Больница

Упасть на бешенной дороге,
зачем мне к сердцу куличи,
бьют по башке мои тревоги,
машина города, лечи.

Зелёный глаз с вихром качает:
“зачем всплыл красный, это гром,
ты мне напомнил голос чаек,
когда их дом стоит ребром.”

Устал наверно, город может,
нажать на горлышко, прости
в больничке карты перемножат
и скажут вежливо – постись.

Лежу на койке, перемога,
из окон дует, в щелях снег,
сосед без ног, вдруг вспомнил Бога,
достав  из сумки оберег.

Халатик белый, дочка чума,
на кончике иглы роса,
она на смене служит грумом
под белой шапочкой коса.

Вот так, идёшь порой из ГУМ-а,
несёшь бельишко, термоса,
а там девчонка в море сумок,
но с ней распущена коса.

Кого занять на время света,
одна кричит: “Снимай трусы,
я буду брить тебя – планета…,”
а там вопят уже басы.

Другая, что с косой, бодлива,
подай, приди и поднеси,
хотя бы кружку злого пива:
“и пенку сдуй, теперь неси.”

Вот так, моя косоворотка
одна осталась на груди,
ох как она…, совсем коротка,
что Крым, что пляж, он для нуди.

А красное опять в окошке,
колючее не обойди,
то ночь глухая, жизнь для кошки,
цыганский конь, он впереди.

Он не спеша в ночи шагает
кибитка, женская коса,
старик молчит во сне гадает,
я ж жмусь на койке, как оса.

Земфира, что тебя сгубило:
“у Пушкина пойди спроси,”
нож у любви и страсть, и сила…,
о Боже…, мимо пронеси.