Теремок

Введение

Кто, кто в Теремочке живет?
На заре моей юности в жизни многих людей ворвались сериалы. Они пришли издалека, из самой Бразилии. И слово новомодное " фазенда" очаровало многие умы.
Приходя с работы, усталые и голодные, все приклеивались к экранам ТВ и следили за жизнями незнакомых им людей. Там была и драма и комедия, романтика,любовь и слезы. А наша жизнь такая скучная и наверное неправильная. Многие так думали, а может просто не задумывались о своей жизни, времени на нее у многих и не было. Просто жили, поживали в ногу со временем. Праздновали дружно красные даты в отрывном, настенном календаре. Устраивали шумные, веселые застолья: с песнями протяжными, с плясками, с играми и шутками. Не сплетничали, чужое горе воспринимали, как свое, а счастью радовались всем гаком. Если похороны: все вышли проводить в последний путь и помянуть добрым словом. Если свадьба: выкуп за невесту или жениха расхвалить по полной.
Многоэтажки стали теремками и все в них друг друга знали. Здоровались при встрече. Даже про далеких родичей спрашивали, интересовались их жизнями.
Так мы однажды с семьей переехали из Петергофа на новую квартиру в Ленинграде. В новый , окраинный район Ульянка. Папе квартиру дали от работы. И в пятиэтажке, с восьмью парадными мы поселились в третьей, на третьем этаже, в трёхкомнатной распашонке.
До войны это была большая деревня Ульянка, на окраине Ленинграда. А во время войны, окруженный в блокаду город, не имел связи с этой деревней.Ее просто стерли с лица земли, линия фронта прошла как раз здесь.
В мои девять лет, я была довольно взрослой, хозяйственной девочкой. Была нянькой для младшего брата.Знала свои обязанности по дому. С рублем в кулачке ежедневно ходила в ближайший магазин за хлебом и булкой и 200 граммами сливочного масла. Его мне заворачивали, взвесив кусок на весах, в толстую, серую бумагу. Купив эти нехитрые продукты возвращалась перед школой домой(училась я во вторую смену).Шла до дома долго, глазея по сторонам и часто останавливаясь. Голова моя всегда была забита глупыми девчачьими думами. Но не про малину и мальчишек. А так, на случай, если я вдруг в открытый люк провалюсь. Меня всегда успокаивало, что с голоду сразу не умру, пока искать меня будут. Хлеб и булка есть в плетеной сетке базарной. Масло я не любила, но и его съем, если сильно оголодаю, если с поисками задержатся.
Подумав так, я успокаивалась. Обходила десятой дорогой люки с выпуклыми крышками.А если один не доглядела, перескакивала его с разбегу. Подходя к нашей парадной, на лавочках возле нее друг напротив друга сидели враждующие между собой баба Катя с первого этажа и бабушка Ольга Георгиевна, со второго.
Они знали все про всех и про все. В наше время это такая Википедия. Краткие и основные сведения сериала "Теремок" на Таллинском шоссе.Три параллельно стоящих пятиэтажки, наша посередине. А через шоссе раскинут огромный яблоневый сад, нежно называемый нами всеми, яблоньками.Как он уцелел в годы войны было непонятно никому. Но он белой невестой встречал всех по весне, радовал и наш "Теремок".
Совершенно не бразильский сериал, а советский и добрый, со своими лихими и не очень сценами в каждой из четырех квартир, на лестничных площадках.

