Коллекционер

9,10
Аш заморозил высокий стакан. Ледяной джин-тоник – любимый летний напиток Винни. И поскольку Аш собирался вторгнуться в мир бедняги и нарушить его покой, самое меньшее, что он мог для него сделать, – это обеспечить ему любимый напиток.

Винни не стал задавать вопросов, когда позвонил Аш. Просто согласился заехать после того, как закроет магазин. Аш слышал нотки печали в его голосе, а также готовность помочь, и знал, что воспользуется и тем, и другим, когда втянет Винни… в сложившуюся ситуацию.

Он был хорошим человеком. Аш думал об этом, обшаривая Интернет в поисках новой информации о яйце. Счастливо женатый почти сорок лет, умный, проницательный бизнесмен, с безошибочным чутьем, отец троих детей, сумасшедший дедушка шестерых внуков. Правда, к этому времени мог появиться и седьмой.

Нужно проверить таблицу.

Он принял к себе Оливера, прекрасно зная, что берет ненадежного и взбалмошного единственного сына сестры. Но это, похоже, сработало. Все ладили с Винни, но он ожидал и требовал честной оценки от всех своих служащих.

Когда бы Аш ни спросил, Винни всегда говорил, что Оливер прекрасно справляется, становится самостоятельным, умеет обращаться с клиентами и имеет талант к антикварному делу.

Да, умеет, по-своему, и в этом, вероятно, корень проблемы.

Он немного посидел, изучая яйцо. Где он был раньше, этот изысканный и причудливый дар, созданный для русских монархов? Кто смотрел на него, нежно трогал детали?

И кто хотел его получить? Настолько, чтобы убить за него?

Услышав звонок, Аш встал.

– Арчер, – проговорил он в домофон.

– Привет, Аш, это Винни.

– Заходите.

Он нажал кнопки замков, вышел из гостиной и спустился вниз.

Винни стоял с кожаным портфелем в руках. Несмотря на жару и рабочий день, на нем был шикарный серый в тонкую белую полоску костюм и крахмальная белая сорочка, дополненная изящно завязанным платком от Эрме с ярким пестрым узором.

Туфли блестели. Волосы были зачесаны назад, белые пряди оттеняли загорелое лицо с аккуратной эспаньолкой.

Он более походил на одного из своих богатых клиентов, нежели на человека, продававшего им антиквариат.

Услышав шаги, он поднял глаза.

– Аш!

В голосе все еще звучал джерсийский выговор его детства.

– Ужасные времена.

Поставив портфель, он крепко обнял Аша.

– Как держишься?

– Очень много дел. Это помогает.

– Это всегда помогает. Что я могу сделать? Олимпия прилетает сегодня, но сразу поедет в дом Оливера. Она не велела мне приезжать до воскресного утра, но, думаю, Энджи и дети приедут завтра.

– Она и Энджи всегда были близки.

– Как сестры, – согласился Винни. – Она предпочла бы иметь в сестрах и братьях не меня, а Энджи и Найджела. Но раз уж мы все собрались, могли бы тебе помочь.

– Не сумеешь ли отговорить ее от волынок?

Винни коротко засмеялся.

– Да ни в коем случае. Она убеждена, что Оливер хотел бы волынки. Полиция что-нибудь узнала?

– Если и да, то мне ничего не говорят.

– Но кто мог решиться на такое? Сейдж… они так друг другу подходили! Думаю, они могли быть счастливы вместе. Возможно, ревность бывшего парня? Я так и сказал полиции, когда они пришли со мной поговорить.

– У нее кто-то был до Оливера?

– У такой женщины? С ее внешностью, образом жизни? Разумеется. Оливер никогда ни о ком не упоминал, хотя я просто уверен, что кто-то был. Но он был счастлив, и это мы должны помнить. Последние несколько недель он был словно наэлектризован. Поговаривал, что хочет куда-то поехать. Думаю, он собирался сделать предложение. Он так и излучал возбуждение и беспокойство, как человек, собирающийся предпринять важный шаг в жизни.

– Кажется, вы правы. Я хочу кое-что вам показать. Наверху.– Конечно.

Аш повел его к лифтам.

– Он говорил вам что-то о сделке, которую собрался заключить? О каком-то особом клиенте?

– Ничего необычного. Последние несколько месяцев он очень хорошо работал. Занимался ликвидацией имущества, приобрел несколько превосходных вещиц, имея в виду определенных клиентов. У этого мальчика был настоящий талант.

– Да, вы говорили. Сейчас налью вам выпить.

– Не откажусь. Последние дни были трудными. Все любили Оливера, и, благослови его боже, он любил всех. Даже когда выводил вас из себя, все равно его любили. Ты знаешь, каким он был.

– Знаю.

Аш повел Винни в небольшую кухню при мастерской, взял замороженный стакан из кулера под баром с напитками.

– Джин-тоник, верно?

– Сам знаешь. У тебя прекрасный дом, Аш. Когда ты купил его, я подумал: во имя Господа, почему мальчик не разделит его на две квартиры и не поимеет с этого какой-то доход?

– Да, но…

Аш смешал напитки, добавил сок лайма и открыл бутылку пива.

– Жизнь в шумном, людном городе тяжела. Нужно иметь спокойный уголок, куда можно прийти и отдышаться.

– У тебя он есть.

Винни коснулся бокалом его бутылки.

– Я горжусь тобой. Знаешь, что Сейдж купила одну из твоих картин? Оливер упоминал об этом.

– Я видел картину, когда собирал его вещи. Большую часть вещей. Заходите сюда и скажите, что думаете об этом.

Он повел Винни в кабинет.

Яйцо стояло на его письменном столе.

Обычно у Винни было бесстрастное выражение лица типичного игрока в покер, и Аш прекрасно это знал, потому что не раз ему проигрывал. Но теперь лицо Винни осветилось потрясенным восторгом новичка, выложившего на стол четыре туза.

– Где ты взял это? Аштон!!!! Где ты взял это?

– Что это такое?

– Не знаешь?

Винни выпрямился, обошел яйцо, наклонился так низко, что почти коснулся носом золота.

– Это либо яйцо Фаберже «Херувим с колесницей», либо самое великолепное его воспроизведение, которое я когда-либо видел.

– Можете точно сказать, это первое или второе?

– Где ты его достал?

– Из банковского сейфа. Сейфа Оливера. Он послал мне ключи и записку с просьбой сохранить ключ, пока он со мной не свяжется. Сказал, что у него обидчивый клиент и в перспективе выгодная сделка. Думаю, он попал в беду, Винни. И эта беда сейчас стоит на моем столе. Думаю, то, что убило его, стоит на моем столе. Можете сказать, оно настоящее?

Винни упал на стул и сильно растер ладонями лицо.

– Мне следовало знать. Следовало знать. Его энергия, возбуждение, смешанное с беспокойством. Не о женщине. Об этом. Об этом. Я оставил портфель внизу. Он мне понадобится.

– Сейчас принесу. И простите меня.

– За что?

– За то, что впутал вас в это.

– Он мой племянник, Аш. Мальчик моей сестры. Ее единственный мальчик. Я научил его разбираться в антиквариате. Коллекциях. Их ценности. Как продавать и покупать. Конечно, ты позвонил мне.

– Пойду принесу портфель.

