последний час ночи. Он проснулся от того, что замерз, и это было не хорошо. Конунг чувствовал холод, как и все люди, но холодно ему было очень редко. Пару раз от раневой лихорадки, да, еще раз, однажды, когда ведьма из Куцего леса наслала на него неизвестную хворь. Тогда он практически в беспамятстве провалялся в постели неделю, а едва поднявшись на ноги, отправился с несколькими своими людьми и спалил чертову вельву в собственном доме. После этого дело пошло на поправку.

Эрик с трудом сел, поджав ноги под себя, и пару раз повел плечами, пытаясь разогнать нудную, тянущую боль в местах старых ранений. А этих ран было так много, что, казалось, тело болит везде, кроме места между ушами. Прислушался к себе. Мелкая внутренняя дрожь стала понемногу отступать. Страх? – Нет, битв Эрик никогда не боялся. Можно сказать, только в битвах он и жил по-настоящему. Когда сердце начинает биться чуть быстрее, но сильнее во многожды, так, что каждый его удар мог бы сбивать звезды с небес. Мышцы наполняются силой, уходит любая боль, а цвета становятся ярче и насыщеннее.
Медленно покидала тело дрожь. Спать было уже поздно, конунг сам назначил атаку на первых проблесках утра. Он встал и вышел из шатра справить малую нужду. Ночь была наполнена туманом, так что с трудом можно было различить даже костры караульных. В такую ночь вряд ли кто-то решится напасть, влажная ткань шатров не будет гореть, да и у воинов перед сражением сон чуток. А, кроме того, чего боятся конунгу Улофу? Слишком долго гнался за ним Эрик. У Улофа полная дружина – двенадцать бойцов, а к ним еще под сотню простых воинов. Это против девяти дружинников Эрика и его полусотни. Но – будет битва. Должна быть битва. Правило Старого Медведя гласило, что тот, кто уклоняется от битвы, проигрывает.

Когда Эрик был мал, - один из младших сыновей среди кучи старших братьев, - он был для них излюбленной мишенью для издевательств и побоев. Тем более, что у него были все шансы стать наследником отца, Харальда Косматого. Женившись на матери Эрика – на Рагнхильде Могущественной, дочери конунга Ютландии Эрика – Харальд выгнал предыдущих жен, оставив сыновей при себе.
Часто Эрик  убегал и прятался от сводных братьев, иногда – дрался. Жаловаться взрослым, он понял это почти сразу, было бессмысленно. Отец, Харальд,  которого он и так не часто-то видел, предложил ему надеть женское платье, что бы братья приняли его за девчонку и перестали донимать.
В то время постелью и одеялом Эрику служила старая медвежья шкура. Уткнувшись лицом в медвежью шерсть, он засыпал, озлобленный на весь несправедливый мир. Вот даже этот медведь, судя по размерам шкуры - огромный и сильный, убит и освежеван кем-то более мелким и слабым. Где ж тут рассчитывать на справедливость?
Но как-то раз медведь пришел к нему во сне. Это действительно был медведь-великан – когда мальчик стоял на двух ногах, а медведь на четырех, их глаза находились на одном уровне. Старый Медведь во сне стал разговаривать с Эриком. Он учил его драться и жить. «Если можешь драться – дерись», -  учил его медведь, - «мир достигается только войной». И Эрик дрался. Невзирая на возраст соперника и рост, на обстоятельства и количество противников. Он дрался и все чаще побеждал.