Первый этаж
Удивительная штука наша память. Невозможно сосчитать в ней все уголки.И углы то прямые, то острые и в каждом спрятана своя незатейливая история.
В моей Теремковой истории многие углы будут пустовать. Многие имена и фамилии героев память стерла.Но то, что оставила , актуально и в наши дни.У многих из вас наверняка есть похожие соседи. Но многие даже не подозревают об их существовании. Потому что случайно встречаясь с ними на лестничной площадке перед лифтом, мы не здороваемся и не понимаем кто эти люди и что они здесь делают.
Теремки стали муравейниками, а люди стали не безразличными, как кажется с первого взгляда, а просто переполненные своими заботами и делами и не видят в них даже своего носа.И в моем детстве люди мне виделись добрее.Может потому , что детство безоблачное и светлое, а мы были маленького роста и все вокруг казалось большим.И мы старались скорее вырасти до добрых мам и пап, старались стать чуточку лучше их.
На первом этаже, в квартире у самого входа в парадную, жила семья тети Тоси. Для нас детей, все взрослые были то тетями, то дядями, бабушками или дедушками. И не важно были они нам родственниками или нет.
Тетя Тося с дядей Володей, их дети Вовка и Ира, и баба Катя, Катерина Ивановна. Она приходилась Тосе свекровью очень требовательной и самоуверенной. Приехала к ним погостить из Псковской обл., да так и осталась с ними до смерти. В открытые форточки часто были слышны ее наставления невестке, ее ей недовольство. Но когда она сидела на лавочке возле окон, семья ее становилась почти святой, даже у невестки за плечами прорезались крылышки ангела. Что уж говорить о любимом сыне.
Сколько же уважения и терпения было в душе у тети Тоси к своей не чуткой свекрови. И когда ее Володя приказал долго жить, она с любовью ухаживала до конца за бабой Катей, которая постоянно плакала, глядя на свою невестку и винилась перед ней.От смерти сына так и оправилась и вскоре следом ушла за ним.
Вовке на долю выпала не простая судьба. Первая жена его Ира заболела раком, родив сыночка. Он заботился о нем и через время, уже вдовцом, вновь обрел семейное счастье, став отцом уже девочки.
У Иры все сложилось спокойнее и проще. Она учительствовала, родив сыновей. А я помню, как я стала ее первой учительницей. Ира еще не ходила в школу, была тремя годами меня младше. Я учила ее читать букварь. Злилась , тыкая указкой, выстроганной моим папой и смастерившим мне школьную доску из куска коричневого линолеума. Я тыкала указкой в написанные мелом на доске буквы. Ира маленькой долго не говорила, то ли из за проблем, то ли была слишком застенчивой и замкнутой девочкой. И какова была радость всей ее семьи, когда она набравшись духу, прочла слово Цветок, красиво выведенное мной мелом на доске. Я была на вершине блаженства. Я учитель от бога. Им я не стала, но долго почивала в лучах детской своей славы.
Соседями тети Тоси была семья Димки. Каким красивым, угрюмым хулиганом он рос. Родители его, Валера и Тамара, были штукатурами в одной бригаде строителей. И часто напивались после работы, забывая о сыне. Тогда он сам брал над ними заботу. Берег их пьяный покой. Готовил, чистил, убирал квартиру из одной комнаты, после их бородинских сражений.
Я всегда, случайно встречая его на лестнице, возле почтовых ящиков, замирала от красоты его черного взгляда. Он был младше меня года на четыре, мы никогда с ним не разговаривали, но я украдкой вытирала слезу счастья. Бывают же на свете такие красавцы.
Напротив тети Тоси поселилась семья тети Таси и дяди Кости. Они были такими воображулями оба. Девочки их , Лена и Оля, росли разными. Первая невероятная тихоня красавица, другая невзрачная вредина. Тося вела дружбу с Тасей, а Ира с Леной. Ее младшая сестра Оля в дальнейшем, как говорят многие взрослые, стала оторви да выбрось. В детстве эти слова я понимала по своему. Оля постоянно обрывала обои со стены, а тетя Тася не переставая их выбрасывала в мусорное ведро, которое на помойку выносил дядя Костя. Одним днем вся наша парадная была поражена внезапной смертью тети Таси.
«Зарезали ее в больнице доктора» -,всем сообщала новость баба Катя. И я стала бояться ходить в поликлинику к врачам. Тетю Тасю хоронили всей парадной. Гроб поставили на скамьи возле входной двери. Молодая, чернявая оставила сиротами дочерей. Дядя Костя стал тихо плакать и пить горькую, сидя возле окна кухни. По слухам, Лена в дальнейшем вышла замуж за моряка и уехала с семьей на север. А Оля, которая оторви и выбрось, жизнь свою действительно выбросила, как старые сорванные обои со стены. Лечилась от алкоголя, а после затосковала по маме, отправилась за ней следом.
Напротив Димкиной квартиры жила семья Черновых. Маленький муж, огромная жена тетя Валя, дети их: Вова и Марина.Тетя Валя бухгалтер в папиной строительной конторе. Она всю жизнь помнит свою первую любовь, любви к мужу особой нет, лишь дети. Вова мрачен и молчалив, Марина красивая блондинка. Вова молодым умер в деревенском доме родителей, после их ухода из жизни. Марина нашла второе семейное счастье на берегах солнечной Сицилии в виде прекрасной второй дочери Эмилии.
Пока я вспоминала наш Теремок, по советскому ТВ в те годы уже стали показывать наши сериалы: « Тени исчезают в полдень», « Вечный зов».Все соседи смотрели и их, не отрываясь от экранов телевизоров, у кого то уже цветных.Сопереживали героям, вспоминали свою молодость.Женщины плакали, а их мужья порой сжимали от чувств кулаки, прижимая своих жен покрепче к себе.
Я поднявшись по лестнице в пролет между первым и вторым этажом, остановившись возле почтовых деревянных ящиков в ряд на стене.Открываю маленьким ключиком наш, достаю плотную стопку писем Авиа и почтовых открыток с поздравлениями. Дойдя до нашей входной двери, отворяю и ее. Запах свежей хвои новогодней елки забивается в красный от мороза нос и глаза слезятся то ли от него, то ли от счастья.