Аш знал, что только добавит ему скорби. Цена, которую приходится платить. Но родные прежде всего звонят родным. По-другому у него не выходит.

Когда он вернулся с портфелем, Винни, согнувшись, стоял над яйцом. Очки сползли на кончик носа.

– Всегда теряю эти штуки.

Он снял очки, отложил подальше.

– Пары очков не хватает на месяц. Но я двадцать лет храню лупу ювелира.

Он открыл портфель.

Вынул тонкие хлопчатые перчатки, натянул, включил настольную лампу и стал изучать яйцо через лупу, дюйм за дюймом, с тщательностью хирурга, вглядываясь в крошечные механизмы, сверкающие камни.

– Я приобрел два яйца, не императорских, конечно. Но прекрасные образцы, относящиеся к тысяча девятисотому году. Когда-то мне посчастливилось увидеть и даже осмотреть императорское яйцо из частной коллекции. Так что ведущим экспертом в этой области меня не назовешь.

– Вы мой родственник.

Винни слегка улыбнулся.

– По моему мнению – и это только мое мнение, – перед нами подлинное яйцо Фаберже «Херувим с колесницей», одно из восьми пропавших императорских яиц. Существует только одна фотография этого яйца, причем очень плохая, и несколько не слишком совпадающих описаний. Но работа, качество материала, дизайн… И на нем клеймо Перхина, лучшего мастера фирмы Фаберже того периода. Для меня это совершенно определенно, но ты захочешь получить свидетельство настоящего эксперта.

– У него есть документы. Большая часть на русском.

Аш вынул бумаги из конверта и отдал Винни.

– Я не могу это перевести, – сказал тот, проглядев бумаги. – Но это выглядит как свидетельство о продаже, датированное пятнадцатым октября одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Цена в рублях. Кажется, три тысячи. Не уверен в курсе обмена валют в тридцать восьмом, но сказал бы, что кто-то совершил выгодную покупку.

Он снова сел.

– Я знаю человека, который может перевести эти документы.

– Буду очень благодарен. Оливер знал, что это такое и чего стоит. Иначе пришел бы к вам.

– Думаю, ты прав. Он знал или знал достаточно, чтобы самостоятельно добыть информацию.

– У вас есть клиент, особенно интересующийся подобными вещами?

– Нет, но всякий искренне любящий антиквариат и коллекционирующий его был бы счастлив это приобрести. При условии, что у него есть тридцать миллионов, а может, и больше. На аукционе она была бы продана за гигантскую сумму. Богатый коллекционер тоже мог бы не пожалеть денег. И Оливер, несомненно, это знал.

– Вы сказали, что он за последние два месяца распоряжался продажей имущества в двух поместьях.

– Да. Дай мне подумать.

Винни потер висок.

– Он оценивал и распоряжался имуществом Суонсона, Лонг-Айленд, и Хилла-Клейборна в Парк-Слоуп.

– Суонсон.

– Да. Но никто не объявлял о продаже чего-то подобного.

– Кто делал списки?

– В этих случаях с клиентами работал Оливер. Он мог сам приобрести яйцо, а я бы уж точно заметил миллионную покупку.

– Оливер вполне мог позволить себе такое. Если продавец не знал истинной цены, а сам он имел в виду определенного клиента.

– Вполне возможно. Некоторые считают наследственный Веджвуд дешевкой. Другие такого же мнения о вазах Даум с журавлями.

– В его бумагах есть купчая. На фигурку антикварного ангела с тележкой. Продано Мирандой Суонсон, за двадцать пять тысяч долларов.– Господи боже! Миранда Суонсон – это и есть клиентка. Наследство ее отца. Она хотела продать всю или почти всю обстановку дома, и Оливер это устраивал. Он словом не обмолвился…

Винни снова оглядел яйцо.

– Он знал, что это такое?

– Даже если не был уверен, мог и проверить. Возможно, так и сделал. Двадцать пять тысяч за это?

– Чертовски выгодная сделка, – заметил Аш.

– Но… если он знал, это было неэтично. Мы так дела не ведем. И с клиентами так не обращаются. Но… за то, что узнал, нашел это яйцо, я бы гордился им. Он мог бы принести яйцо ко мне. Я был бы горд.

– Он не сказал вам. Потому что вы не позволили бы ему. Это не прямое воровство. Многие даже не посчитали бы это обманом. А вы посчитали бы. Он не мог вам сказать.

Винни не ответил. Аш отошел.

– Он сказал своей подруге и, скорее всего, взял у нее деньги на покупку. Он разыскал собирателя, либо через нее, либо через людей, с которыми познакомился в вашем магазине. Попытался его продать. Изрядный куш. Он знал, что бы вы подумали. Чего бы хотели. Но блеск денег слепил его.

– И он заплатил огромную цену за свою сомнительную этику. Ты ничего не скажешь его матери.

– Нет. И больше никому в семье.

– Уже хорошо. Я бы гордился им, – снова пробормотал Винни и тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от назойливых мыслей. Выпрямился и взглянул на Аша.

– Он оставил тебя с кучей проблем. Это за ним всегда водилось, как ни жаль это признавать. Сделай копии документов. Я не хочу брать оригиналы. Попробую отдать на перевод и осторожно поспрашиваю, если хочешь, чтобы это осмотрел настоящий эксперт.

– Пока что с этим воздержимся.

– Я почти ничего не знаю об истории этих яиц. Знаю только, что было заказано пятьдесят императорских яиц и что Ленин во время большевистской революции приказал обыскать дворцы и забрать все сокровища. В тридцатых Сталин продал несколько яиц, чтобы раздобыть валюту. В этом есть сюрприз, что повышает его стоимость. Многие из тех, что находятся сейчас в коллекциях, лишились сюрпризов или каких-то их деталей. Восемь были утеряны после революции. Украдены, проданы, спрятаны или хранятся в очень-очень личных коллекциях.

– Я пошарил в Интернете. Одно из описаний яйца взято из инвентаризационного списка награбленных сокровищ. Похоже, оно не попало в сундуки Ленина – кто-то его стащил.

Аш отнес бумаги к копировальному устройству.

– Где ты собираешься хранить все это, пока разберешься?

– Отвезу в дом отца с охраняемой территорией.

– Вот это правильно. Даже лучше, чем мое хранилище. Но если ты положишь все в основной сейф и скажешь отцу, что это трогать нельзя, он все равно сунет туда нос.

– У меня есть пара мест, куда можно спокойно положить яйцо и бумаги.

Он нашел другой конверт, сложил туда копии.

– Давайте, я налью вам еще.

– Лучше не надо. Энджи сразу поймет, что я выпил две порции. У нее просто радар. Одна порция между работой и домом вполне приемлема. Две – недопустимы.

Он говорил спокойно, даже деловито, но в голосе звучали печаль и, хуже того, разочарование.

– Мне все равно пора. Вернусь домой, позвоню насчет перевода. И когда приеду в дом твоего отца, передам тебе. А ты? Поедешь завтра?

– Да.

– Предложение все еще действительно. Все, что мы можем сделать.

Винни поднялся, положил документы в портфель.

– Это очень важная находка. Оливер сделал что-то большое, то, что имеет значение в этом мире. Просто сделал это неправильно.

– Согласен.