Медвежья шкура куда-то задевалась. А медведь с течением времени стал появляться во снах все реже.
«Я так давно умер, что моя медвежья душа уже почти рассеялась, ушла в землю, деревья и ветер. Не грусти обо мне мальчик, я прожил славную жизнь. Я погиб сражаясь за нее, как это придется сделать любому воину. Живи, сражайся и помни правила».
И Эрик продолжал помнить медвежьи уроки. Он и сам стал напоминать медведя – здоровый и сильный, неразговорчивый и нелюдимый. Для викинга важны лишь сила и умение внушать страх, а хорошие манеры пусть остаются святошам.  Отец  действительно выбрал его приемником и приблизил Эрика к себе.  Перед смертью Харальд успел окропить водой новорожденного внука – сына Эрика. Старый конунг объявил, что тот будет конунгом после отца.   Но это было скорее благое пожелание, чем приказ. Власть умерших – непрочная власть. Едва конунг Харальд покинул Мидгард, некоторые из братьев попытались оспорить право Эрика, и их не стало. Все, что можно было решить силой, конунг решал, но медведь ничего не рассказал мальчику про людскую хитрость и интриги.
Эрик лишился всех сторонников и оставил Норвегию.  Он отправился сначала на Оркнейские острова, а потом в Шотландию. Откуда предпринял несколько военных походов, и лишь на седьмом десятке лет стал королем Йорка. А затем нарушил Правила медведя - принял власть над Нортумбрией в дар, и даже согласился ради этого стать христианином. Что ж, Медведь был прав. Власть не дарят. Но теперь все вернулось на свои места. Лишь только небосклон начнет светлеть – будет битва. Должна быть битва.

Эрик вернулся в шатер и, вновь усевшись, начал править железный боевой топор. Он делал это, что бы занять время. Острота лезвия не так уж и важна, - были времена, когда Эрик шел в бой с каменным топором.  Асхильд, которая тоже давно не спала, тихо поднялась и принесла ему таз для умывания.
- Предчувствие плохое. Старый ты.
- Да, и ты не молода, - криво усмехнулся конунг.
Пожалуй, лишь одна Асхильд из всего окружения конунга могла сказать такое без последствий. Если бы много лет назад Эрик взял бы Асхильд перед богами и людьми в жены, она бы была сейчас его старшей женой, вместо этой ведьмы Гунхильды. Но Асхильд отказалась, став простой наложницей и тенью Эрика на многие годы.
«Я не смогу родить тебе наследника, так зачем нам эти сложности» - сказала она.
С тех пор у Эрика было много женщин. Он брал их наложницами и женами, они рожали ему детей.  Последняя из жен – Гунхильд – была красива и умна, коварна и жестока,  но никогда не сопровождала мужа в его походах. Она рожала ему сыновей. Поэтому каждый раз, когда Эрик приходил в себя после особенно тяжких ран, первое что он видел, было лицо Асхильд. И провожала его на каждую битву именно она.
Этих двоих объединяло неприятие надежды. С волей богов можно не соглашаться, но ее нельзя избежать, - думала Асхильд. С богами можно сражаться, но нельзя победить, - считал Эрик. От дара богов можно отказаться, но они найдут способ его вручить, уже в качестве проклятья, - считали они оба.
Надеяться глупо. Надежда ослабляет. Тот, кто надеется победить – надеется остаться в живых, а, значит, боится умереть. Надежда – ветреная особа, а стоит ей хоть чуть заколебаться, руки слабеют и ум затуманивается отчаянием.
Эрик, идя на битву, никогда не надеялся на победу. Он шел, потому что должен был сражаться. А только тот, кто ни на что не надеется, сражается до конца. Это тоже было одно из Правил Медведя. Иди вперед, дерись, нападай первым. Именно поэтому Эрик предпочитал копью  боевой топор – секиру – которой практически невозможно защищаться.

Одевшись, Эрик подошел к Асхильд и поцеловал ее в лоб. Странно, пару десятков лет назад он, если бы мог выбирать обстоятельства собственной смерти, то предпочел бы умереть в битве. Когда в горячке боя не замечаешь, что тебя уже убили, а вдруг обнаруживаешь, что сидишь у пиршественных столов в зале Валгаллы с крышей из позолоченных щитов.  Но сейчас Эрик подумал, что хотел бы умереть, положив голову на колени этой женщины.
Он погладил ее по седым распущенным волосам и, подхватив топор с бОльшей легкостью, чем пару десятков лет назад, стремительно вышел из шатра. Старый? Конечно старый. В последние годы, подсчитывая свой возраст, Эрик всегда сбивался где-то между шестым и седьмым десятком. Но пока он может поднять топор, он никогда не откажется от сражения.

***
Сага рассказывает, что в той битве пали многие, пал и Эрик с соратниками, отправившись  в Валгаллу. Но врут саги – в той битве Эрик остался в живых. Женские предчувствия – утренняя дымка над водой, шелест листьев на ветру, пустые разговоры. Только через месяц конунг попал в засаду и был убит. Эпоха викингов кончилась.