Второй этаж
Самым моим любимым в детстве праздником был Новый год. Наверное он был любимым и у многих взрослых. Почта в эти дни работала на износ. Наша почтальон только успевала рассовывать по почтовым ящикам письма и открытки с поздравлениями.
Огромные очереди в магазинах: продуктовых и подарочных. И елочные базары. В загородке леса из елок, присыпаных снежной мукой.Терпкий запах еловой смолы и иголок. Папа всегда выбирал самую пушистую елочку и мы с ним катили ее домой на санках , по расчищенной от снега трактором дороге , до нашей парадной.
Поднимались на второй этаж и звонили в дверной звонок квартиры под нами, чтобы поздравить с наступающим праздником друзей.Там жили наши соседи, семья Сатюковых. Глава семьи ,дядя Сеня, работал с папой в одной строительной организации, называемой Трестом. Жена его, тетя Марина, умная, расторопная хозяйка всю семью держала в своих незнающих покоя руках. Две их дочери: Таня и Инна, с ней мы учились в одной школе, в параллельных классах. Заселились в квартиры наши семьи одновременно. Однажды тетя Марина со старшей Таней стояли на своем балконе и смотрели на резвящихся внизу ребятишек. Один маленький мальчик трех лет катался на своем велосипеде трехколесном. Он привлек их внимание. Им был мой младший братишка Алешка, грозящий кулачком бабе Кате: " Ой бабка, смотри у меня, не кричи сильно, а то я тебе в глаз дам." Откуда он понабрался таких слов неизвестно, но это стало анекдотом на долгое время. А тогда тетя Марина подумала про себя: " Ну и соседи у нас."
Наши семьи в дальнейшем стали очень дружны. Отмечали вместе праздники и дни рождения. Мой интеллигентный папа нашел общий язык с дядей Сеней, с таким же воспитанным мужчиной. А тетя Марина до самой смерти моей мамы были верными подругами.
В новогодние праздники квартира тети Марины превращалась в пещеру Али Бабы, со всевозможными невероятной красоты украшениями. Все здесь сверкало и переливалось огоньками и блестящими гирляндами. Тетя Марина рано повзрослела, ей было около десяти лет, когда в Блокаду Ленинграда своими детскими ручками зашила в белую простынь мертвое тело своей мамы. На санки его помог погрузить дворник и она через весь город везла маму на Пискаревку. Слезы сосульками свисали с ее детского личика, а душа превратилась в душу зрелой женщины. Она почти не улыбалась, став ей.Тогда она поклялась себе, что дети и внуки ее будут счастливы. И своим примером жены и мамы привила любовь к семье и своим дочерям.
Я помню Танину свадьбу в мае, мужем ее стал выпускник мореходки. Наша семья была приглашена. В гостиной тети Марины были установлены столы от стены до стены. Была жаркая весна и Таня просто таяла в длинном кремпленовом платье. Иннину свадьбу я пропустила, отдыхала на летних каникулах на Украине.А вот свадьбу ее дочки Оли увидела и помню, как возле парадной обняла ее и пожелала счастья.
Инна со своим мужем познакомилась в ненавистном мне пионерском лагере Маяк, на Ладоге.Мы отдыхали там с ней в разное время. Меня в слезах с родительского дня увезли домой, а она приехала в мой отряд на вторую смену. В нее сразу влюбился мальчик Алеша.И несколько лет подряд он приезжал постоять под окнами ее квартиры, узнав где то адрес Инны.Ехал долго на метро из центра города. Спустя годы, когда Инна случайно увидела его, узнала эту трогательную историю. И вышла за Алешу замуж.
Семья Сатюковых была образцом советской семьи. И теперь, когда нет больше тети Марины и дяди Сени, их дочери дружны, дружны их дети и все у них хорошо.
Напротив двери тети Марининой квартиры жила семья Пучкаревых. Малообщительные муж Костя с женой Лидой, Ольга Георгиевна-мама Лиды и Лариса-дочка и внучка. Тогда мне казалось, что это совершенство советской семьи. Лариса была такой хрупкой и воздушной, она была где то на четыре года старше меня. И я была уверена, что она занимается балетом и скоро мир узнает новую Плисецкую. Но худенькая Лариса выросла в худенькую женщину со сломанным, трубным голосом, совершенно не женским, каким то неземным. Лариса выросла и стала аптекарем.Привела в свой дом мужа бабника, родив от него мальчика. А после выгнала его, узнав об измене с Мариной с первого этажа. Но Марину простила и даже еще сильнее сдружилась с ней. После простила и мужа. Все праздники они стали отмечать снова вместе. Лариса держала своих родителей и бабушку в ежовых рукавицах, а они не чаяли в ней души. Ольга Георгиевна всегда делала всем язвительные замечания, сидя на скамейке с бабой Катей.Они враждовали, но вместе выходили проветриться на скамейку и перекидывались немногими словами. Каждая говорила свое, не прислушивалась к словам другой.
Однажды я возвращалась домой с учебы. Ольга Георгиевна сидела на скамье в одиночестве. Попросила меня к ней присесть. И излила мне свою душу. Выплеснула мне, молодой девочке, весь свой надрыв. Всю боль, которую долго держала в себе.Почему мне? Я слушала ее молча. Слезы катились из глаз. Обняла ее. Тогда она мне почему то сказала, чтобы я сына своего назвала Павлом. Второго я так и назвала.
Как часто случается все не так, как думается. За закрытыми дверями происходят события, о которых мы даже не догадываемся. Белое бывает совершенно черного цвета и наоборот.
А яблоневый сад в тот год стоял в пышном цвету. Белые лепестки осыпались с деревьев в порывах ветра на зеленую, майскую траву. Впереди маленькой точкой маячили летние каникулы. Но сначала экзамены за восьмой класс, после смена школы.А пока я сижу на покрывале под старой яблонью, вдыхаю воздушный аромат ее цветов. Смотрю в учебник русского языка и вижу в нем лишь фигу. Мысли мои летают где то далеко. А рядом, под боком моим лежит белый пушистый комок нашей мальтийской болонки Микки. Она сладко спит и дергает маленькими своими лапками во сне.