– Не провожай, – попросил Винни, снова обнимая Аша. – И спрячь яйцо подальше. Побереги его и себя. Если раздобуду какую-то информацию перед отъездом, позвоню.

– Спасибо, Винни.

– Поскольку оно не украдено, незачем возвращать его прежнему владельцу. Ему место в музее.

– Я об этом позабочусь.

– Знаю.

Печаль снова блеснула в его глазах. Винни похлопал Аша по спине и спустился вниз.

Да, яйцо должно лежать в безопасном месте, но пока прояснится его история, оно полежит здесь.

Миранда Суонсон. Пора узнать больше.

Он снова сел и набрал в поисковике имя.


Джей намеревалась снова обыскать дом братца. Визит в банк заинтриговал ее. Но появление дяди заинтриговало еще больше.

Второй обыск может быть более продуктивным.

Стоило бы взять братца. Слегка надавить – и он скажет все, что знает.

Джей выбрала серьги с нефритом и жемчугом. Очень стильные. Очень традиционные, чтобы подчеркнуть коротко стриженный парик.

– Именно так, как все рассказала шлюха, перед тем как ты выкинул ее из окна?

– Никого я не выкидывал. Просто все пошло не так. Возьмем братца, привезем сюда. Тихо, спокойно, никто не мешает. Времени займет немного.

Иван говорил с русским акцентом. Джей знала – в ее привычках всегда было знать все о своих помощниках, – что он родился в Куинзе у мелкого мафиозного бойца и стриптизерки, чей роман с героином свел ее в могилу.

– Идиот Оливер неделями не общался с братом. Разве я не проверяла его телефон и компьютер? Ни звонков, ни имейлов. Но он работал на своего дядю.

Хотя она терпеть не могла присутствия Ивана в комнате, когда одевалась, все же, выбрав помаду «Ред Табу», стала тщательно красить губы.

Однажды он попытался дотронуться до нее. Но нож, который она поднесла к его яйцам, быстро охладил пыл.

Больше он ее не беспокоил.

– Дядя – успешный антиквар, – продолжала она. – Дядин бизнес и привел идиота к яйцу.

– А дядя ни хрена об этом не знал.

– Тогда – да, – согласилась Джей. – Возможно, теперь он знает больше. Брат посетил банк, потом дядя посетил брата. Думаю, брат, который трахает тощую суку, видевшую падение шлюхи, теперь знает больше. Может, Оливер не был таким уж идиотом, как мы считали, и положил яйцо в банк.

– Но ты сказала, что брат вышел из банка без свертков.

– Все, что я видела. Если оно было в банке, он мог оставить его там. Или узнал информацию о яйце и его местонахождении. И должно быть, информация обнадеживающая, если он проконсультировался с дядей Оливера. Его боссом. С чего бы вдруг?

Она взяла из коробки обручальное кольцо. Жаль, что брильянт – квадратная огранка, пять карат – фальшивка, но очень хорошая. Она надела кольцо.

– Дядя лучше разбирается в Фаберже, дядя старше и не так силен, как братец. У дяди было больше контактов с идиотом. Поэтому я навещу дядю.

– Зряшная трата времени.– Наш наниматель назначил меня главной, – холодно напомнила она. – И решения принимаю я. Свяжусь с тобой, если и когда понадобишься.

Она долго и тщательно изучала себя в зеркале. Яркий узор платья консервативного покроя, леденечно-розовые босоножки на каблуках, рыжеватая сумка, неброские украшения ничего не говорили о характере самой женщины.

На первый взгляд все было, как она хотела. Богатая, замужняя, следующая традициям азиатка.

Она в последний раз проверила содержимое сумки. Бумажник, визитница, мобильник, косметичка, складной нож, две пары наручников и девятимиллиметровый «зиг-зауэр».

Она ушла не оглянувшись. Иван сделает все, что она скажет, иначе она просто его убьет. И оба это знали.

Он не знал одного: что она все равно намерена его убить. Покорность только отодвинет неизбежное.


Винни помогали держаться работа, клиенты, помощь служащим. Сердце и ум разрывались между скорбью по искренне любимому племяннику и волнению из-за найденного сокровища.

Он послал копии документов старому другу, который мог их перевести. И хотел сообщить об этом Ашу эсэмэской, но решил, что не стоит. Завтра они увидятся на похоронах. Лучше говорить о находке исключительно с глазу на глаз.

Он не хотел рассказывать все жене. Как только они узнают больше, он расскажет, но все равно лучше не распространяться. Не стоит омрачать и без того мрачное событие. Что бы ни сделал Оливер, он заслуживает погребальной церемонии, где те, кто его любил, могут скорбеть без дополнительной тяжести на сердце.

Поэтому Винни нес эту тяжесть в одиночку. Последние две ночи он почти не спал. А когда бодрствовал, все больше расстраивался.

Он любил мальчика своей сестры. Видел его возможности. Но не был слеп к его недостаткам. И понимал, что стремление Оливера к легким деньгам, к быстрой наживе довело его до гибели.

И ради чего? Ради чего?

Обнаружение потерянного яйца могло бы высоко поднять его репутацию. Принесло бы ему восторженные похвалы – и деньги. Но Винни опасался, что племянник хотел больше. Еще больше. И в результате не получил ничего.

– Мистер Ви, я хотела бы, чтобы вы пошли домой.

Винни взглянул на Дженис, покачал головой. Она работала на него пятнадцать лет, но неизменно называла его «мистер Ви».

– Это помогает мне отвлечься. И, по правде говоря, моей сестре лучше с Энджи, чем со мной. Поэтому я приеду завтра. Дам ей время побыть с Энджи. Дома я только мешаю.

– Если передумаете, мы с Луи закроем магазин. А вам стоило бы побыть с семьей.

– Я подумаю об этом. Но пока… поговорю с этой хорошенькой молодой леди, – объявил он, завидев Джей. – Она уж точно отвлечет меня от моих бед.

– Ох уж вы, – хихикнула Дженис, потому что он этого хотел, но с тревогой наблюдала, как он пересекает магазин. Бедняга скорбит и должен дать себе время опомниться.

– Добрый день. Что показать вам сегодня?

– Так много чудесных вещей!

Джей позволила себе акцент, который всегда тщательно скрывала.

– Я увидела эту вещь, когда проходила мимо. Но тут очень много всего!

– На чем остановился ваш взгляд?

– Мой взгляд?

Она засмеялась, коснулась пальцем уголка глаза.

– У вас превосходный глаз. Это бюро времен Людовика Четырнадцатого. Прекрасное маркетри.

– Можно потрогать?

– Конечно.

Она провела кончиками пальцев поверху.

– Прелестно. Старое, верно?

– Конец семнадцатого века.

– Мой муж… он хочет старину для нью-йоркской квартиры. Я должна найти то, что мне нравится, и то, что понравится ему. Понимаете? Простите мой английский, он не слишком хорош.

– Ваш английский очень хорош и весьма очарователен.

Джей кокетливо похлопала ресницами.

– Вы так добры. Думаю, ему это понравится. Я бы… о, и это!

– Это тоже Людовик Четырнадцатый. Комод буль, с маркетри из меди и черепахового панциря. Как видите, прекрасно сохранилось.

– Да, выглядит новым. Но старое. Именно этого хочет мой муж. Но я не должна выбирать одно и то же. Понимаете? Они должны…

– Дополнять друг друга.

– Да. Они дополняют друг друга?

Винни взглянул на бюро, привлекшее ее взгляд, и улыбнулся.

– Очень.

– А это! В квартире есть небольшая библиотека, и смотрите, этот столик выглядит так, будто на нем книги. Но это ящик. Мне очень нравится.

– Это тюльпановое дерево, – начал Винни.

– Тюльпановое дерево. Как красиво. Мне очень нравится. И эта лампа. Лампа… чтобы видеть ее на… комоде, я правильно произнесла слово «комод»?

– У вас исключительный вкус, миссис…

– Миссис Касл. Я миссис Касл, и очень рада с вами познакомиться.

– Винсент Тартелли.

– Мистер Тартелли.

Она поклонилась и протянула ему руку.

– Вы помогите мне, пожалуйста, выбрать мебель для нашей квартиры. Так много прелестных вещей, – повторила она с мечтательным видом. – Мой муж приедет. Я не могу покупать без его одобрения. Но знаю, что он захочет почти все. Это возможно?

– Конечно.

– Тогда я выберу и позвоню ему. Он будет так доволен!

С ним легко завести беседу!

Они расхаживали по магазину, и он показывал ей мебель, а она восторженно восклицала или немного путалась в английском.

Джей нашла и отметила все видеокамеры наблюдения, пока они обходили оба этажа магазина. Она постепенно подводила его к предметам искусства и коллекционирования.

– Я бы хотела купить подарок матери. От меня. Она любит красивые вещи. Что в этой шкатулке? Она из нефрита?

– Да. Изысканная нефритовая бонбоньерка. Резьба в китайском стиле.

– Мама полюбит ее, – заметила Джей, когда Винни открыл витрину и поставил коробочку на бархатную подушку.

– Она старая?

– Конец девятнадцатого века, Фаберже.

– Француз?

– Нет, русский.

– Да-да-да. Я это знаю. Русский, не француз. Он делает знаменитые яйца.

Она взглянула в глаза Винни и позволила своей улыбке померкнуть.

– Я сказала что-то не так?

– Нет-нет, вовсе нет. Вначале Фаберже изготавливал пасхальные яйца для царя, его жены и детей.

– Это так очаровательно. Яйцо к Пасхе. У вас есть эти шедевры Фаберже?

– Я… – Он чуть замялся, словно хотел скрыть внезапно проявивший себя болевой синдром. – Есть несколько копий, – продолжил он уже гладко, не останавливаясь, – и одно яйцо, выполненное в начале двадцатого века. Но большинство императорских яиц и тех, что были созданы в ту эпоху, находятся в личных коллекциях и музеях.
– Понятно. Возможно, мой муж захочет купить такое яйцо и когда-нибудь найдет, но эта коробочка… бон… бон…

– Бонбоньерка.

– Бон… боньерка, – старательно повторила она. – Думаю, она понравится матери. Можете оставить это для меня? Вместе с другими отобранными вещами? Но это я покупаю для матери, понимаете?

– Превосходно.

Я тоже поняла, констатировала она. Он знает о яйце. Знает, где оно.

– Я уже отняла у вас столько времени, – пробормотала она.

– Вовсе нет.

– Я бы хотела позвонить мужу, попросить его приехать, увидеть все, что я отобрала. Понимаете, он может увидеть и другие вещи или найти что-то такое, что я выбрала неправильно. Но, по-моему, с вашей ценной помощью мне все удалось. И скажу… надеюсь. Это вас не оскорбит, но он бизнесмен и захочет поторговаться.

– Естественно. Буду счастлив обсудить с ним цены.

– Вы очень любезны. Я немедленно ему позвоню.

– Уйду, чтобы не мешать вам.

В это время Дженис отпустила покупателя и, когда Винни к ней подошел, спросила шепотом:

– Как по-вашему, она это всерьез?

– По-моему, да. Нужно взглянуть на ее мужа, но у нее острый глаз. И она может изображать покорность, хотя знает, кто в их семье главный.

– Да, от нее так и несет деньгами, причем совсем не вызывающе. И она роскошная. Готова поспорить, вы правы, и она уговорит его купить большую часть того, что она выбрала, и это сделка, мистер Ви.

– Неплохая суббота выдалась.

– Через полчаса закрываемся.

– Идите. И Луи тоже. Для того чтобы завершить эту сделку, понадобится больше получаса.

– Могу остаться. Никаких проблем.

– Нет, идите. Я закрою магазин. Если все обернется, как я ожидаю, просто поеду вечером в Коннектикут. Это даст мне неплохой старт. Вернусь в Нью-Йорк во вторник. В понедельник звоните, если что-то понадобится.

– Берегите себя, мистер Ви.

Она обняла его. Крепко.

– Берегите себя.

Джей, засовывая телефон в сумочку, подошла к ним.

– Простите. Мой муж рад приехать, но это не близко. Займет, возможно, минут двадцать. Но вы должны закрывать магазин.

– Да, но я останусь и буду работать с вашим мужем.

– Переговоры в неурочное время? Но это слишком большие проблемы для вас.

– О, для меня это удовольствие, уверяю вас. Почему бы мне не заварить вам чаю, пока мы ждем? Или налить бокал вина?

– Бокал вина?

Она послала ему обворожительную улыбку.

– Небольшой праздник?

– Я буду через минуту.

– Ваш хозяин, – заметила Джей, отметив, куда направился Винни и через какую дверь туда вошел. – Он такой знающий и такой терпеливый.

– Он самый лучший.

– Должно быть, вы счастливы работать здесь каждый день с такой красотой и таким удивительным искусством.

– Я люблю свою работу и босса.

– Если это не слишком грубо… нет, не грубо… не слишком невежливо, можно я спрошу? Наверху я нашла бонбоньерку для матери – в подарок. Это Фаберже?

– Нефритовая? Да. Она чудесна.

– Я тоже так думаю, и мама будет в восторге. Но я спросила об этом Фаберже и есть ли у мистера Тартелли его знаменитые яйца. Он, похоже, расстроился, когда я спросила. Вы не знаете, чем я его огорчила?

– Уверена, что нет. Он, должно быть, расстроился, что разочаровал вас, потому что у нас нет лучших образцов Фаберже.

– Вот как?

Джей кивнула. Эта продавщица ничего не знает.

Поэтому она улыбнулась.

– Если это все, тогда нет, я не разочарована.

Винни вышел с вином, сыром и маленькими крекерами на подносе.

– Вот и мы. Маленький праздник.

– Спасибо. Как любезно! Я нашла здесь друзей.

– Мы считаем клиентов нашими друзьями. Пожалуйста, садитесь и наслаждайтесь. Дженис, можете идти.

– Уже. Рада была познакомиться, миссис Касл. Надеюсь, вы снова придете повидаться с нами.

– Хорошего вам уик-энда.

Джей села на красивый стульчик и подняла бокал с рубиново-красным вином.

– Я рада быть в Нью-Йорке. Мне он очень нравится. И рада познакомиться с вами, мистер Тартелли.

– А я – с вами, миссис Касл.

Он чокнулся с ней.

– Сколько вы пробыли в Нью-Йорке?