Третий этаж
Я очень люблю город моего детства Петергоф. Уютный и тихий, с красивыми старинными парками и Ольгиным прудом.С зеленым деревянным зданием моего детского сада Теремок. Огромные его окна с резными белыми наличниками и крыльцо с узорчатым навесом.
Теремок, архитектора Бенуа, сохранился до сих пор, выкрашенный в другой цвет. Стоит в ограждении витой решетки недалеко от парка фонтанов. По дороге к нему я нашла дуб, который мы посадили с мамой и он вырос из желудя. Красивый собор Петра и Павла с маковками цветных куполов и витиеватой железной лесенкой на колокольню. Церковь полутемная и таинственная.По полу бегают отражения горящих язычков свечей, стоящих в железных подсвечниках. Пахнет воском и ладаном из кадила. Изредка после службы, когда церковь почти пуста от прихожан, увидишь черную рясу священника. Шурша ей , он тихой поступью пройдет мимо и если успеешь, с улыбкой попросишь его тебя благословить. Сложишь руки лодочкой, правая ладонь сверху. Крестит с улыбкой в бороду, прикосновение теплой руки к твоей голове: " Иди дитя, с Богом." Тебе почти пол века, но детство лучится в твоих глазах.
Из Петергофа на новую квартиру в Ульянку, мы переехали в мои полные восемь лет. И я стала совсем взрослой.Может это было бичем того советского времени, когда родители работали и не боялись оставлять нас одних. Росли мы самостоятельными, принимая иногда взрослые решения в зависимости от обстановки. Телефонов не было и никто не догадывался, где мы и что делаем после школы. А мы были довольными и свободными. И свобода эта привила нам навыки не испугаться в сложной ситуации и выйти из нее победителем. Мы дети, двадцатого века, шестидесятых годов были по настоящему счастливыми и детство наше было смышленым, радостным и дружным.
Родители меня никогда не ругали, не за то было. Была я послушной, но настырной девочкой, хорошисткой в стенах школы и выдумщицей за ее стенами. В душе и капитаном Немо, позже Д Артаньяном, но в основном Чингачгуком, иногда и графом Монте Кристо. Но как он, мстить я не умела, да и обижалась на что либо в течении десяти минут. Почему я выбирала героев мужчин, чтобы быть похожей на них, мне не понятно. Потому то была я девочкой, девочкой, сто процентной. В красивых чулочках дольчиках, платьях в клетку и цветочек. Выпендрежных шапках и пальто. И даже с маленькими сумочками в ручках. Тяга к нарядам и сейчас со мной. А еще я была на удивление внимательной и наблюдательной к деталям,обстановке меня окружавшей. Все это я замечала и запоминала и складывала в уме занимательные истории.
Мама с папой были очень гостеприимными людьми. И в нашей трёхкомнатной квартире постоянно бывали гости. Они приезжали с подарками, останавливались порой надолго. После уезжали, потом снова возвращались и всегда присылали посылки нам на Новый год. Как мы все уживались я не помню.Но хорошее настроение, разговоры, радость общения в памяти остались.