– Несколько дней. Но не в первый раз. У моего мужа здесь много дел, поэтому мы приезжаем и живем здесь, а потом летим в Лондон, где тоже много дел. И в Гонконг. Там живет моя семья, так что я люблю возвращаться, но и здесь быть хорошо.

– Какой бизнес у вашего мужа?

– Он делает много всего с финансами и недвижимостью. Это больше, чем я способна понять. Мы должны принимать гостей среди уникальных вещей, таких, какие у вас здесь. Это очень важно. И он должен иметь то, что радует его, чтобы он был счастлив дома и на работе.

– Думаю, ему очень повезло.

– Надеюсь, он чувствует то же самое. Вот он!

Она вскочила и поспешила навстречу Ивану. Рука нырнула в сумочку, на случай, если Иван сделает что-то не так при встрече.

– Мой муж. А это очень добрый и любезный мистер Тартелли.

– Мистер Касл!

Винни протянул руку.

– Рад знакомству. Я с радостью помог вашей жене выбрать мебель для вашего нью-йоркского дома. У миссис Касл необыкновенный вкус.

– Пожалуй, что и так.

– У нас будет частная беседа, – сообщила Джей. – Мистер Тартелли был так добр, что остался после закрытия магазина, чтобы работать с нами.

– Я только запру двери, чтобы нас не беспокоили.

– Мистер Тартелли принес вино.

Когда Винни отвернулся, Джей показала на заднюю комнату.

Они отошли подальше от окон, пока Винни запирал двери.

– У нас есть несколько вещей, которые необходимо одобрить, – начал Винни, подходя к ним.

Джей отступила в сторону и прижала дуло пистолета к его спине.

– Мы обсудим все в задней комнате.

Куда девались легкий акцент и все ее очарование!

– Для наших частных переговоров.

– В этом нет нужды.

Холодный пот струился по лицу Винни.

– Можете забирать, что хотите.

– И заберем.

Джей сильно толкнула его.

– В заднюю комнату. Если будете сотрудничать, все пройдет быстро, гладко и легко для всех нас. Иначе мой помощник вас покалечит. Ему нравится мучить людей.Она вынудила Винни пройти в заднюю комнату. То, что она и предполагала: кладовая, совмещенная с офисом.

Она быстро, умело сковала ему руки за спиной и толкнула на стул.

– Один вопрос, один ответ, и мы уходим. Никто вас пальцем не тронет. Где яйцо?

Он уставился на нее.

– Яйцо? Я не знаю, о чем вы.

Она вздохнула.

– Один вопрос. Неверный ответ.

Она сделала знак Ивану.

От первого удара кровь брызнула из носа Винни и стул опрокинулся. Джей подняла палец, прежде чем Иван успел ударить снова.

– Тот же вопрос. Где яйцо?

– Я не знаю, о чем вы.

Джей села на край стола и скрестила ноги.

– Остановишься, когда я прикажу, – сказала она Ивану.

Тот размял плечи, поднял стул и принялся за дело, которым наслаждался больше всего.
10
Наблюдая, как Иван выполняет свою работу, Джей чувствовала прилив восхищения и уважения. Не к Ивану – к существу, представлявшему собой всего лишь уродливую пару кулаков с бритой башкой. Но дядя… он не только джентльмен, но джентльмен с этическими принципами. Она восхищалась этикой точно так же, как могла восхищаться блестящим жонглером. Интересное мастерство, в котором ей не было нужды.

Благодаря этому восхищению она убьет его быстро и по возможности безболезненно. Как только он сообщит необходимую информацию.

После каждой серии ударов она выступала вперед, чтобы остановить Ивана и спокойно заговорить с Винни:

– Яйцо, мистер Тартелли. Вещь великой красоты и огромной цены, конечно. Но она не стоит вашей боли. Вашей жизни, вашего будущего. Только скажите, где оно, и все это прекратится.

Он повернул правый глаз в направлении ее головы. Левый, окруженный огромным фиолетовым синяком, заплыл и закрылся. Из него лились кровь и слезы. Но окровавленный правый все же приоткрывался.

– Вы убили Оливера?

Она наклонилась, чтобы он мог увидеть ее яснее.

– Оливер был глупцом. Вы знаете это, потому что сами неглупы. Он был жадным. А теперь мертв. Я не думаю, что вы человек алчный, мистер Тартелли. И думаю, вы хотите жить. Где яйцо?

– Фаберже? У Оливера был Фаберже?

– Вы знаете, что был. Не испытывайте моего терпения.

Она нагнулась еще ниже.

– Есть вещи худшие, чем смерть. Мы можем вам их обеспечить.

– У меня нет того, что вы хотите…

Он захлебнулся, выплюнул сгусток крови, от которого Джей ловко увернулась.

– Можете обыскать магазин, берите что хотите. Я не могу дать вам то, чего не имею.

– Что взял из банка брат, как не яйцо?

– У меня нет брата.

Она кивнула Ивану и отступила подальше от фонтанов крови.

– Брат Оливера, Аштон Арчер. Вы ездили к нему.

– Аш.

Голова Винни упала на грудь. Иван ударил его, чтобы привести в себя.

– Оставь его! – рявкнула она. – Аштон Арчер.

Она говорила мягко. Ободряюще.

– Брат Оливера. Почему вы ездили к нему в четверг?

– Аш. Похороны. Оливер. Помочь Ашу.

– Да, помогите Ашу. Вы видели яйцо? Все это сверкающее золото? Где оно сейчас? Скажите нам, мистер Тартелли, и боль прекратится.

Он снова взглянул на нее, приоткрыв распухшие веки, и медленно процедил сквозь разбитые зубы:

– У меня нет яиц Фаберже.

Иван размахнулся и изо всех сил ударил Винни в солнечное сплетение.

Пока Винни мучительно рвало, Джей размышляла.

Она что-то видела в единственном залитом кровью глазе. Страх, да, но и стальную решимость. Не за себя. За этого брата? Единокровного брата племянника? Как странно, как интересно найти такую преданность. Это более чем этика и, вероятно, может пригодиться.

– Мне нужно позвонить. Не трогай его! Понял? Я принесу ему воды. Пусть немного оправится.

Она решила, что позвонит нанимателю, и вышла в магазин. Хотя он дал ей карт-бланш, она не будет рисковать его гневом, изменяя стратегию без его одобрения.

И этот дядя, этот этичный, преданный, решительный дядя может принести больше пользы, если использовать его как предмет торговли. Обменяет ли брат жизнь дяди на это яйцо?

Возможно.

Да, брат тоже обладает этическими принципами и преданностью.


Они убьют его. Несмотря на невыносимую боль, Винни понимал этот неоспоримый факт. Что бы ни обещала женщина, они не оставят его в живых.

Он скорбел по жене, детям и внукам, которых никогда не увидит взрослыми. Он с радостью бы обменял яйцо на свою жизнь, на то, чтобы хоть раз увидеть семью. Но они все равно его убьют. А если он скажет им, что яйцо у Аша, убьют и его тоже.

Как убили Оливера и женщину, которая, должно быть, любила его.

Он должен быть сильным. Что бы с ним ни делали, он должен быть сильным. Он молился, чтобы бог дал ему эту силу. Молился о том, чтобы с достоинством встретить смерть. Молился о благополучии своей семьи.

– Заткнись, мать твою!

Винни опустил голову и продолжал молиться отрывистым шепотом.

– Я сказал: заткнись, мать твою.

Иван сжал Винни горло. Стиснул и дернул его голову вверх.

– Думаешь, это плохо? Думаешь, тебе больно? Погоди, когда мне дадут волю. Прежде всего я переломаю тебе все пальцы.

Он выпустил Винни и схватился за его левый мизинец.

Пока Винни задыхался и ловил окровавленными губами воздух, Иван резко отогнул мизинец, пока не хрустнула сломанная кость, после чего снова сжал ему горло, чтобы заглушить потрясенный пронзительный вой.

Китайская сука услышит, придет и остановит его. Китайская сука считала себя выше Ивана. Он представил, как всадит кулак в ее морду, изнасилует, будет убивать долго, дюйм за дюймом.

И сломает еще один палец этому с бородкой, в костюмчике – потому что хочет.

– Потом я отрежу их, один за другим.

Единственный глаз выкатился из орбиты. Тело Винни тряслось в конвульсиях.

– Скажи, где гребаное яйцо.

Взбешенный, полный садистского восторга, Иван сомкнул другую руку на горле Винни. Стиснул. Представил лицо Джей.

– Это не гнилой базар. Скажи, где яйцо, или я порежу тебя на кусочки. Потом убью жену и детей. Убью твою гребаную собаку.

Но сколько Иван ни бушевал, сколько ни стискивал Винни горло, дыша все тяжелее от восторга и бешенства, единственный глаз бесстрастно смотрел на него в упор.– Задница вонючая.

Иван отпустил жертву. Отступил. И почувствовал запах своего пота. Мочи вонючей задницы. Обмочился! Старая сволочь обмочилась!

Но он заговорит. Сука даст ему больше воли, и он заставит задницу вонючую заговорить.

Джей вошла в комнату с маленькой бутылкой воды, которую нашла за прилавком. И сразу унюхала пот и мочу.

Учуяла смерть, особый смрад которой прекрасно знала. Поэтому молча подошла к Винни, подняла его голову.

– Он мертв.

– Чушь собачья. Просто отключился.

– Он мертв, – повторила она так же бесстрастно. – Я велела оставить его в покое. Не ломать пальцы.

– Я оставил его в покое. Должно быть, у него случился сердечный приступ или что-то в этом роде.

– Сердечный приступ.

Она вдохнула и выдохнула.

– Жаль.

– Не моя вина, что эта вонючая задница откинул копыта.

– Конечно, нет.

Она заметила багровые синяки на шее Винни.

– Но это большая неприятность.

– Да ни хрена он не знает! Знай он что-то, все выложил бы после первых оплеух. Только зря время потратили. Как я говорил раньше, нужно взяться за брата.

– Мне опять нужно позвонить. Тело оставим тут. Завтра магазин закрыт, и это даст нам день форы.

– Обставим так, будто произошло ограбление. Возьми какого-нибудь дерьма, остальное сбросим на пол.

– Можно. Или…

Она потянулась к сумочке, но вместо того чтобы вытащить телефон, выхватила пистолет и сделала Ивану аккуратную дырку между глаз, так, что тот глазом не успел моргнуть.

– Или мы можем сделать это, что, по-моему, гораздо лучшая идея.

Она сожалела о Винни, которого посчитала интересным и потенциально очень полезным человеком. Но мертвый Винни не принесет ей никакой пользы. Поэтому, не обращая внимания на Винни, она опустошила карманы Ивана, забрав бумажник, телефон, оружие. И, как подозревала с самого начала, обнаружила пузырек с амфетамином.

И это хорошо. Наниматель не одобрял наркотики и, если не полностью согласится с ее действиями, по, крайней мере, стерпит убийство, когда узнает об амфетамине.

Она вышла в лавку, взяла пакет, пузырьковую упаковку, поднялась наверх, вынула бонбоньерку.

Нанимателю она очень понравится. Гораздо больше, чем может не понравиться убийство Ивана.

Джей тщательно завернула ее и спустилась вниз. Ей доставили удовольствие поиски красивой коробки и очень стильной тонкой золотой ленты. Положила бонбоньерку в коробку, перевязала лентой. Сложила в пакет телефон, бумажник, нож и пистолет, добавила коробку и оберточную бумагу.

Немного подумав, она отперла витрину и выбрала женский портсигар. Ей понравился блеск перламутра и рисунок из крохотных цветочков, напоминавший павлина.

Его можно использовать как визитницу, решила она и уронила портсигар в сумочку.

Немного поколебалась, размышляя, не стоит ли уничтожить пленки с камер и систему сигнализации. Но без тщательного изучения нельзя быть уверенной, что она не пошлет сигнал тревоги. Джей предпочитала иметь хорошую фору. Но в любом случае продавщица и охранник видели ее и дадут описание. У нее нет ни времени, ни желания разыскивать и убивать их.

Она вернется в дом, который определил ей наниматель как временное жилище в Нью-Йорке. Теперь рядом не будет вертеться Иван, подглядывая, подслушивая, в надежде увидеть ее голой.

Но лучше пройти несколько кварталов, прежде чем взять такси. А прогулка и поездка дадут время обдумать, как представить отчет нанимателю.


Лайла поставила на стол голубую вазу с подсолнухами – прекрасное теплое приветствие хозяевам – и прислонила к вазе записку.

Она дважды проверила, все ли на месте и согласно списку: такова была ее обычная политика.

Свежее белье на кроватях, свежие полотенца в ванной, свежие фрукты в чаше. Кувшин лимонада в холодильнике, вместе с охлажденным салатом с пастой.

Кто захочет думать о стряпне или заказывать еду, когда только что вернулся с каникул?

Вода и еда для Томаса, цветы политы, пыль с мебели стерта, полы почищены пылесосом.

Она попрощалась с котом, обняла его и погладила.

– Они будут дома через пару часов, – пообещала она. – И так обрадуются, увидев тебя! Будь хорошим мальчиком. Может быть, я еще приеду и побуду с тобой.

Оглядевшись в последний раз, она повесила на плечо сумочку и чехол с ноутбуком. Взялась за ручки чемоданов и с умением, выработанным опытом, выкатила их за дверь.

Ее приключение в квартире Килдербрандов закончено. Скоро начнется новое.

Но сначала она поедет на похороны.

Швейцар заметил ее, как только она вышла из лифта, и тут же подбежал.

– Ну, мисс Эмерсон, вы должны были вызвать меня. Я бы помог вам.

– Я привыкла. У меня своя система.

– Вижу, что так и есть. Ваша машина только что подъехала. Должно быть, вы уже спускались, когда они позвонили и попросили вам передать.

– Видите, я успела.

– Идите в машину. Я положу вещи в багажник.

Она как-то странно почувствовала себя при виде лимузина. Не самого шикарного, но все-таки длинного, темного и сверкающего.

– Спасибо за все, Этан.

– Не за что. Хоть иногда заходите к нам.

– Обязательно.

Она скользнула в машину и взглянула на Джули и Люка. Водитель закрыл за ней дверь.

– Как-то мне не по себе. Простите, Люк, вы его знали, но мне не по себе.

– Я едва его знал. Но…

– Зато мы знаем Аша.