А еще родители любили животных. Был у нас и ежик , и рыбки, говорящие ворона и попугай, черепаха. И две собаки. Черныш был всеобщим любимцем. Его мама подобрала в Петергофе зимой на голом снегу , возле больницы, где все еще работала. Он только родился, глазки даже не открылись и она его привезла к нам домой на электричке, выкормила из пипетки. Но когда одним летом мы всей семьей поехали на Украину. Мама его оставила у подруги, она тоже работала медсестрой в больнице. Ее семья жила в большом частном доме, в Володарке. И Чернышу там очень понравилось жить на свободе, гулять в саду и пить молоко от их коровы. Когда мы приехали его забрать, увидев нас он очень обрадовался, но в квартиру с нами возвращаться не захотел. Выбрал свободу. Я долго плакала, вспоминая его волнистую черную шерсть и мокрый любопытный нос.
Тогда почти сразу и появилась в нашей семье мальтийская болонка Микки. На вид ангел, но сама себе хозяйка. Творила, что ей вздумается.С папой они были друг от друга без ума. Даже пили воду несколько лет из одного бокала по ночам. Папа ставил его на торшерный столик возле спального дивана. И Микки тоже просыпалась и лакала оттуда воду. Когда папа об этом узнал, проснувшись случайно от ее чавканья, был неприятно удивлен.И воду стал ходить пить из графина на кухню.
И я хорошо помню, что всегда наша семья жила в согласии со всей животиной и друг с другом.
Рядом с нашей квартирой, за стенкой поселился маленький Андрюшка. Он был младше меня и его мама тетя Валя и папа дядя Валера порой просили стать на время его нянькой. Мы играли с ним в разные игры, придуманные конечно же мной. Я аккуратно носывым платочком в цветочек протирала его запотевшие от смеха стекла круглых очков.
Напротив нас жила семья Усачевых. Тетя Женя с дядей Юрой охотником. Их дочь Наташа и братишка ее Юрик. Тетя Женя учила мою маму правильно сервировать стол и знала толк в украшениях. Дядя Юра угощал свежим мясом, добытым на охоте. А Наташа помогала мне учить физику и не просто так. А чтобы потом целый день провести с нашим Чернышом. Его любили всей нашей площадкой. После помогала по физике уже со своим женихом Мишей просто так, когда Черныш выбрал вольную жизнь.
Рядом с Усачевыми жила семья Леонтьевых. Тетя Люба с дядей Васей и их дочь Лена, она дружила с Наташей. Были они ровестницами и были старше меня намного. Тетя Люба строга и неулыбчива, А дядя Вася веселый балагур всех женщин и даже меня школьницу при встрече приветствовал словами: " Как дела, королева?" Все таяли от этих приятных слов и улыбались ему в ответ. Лена быстро вышла замуж за красавца Костю, они вдвоем мне помогали с переводом по английскому. Но вскоре они разошлись. Детки у обоих родились во вторых браках. И они остались друзьями.
Зимой яблоневый сад стоял в глубоких сугробах. Их никто не расчищал и какое же было удовольствие барататься в них под черными голыми ветвями деревьв. Я часто, увязая в снегу , несла на руках погулять туда и Микки. Она была в вязанной белой жилетке, сшитой из старой шерстяной маминой шапки. Собачонка заливалась веселым визгом, бегая по рыхлому снегу. Шло время, приближалась весна и обновление. Яблоньки уже утопали в воде таявшего снега. Низкие размашистые их сучья лежали в лужах. И домой возвращались перелетные птицы. Пахло прелой землей и ветер нес запах перемен.

Четвертый этаж

Ветер перемен долетел и до Теремка. И на горизонте замаячило неведомое мне доселе слово Заграница.
Родители с друзьями собирались у нас дома и играли в покер, за круглым столом. Смеялись, шутили, играли не на деньги, а на желание: изобразить что то или кого то.

И в умы женщин ворвались новые идеи: как одеться самим и одеть детей. Чтобы броско, не как у всех. А у всех- это мутоновые шубки, валеночки, позже войлочные сапожки и шаровары. Они были заменены на рейтузы, а чулочки с резинками на поясе-майке с пуговками на спинке, стали называться заморским словом колготки.


Я помню все мамины платья, капроновые чулки со стрелками и лакированные черные туфли. В них я облачалась, когда мама работала, а я после школы играла в дам.
Мама меня нарядами баловала. Себе не купит, а меня порадует. Научилась сама шить, позже и папа научился. И они на мне отрывались. Ткани в магазинах были всевозможные: красивые и натуральные и очень качественные. Мода шла в ногу со временем, а мы бежали за ней.

Над нашей квартирой жила семья тети Полины и дяди Володи. Он бывший моряк, а после стал ходить с красным носом. А раз нос красный, значит пьет. Часто мы слышали над нашими головами их перепалки и швыряние стульев по паркету. Их дети: Вова и Ира всегда были почти без телесными и без шумными. Как будто их не существовало вовсе. Дядя Володя рано умер, сердце его не выдержало, а почему мне тогда в голову не приходило. Старший их сын стал ходить в загранку. И привозить оттуда всевозможные невиданные вещи. Которые ловко продавала втридорого тетя Полина.

Так у нас с мамой появились газовые платочки с нитями золотого люрекса. У мамы красный, у меня голубой. У папы модный тонкий галстук с узором из стекляшек, на резинке. Позже мама купила у тети Полины сапоги чулки лакированные, уже на двоих, размер ноги был у нас с ней одинаковым, 35. И плащи болоньи: у мамы коричневый, у меня васильковый. А потом и складные зонтики. Мой был таким ярким: бирюзово цикломеновым, а я в васильковом плаще.