Лайла положила сумочку на сиденье.

– Но хоть день хороший. При мысли о похоронах мне всегда представляется дождь.

– Пари на то, что у тебя в сумке зонтик.

Лайла пожала плечами.

– На всякий случай.

– Если ты когда-нибудь окажешься на необитаемом острове, или в зоне военных действий, или в лавине, вспомнишь Лайлу и ее сумку, – с доброй усмешкой проговорила она, повернув лицо к Люку. – Если у тебя отрежут руку, она, возможно, что-нибудь найдет в сумке, чтобы ее пришить. Она однажды починила мой тостер отверткой длиной с мой мизинец и парой щипчиков.

– И без скотча?

– Он в сумке, – заверила Лайла. – Маленькая катушка. Может быть, вы дадите описание игроков? Кто там будет?

– Все там будут.

– Вся таблица?

– Вся или большинство из нее.

Люк заерзал, словно чувствовал себя неловко в темном костюме и галстуке. Они всегда съезжаются в связи с важными семейными событиями. Похороны, свадьбы, церемонии по случаю окончания университета, серьезная болезнь, рождение ребенка… Я не назвал бы дом отца Аша демилитаризованной зоной. Но чем-то весьма к тому близким.

– А что, бывают войны?

– Случаются. Иногда небольшие сражения. Но никаких глобальных конфликтов. На свадьбы собираются все. На последней мать невесты и отец подружки невесты подрались: вырванные волосы, исцарапанные лица, разорванная одежда, и зрители под конец были вынуждены окунуть их в пруд с карпами.

Люк вытянул ноги.

– У нас сохранилось видео.

– Ну и веселые же люди!

Лайла потянулась к крышке встроенного кулера и пошарила в нем.

– Кто-нибудь хочет имбирного эля?


Аш сидел в открытой беседке, увитой толстыми лозами глицинии. Нужно идти в дом, общаться со всеми, но хоть на несколько минут он может вдохнуть свежего воздуху? Побыть в покое?

Несмотря на размеры, дом казался душным, тесным и слишком шумным.

С того места, где он сидел, был виден изящный силуэт гостевого дома с многоцветным садом. Мать Оливера еще не выходила и заперлась вместе с невесткой, дочерью и теми, кого его отец шутливо называл стаей гусей.

Но это к лучшему, и у нее есть время искать утешения у этих женщин еще до похорон.

Он сделал все, чтобы обрисовать ей заупокойную церемонию. Только белые цветы, и казалось, их целые акры. Десятки белых стульев, расставленных рядами по длинному северному газону. Белая трибуна для ораторов. Выбранные ею снимки Оливера в белых рамках. Струнный квартет (Иисусе!), которому велено одеться в белое. Всех скорбящих просили одеться в черное.

Только волынщику было позволено одеться в цветное.

Он считал, и, к счастью, отец согласился, что матери необходимо дать все, что она хочет, если уж приходится планировать похороны своего ребенка.

Хотя он надеялся на небольшую церемонию, собралось больше трехсот гостей. Большинство членов семьи и несколько друзей прибыли еще вчера и теперь разошлись по всему дому с десятью спальнями, гостевому дому, дому у бассейна и саду.

Им нужно было поговорить, задать вопросы, на которые у него не было ответов, есть, спать, смеяться, плакать. Они всасывали каждую каплю воздуха.

Претерпев более тридцати шести часов всего этого, Аш только и мечтал что о своей мастерской, своем доме. И все же улыбнулся, когда его единокровная сестра Гизела, черноволосая красавица, вошла под тенистые плети. Села рядом и склонила голову ему на плечо.

– Я решила прогуляться, прежде чем сброшу Катрину с балкона Джульетты в бассейн. Но не уверена, что доброшу, так что прогулка показалась лучшей идеей. И нашла тебя.

– Гораздо лучшей. Что она сделала?

– Рыдала, рыдала, рыдала, рыдала. Она и Оливер почти не разговаривали, а когда открывали рты, то лишь для того, чтобы оскорбить друг друга.

– Может, поэтому она и плачет. Некого теперь оскорблять.

– Полагаю, им нравилось трепать друг другу нервы.

– Тяжко тебе пришлось.

Он обнял ее за плечи.

– Я любила его. Он был поганцем, но я его любила. И ты тоже.

– По-моему, я употребил это же слово, чтобы описать его кому-то. Он особенно любил тебя.

Гизела на секунду прижалась лицом к плечу Аша.

– Будь он проклят! Я так зла на него за то, что он умер!

– Знаю. Я тоже. Ты видела его мать?

– Заходила сегодня утром. Немного поговорила с Олимпией. Она опиралась на Энджи. И кто-то дал ей валиум. Она переживет. И все мы тоже. Но мне так будет его не хватать! Он всегда смешил меня. Выслушивал, а потом смешил. И мне нравилась Сейдж.

– Ты ее знала?

– Черт, да я их познакомила!

Гизела вытащила из нагрудного кармана платок и промокнула глаза.

– Я встретила ее в прошлом году в Париже, и мы сразу поладили. Когда возвращались в Нью-Йорк, вместе ходили на ланч. То есть я ела ланч. А она – листочек салата и ягодку. Половину ягодки.

Она ловко сложила платок, влажной стороной внутрь, и сунула его обратно, в нагрудный карман.

– Она пригласила меня на вечеринку, и я решила взять Оливера. Мне показалось, что они могут друг другу понравиться. Знаю, это глупо… и можешь мне не говорить, что это глупо…

Она вновь прижалась лицом к его плечу.

– …но теперь я жалею, что привела его. А может, если бы не это, оба были бы и сейчас живы?

Он нежно коснулся губами ее волос.

– Ты сказала, не нужно говорить, что это глупо, но приходится.

– Он впутался во что-то скверное, Аш. Наверняка. Кто-то убил его, значит, это было что-то скверное.

– Он что-то говорил тебе? О сделке? О клиенте?

– Нет. Когда я говорила с ним в последний раз, за несколько дней до его смерти… он позвонил мне. Сказал, что все классно, лучше некуда, и он скоро приедет ко мне. Я могла помочь ему найти квартиру в Париже. Он вроде бы даже хотел ее купить. Теперь этого никогда не будет… Но правда, было бы здорово, если бы все так вышло?

Она выпрямилась, смаргивая слезы.

– Ты знаешь больше, чем говоришь. Я не стану спрашивать, не уверена, что готова это слышать, но ты знаешь больше, чем говоришь нам. Я помогу, если сумею.

– Конечно, поможешь.

Он поцеловал ее в щеку.

– Если что, я позову тебя. А сейчас проверю цветы и волынки.

– А я загляну к Олимпии. Скоро прибудут гости.

Она поднялась вместе с ним.

– Пусть Боб тебе поможет. Боб – скала.

Верно. И он уже попросил Боба – брат со стороны матери – следить, чтобы некоторые не слишком напивались.

Не хотел, чтобы кто-то кончил свои дни в пруду с карпами.


Лайла решила, что «огороженная территория» – название чересчур военизированное и давящее на сознание. Да, высокие толстые стены, но камни поблескивают с царственным дружелюбием. Да, мрачные крепкие запертые ворота. Но с роскошным чугунным литьем и стилизованным «А» посередине. Очаровательный домик привратника утопает в тигровых лилиях.