Напротив семьи тети Полины жили Серовы. Тихая и бледная, как моль, тетя Валя и пьяница дядя Коля. Их дочери Таня и Галя. Таня дяде Коле была не родной, а с Галей мы дружили, но ходили в разные классы в одной школе. Она стеснялась своего убогого жилья и папу, который все пропивал. А бедная тетя Валя работала на трех работах и валилась с ног. Ее все любили и помогали, кто чем.
Я хорошо помню, как мы один раз отмечали день рождение Гали. Были лишь я и Инна с Алешей. Танцевали все вместе, прижавшись, встав в круг. И много смеялись. Галя была такой счастливой. Позже в ее жизни было мало счастья, но мне хочется верить, что сейчас она обрела покой.

Рядом с семьей Серовых жила семья Гусевых.Это отдельная история. Дядя Миша был другом моего папы, а тетя Женя маминой подругой. С их сыном Юркой дружила я.
Дядя Миша был большим хвастуном. У него все было лучше, чем у всех. Но мы его любили и прощали его похвальбы. Тетя Женя работала главным бухгалтером в какой то важной конторе. И практически всю семью содержала она. Были они богаты по тем временам. Дядю Мишу часто отправляли в командировку, в Финляндию. Он работал в папином тресте монтажником. А в Финляндии в то время с Советским союзом, строили совместно какой то важный объект.
Дядя Миша привозил нам с мамой подарки: пачки колготок дедерон и красивые модные кремпленовые ткани. Однажды привез тете Жене натуральную шубу из тонкого мутона в леопардовую расцветку. Все женщины нашего Теремка приходили ее примерять и даже я. На мне она волочилась шлейфом по полу, я чувствовала себя в ней королевой.

Дядя Миша в Финляндии завязал дружбу с капиталистом Гунором Феодоровичем. И однажды привел его семью к нам домой. Они приехали на экскурсию в Ленинград, на автобусе и остановились в гостинице « Астория». Гунор Феодорович, мужчина двух метров с голосом оркестровой духовой трубы, имел русские корни и обожал Россию. Его жена Мэйря, маленькая красивая белокурая женщина. И их дети подростки близнецы: Пеппи и Марьятта, родители называли ее Мэри.
Мы с Инной вызвались показать им Ленинград. И показали, они хорошо говорили по русски и были удивлены нашим знаниям об архитектуре города. А было то нам с Инной чуть по тринадцать лет. И я запомнила, как Мэри надела на наши шеи по красивому кулону на кожаных шнурках. У меня был синий якорь из натуральной эмали, у Инны кораблик. Мы даже побывали с ними в гостинице « Астория» и обедали там с их родителями в ресторане. Потом нашли номер и стояли под дверью, где повесился мой любимый Есенин. Эту историю мы им тоже рассказали и я прочла с выражением его стихи. Пеппи и Мэри мне хлопали в ладоши.
Прощальный вечер перед их возвращением в Финляндию провели у нас дома. Дядя Миша в то время был там в командировке и пришли лишь тетя Женя с Юркой. Мама накрыла стол скатертью самобранкой, напекла вафель в новой металлической вафельнице, их все почти съел Гунор Феодорович. Этот сибирский медведь с трубным голосом чувствовал себя у нас дома своим. Остатки вафель он завернул в салфетку и унес с собой, чтобы съесть по дороге. Всех нас обнял ручищами, папу приподнял даже. Его жена краснела и извинялась.
Семья дяди Гунора еще несколько раз приезжала к нам в гости, а после были многочисленные поздравительные переливающиеся открытки к Рождеству. Я доставала их из почтового ящика и радовалась их красоте.
С дяди Мишиным Юркой мы были большими друзьями. Был он очень красивым мальчиком, года на три старше меня. Всегда веселил меня смешными историями. Но был тюхлей и ленивым. Дядя Миша стал чаще прикладываться к бутылке, позже компанию ему составлял и сын. Все вышло печально под конец их жизни. Но до последнего, дядя Миша, уже вдовцом, часто звонил по телефону моей маме вдове. Они долго разговаривали и вспоминали дружбу наших семей.

Я очень любила ленинградскую осень. Такую недолгую, цветную и яркую. Она приходила сразу после бабьего лета. Яблоневый сад наш потихоньку редел. Старые яблони уходили на покой и их спиливали. Рядом на пустыре разбили песчаные дорожки и посадили тополя. Но многие яблоньки покрывались желтыми листьями, они по осени кружились и осыпались к черным шершавым стволам. Ноябрь близился своей темнотой, дождями и первыми заморозками. А там снова светилась звездочкой радость Нового года.

Пятый этаж

Как всегда правы классики, а мы были воспитаны на их произведениях. И на летних каникулах, порой из под палки их читали. Чехов и его « Вишневый сад». Я тогда плохо понимала горечь от его утраты, от уходящего времени дворянства. Мне было хорошо в настоящем и я была в нем счастливым ребенком, подростком и юной девушкой.

И тот звук лопнувшей струны, как символ чего то тревожного и горестного, и вишневый цвет сада своей прозрачной метафорой жизни, как таковой. Ведь жизнь прекрасна, как весеннее цветение сада. И мудрая печаль от прелести этого цветения и понимание, что все имеет свой конец.

И в финале пьесы стук топора по дереву и звук лопнувшей струны сливаются в единый звук: « Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий и печальный.
Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву.»

Наш яблоневый сад редел с каждым годом. Старые его деревья отмирали, а новые никто не высаживал. Мы росли и взрослели, набирались ума, порой теряли его, совершали глупые поступки, но не переставали радоваться, каждый по своему, радоваться молодости. И наши хотения, планы менялись от настроения. Юность легка и облачна, как осыпающиеся лепестки цветущих яблонь.

На последнем пятом этаже, тогда он казался просто заоблачным по высоте, жила семья Седовых. Я не очень помню их детей, их было трое. Девочка и мальчик почти взрослые, в отличии от меня , и Сережка. Он был пятью годами младше. Каким веселым шутником я его запомнила. Его лучистая улыбка всегда поднимала настроение и шутки были смешными, до коликов в животе. Мы с ним не дружили, но раскланивались при встрече на лестнице. Его мама, Полина Ивановна добрейшая женщина, часто заходила к нам домой и всегда приносила испеченые ей пирожки.

Напротив их квартиры тоже жила семья тети Поли с тремя детьми. С ними я общалась мало, они тоже были намного старше. Лишь помню, что сын тети Поли не стал путевым, свернул на кривую дорожку, и она до смерти жила с ним не путевым и мучилась.

Рядом с ними жила семья Мурышкиных. Дядя Сережа с тетей Любой и их дочь Таня. Она училась в одном классе с Юркой Гусевыми и была старше меня. И еще она была в него влюблена. Но он об этом не знал. Таня была красавицей и занималась художественной гимнастикой. Была непоседой и выдумывала всякие приключения. Познакомились мы с ней сразу после нашего переезда в Теремок.

Газоны под окнами бабы Катиной квартиры были еще не облагорожены и мы с Таней попросили ее у самой дороги посадить наше с ней дерево. Она разрешила. Помню в ближайшем леску мы с ней нашли малюсенькую березку, выкопали ее аккуратно и посадили полив водой.

Я выросла вместе с березой. Она дала побеги и стволов стало три. Они возвышаются выше Теремка. Наши яблоньки вымерли от старости. На их месте разбили песчаные дорожки и засеяли новую траву.
Лопнувшая струна моего детства осталась на подаренной мне гитаре. Я так мечтала научиться на ней играть. Но не научилась.Я научилась другому. Училась всю жизнь. Любить, быть любимой и просто жить. Любить жизнь.

Яблоневый сад всегда в моей памяти. И вдалеке от Родины, когда я вижу здесь по весне распускающиеся цветки яблонек, белым облаком нежным. И детство рядом тогда… Я не слышу, как топор стучит по дереву.

Эпилог

Память наша избирательна. Помнишь иногда совсем никчемное, а главное растворилось в ней.
Я не запомнила взгляда мамы при последнем нашем прощании с ней. Я тогда не знала, что оно последнее. Но я запомнила грустный взгляд в самую душу, ее собаки Кэрри. Ее печальные темные глаза, что она хотела мне сказать ими?

Я вышла из парадной своего детства, обернулась на окна на третьем этаже. Увидела силуэт мамы в кухонном окне. Она машет мне рукой, но не видит меня. Я обняла ствол белоснежной старой березы и ушла по знакомой дороге в зрелость. Сейчас тихая старость.

Яблоневый сад цветет постоянной весной в моей памяти...