Двое охранников в черных костюмах проверили их документы, прежде чем пропустить лимузин. Возможно, эта процедура соответствовала названию. Но не более того.

Высокие стройные деревья поднимались над бархатными газонами. Густые кусты, невиданные растения пестрели среди зелени вдоль прямой, как стрела, подъездной аллеи, ведущей к довольно громоздкому дому.

Он должен был производить гнетущее впечатление, но сливочно-желтый камень вносил светлую ноту, а форма – в виде буквы U – смягчала общий вид. Красивые балконы, острые крыши на каждом крыле добавляли очарования гостеприимства.Она увидела фигурные кусты: дракон, единорог, крылатый конь.

– Нынешняя жена, – пояснил Люк. – Ей нравится все причудливое.

– И мне тоже.

Водитель остановился перед крытым портиком. Густые лозы с фиолетовыми цветами, размером с блюдце, обвивали колонны, поднимались на балконы. Подобные штрихи, по мнению Лайлы, превращали дом из устрашающего в приветливый.

Все же придется купить новое платье. Ее черное, на торжественные случаи, пережившее уже три сезона, пожалуй, не годится.

Она надеялась, что волосы обеспечат ее облику необходимый штрих и некоторый флер достоинства, особенно если она уложит их на затылке в узел.

Водитель помог ей выйти, и Лайла остановилась, любуясь домом. Через несколько секунд из массивной двери выпорхнула блондинка, помедлила на ступеньках крыльца и бросилась Люку на шею.

– Люк! – всхлипывала она. – О, Люк!

За ее спиной Лайла обменялась скептическим взглядом с Джули.

– Оливер! О, Люк!

– Мне так жаль, Рина.

Он провел рукой по спинке ее черного платья с кокетливым кружевным лифом и коротким подолом.

– Мы больше никогда не увидим его. Я так рада, что ты здесь.

Очень рада, полагала Лайла, особенно судя по тому, как женщина льнула к Люку еще несколько секунд после того, как он попытался освободиться.

Года двадцать два, предположила Лайла. С длинными прямыми белыми прядями, длинными загорелыми ногами и безупречной кожей, на которой идеальные хрустальные слезы кажутся искусственными.

Зло, сказала она себе. Все правда, но зло.

Блондинка обвила руками талию Люка, прижалась к его боку и окинула Лайлу и Джули долгим оценивающим взглядом.

– Кто вы?

– Катрина Картрайт, это Джули Брайант и Лайла Эмерсон. Они друзья Аша.

– О, вот как! Он на северной стороне. Делами занимается. Я покажу вам. Гости прибывают. Все эти люди, – сказала она, рассеянно глядя на другой лимузин, подъезжающий к дому, – хотят воздать честь Оливеру.

– Как его мать? – спросил Люк.

– Я не видела ее сегодня. Она заперлась в гостевом доме. Совершенно сломлена. Как и мы все.

Она продолжала по-хозяйски прижиматься к Люку, ведя их по мощеной дорожке.

– Не знаю, как мы теперь будем жить. Как все мы будем жить. Да. Мы открыли бар в патио.

Она беспечно показала на стол, накрытый белой скатертью, за которым суетилась женщина в белом жакете.

За большим патио простирался газон. Ряды белых стульев выстроились перед беседкой, увитой розами. Под ее аркой стоял большой стол, на котором возвышалась урна. Все белое, как у невесты, включая мольберты, на которых стояли увеличенные снимки Оливера Арчера в белых рамках.

Квартет сидел под второй аркой, играя тихую классическую музыку. Люди, одетые в похоронно-черное, общались друг с другом. Некоторые уже побывали у бара и держали в руках стаканы с вином и коктейлями. Остальные сидели, приглушенно разговаривая.

На одной женщине была шляпа с круглыми, широкими, как луна, полями. Она то и дело подносила к глазам платок.

Сквозь красивую рощицу деревьев она видела то, что могло быть теннисным кортом. А к югу – синела поблескивавшая на солнце вода бассейна, рядом с которым стоял маленький каменный домик.

Кто-то слишком громко смеялся. Кто-то говорил по-итальянски. Женщина в белой униформе молча, скользя, как призрак, собирала пустые стаканы. Другая принесла женщине в шляпе бокал шампанского.

И подумать только, что она не хотела приезжать! Да это лучше любого театра! Словно перед ней сцена, на которой разыгрывается действие!

Ей хотелось написать об этом. Наверняка она сможет вставить это в книгу!

Поэтому она стала запоминать лица, ландшафт, маленькие детали.

И тут она увидела Аша. У него такое усталое, печальное лицо.

Не пьеса. Не театр.

Смерть.

Думая только об Аше, она подошла к нему.

Он взял ее руку. Несколько секунд они стояли молча.

– Я рад, что ты приехала.

– Я тоже. Здесь… какая-то неземная красота. Все белое и черное. Драматично. Судя по тому, что вы говорили, ему бы понравилось.

– Да. Понравилось бы. Олимпия – его мать – была права. Черт, Рина добралась до Люка. Нужно ее увести. Она влюблена в него с ранней юности.

– Думаю, он сам справится. Я могу чем-то помочь?

– Все сделано. Или будет сделано. Позволь мне раздобыть вам всем места.

– Мы найдем места. У вас полно дел.

– Мне нужно пойти за Олимпией или послать кого-то за ней. Я вернусь.

– Не волнуйтесь за нас.

– Я рад, что ты приехала, – повторил он. – Правда.

Ему пришлось проталкиваться сквозь толпу гостей, тех, кто хотел принести соболезнования, и тех, кто хотел перекинуться словом. Он направился к дому, решив обойти его сбоку. Но остановился, увидев Энджи.

Вид у нее был измученный. Она словно согнулась под грузом собственной скорби и попыток взять на себя часть скорби невестки.

– Она хочет увидеть Винни.

Энджи запустила руку в копну курчавых волос.

– Видели его?

– Нет. У меня было много дел, возможно, просто пропустила момент появления.

– Я попытаюсь ему дозвониться. Он должен быть тут уже час назад. Два.

Она тихо вздохнула.

– Он водит машину, как старая леди, и не пользуется громкой связью. Так что, если он еще в дороге, не ответит.

– Я поищу его.

– Нет, лучше постарайся начать церемонию. Она еще держится, но это долго не продлится. Если он опоздает, значит, опоздает. Пусть распорядитель похорон усаживает людей. Твой отец?

– Я приведу его. Десяти минут достаточно?

– Десять минут. Он будет здесь.

Энджи вынула из маленькой сумочки телефон.

– Черт побери, Винни, – пробормотала она, отходя.

Аш решил, что Винни может быть в доме. Он поищет его и скажет отцу, что уже пора.

Он дал знак распорядителю, проводил бабушку Оливера с материнской стороны, усадил и направился к дому.

Но успел мельком увидеть Лайлу, сидевшую слева от Люка. Джули сидела справа. А слева от Лайлы сидела Катрина и изливала той душу.

Наверняка история состоит из восклицательных знаков.

Но когда представил все это, стало немного легче.

«Да, я рад, что она приехала», – подумал Аш в последний раз, прежде чем поспешить в дом за отцом и сказать последнее «прости».
Нора Робертс