Утро

Даже не думал, что она приедет. Помню, в полубреду ответил на звонок, влез в кроссы, вышел в подъезд, а она уже стояла возле двери. Ребята тогда подумали, что она прикалывается, и уже собирались стебаться надо мной, учитывая, как быстро я вернулся, но их лица заледенели, когда она вошла следом. Я и сам был до охерения удивлён.

Мы поставили на стол кружки и нашли только одну рюмку, потому что один из моих горячо любимых соседей утащил остальные с собой на какую-то пьянку. Стопка стояла перед ней. Она подняла её, торжественно объявила: «За встречу!» и, скользнув по мне взглядом, осушила одним глотком. Я был уже нетрезв и если представлял, чем всё это закончится, то отдалённо и скептически. А может, просто боялся признаться себе, в том, чего хочу.

Около часа мы просидели, развлекая её разными историями и нелепостями. Она притащила с собой шоколадку, - наверняка знала, что в нашем холодильнике мышь может только напиться и повеситься, - но так к ней ни разу и не притронулась. Хотела быстро и бесповоротно? Я не понимал. Не понимал я и того, почему она посреди ночи приняла моё приглашение и почему я сам её позвал.

Большую часть времени она молчала. Не от стеснения и не от недостатка слов. Она терпеливо ждала, когда сможет заговорить. В какой-то миг я поймал её взгляд, и она демонстративно проверила, который час. Намёк был понят и странно не проигнорирован мной. Я спровадил парней под предлогом завтрашней работы, и как только дверь закрылась, мы остались наедине. Она моментально расслабилась, а я нахмурился в попытке осознать, как так получилось, что ей стало комфортно со мной. Я налил нам ещё.

Было так много вопросов. Я не задал ни одного. Не потому, что мне нечего было спросить и я всё знал, нет. Потому, что не хотел знать. А она сидела на моём стуле, поджав под себя ноги в этих дурацких носках, и пыталась добиться от меня ответов, хотя бы подобия. И я отвечал. Но не так, как она хотела. Было столько «почему»: почему ты меня поцеловал, почему поехал со мной, почему не написал после. Я сам не знаю. Мы говорили об отношениях, о будущем, о том, что жизнь бессмысленна, и о прочей философской херне. Ты плакала, ядовито смеялась, и я не видел – чувствовал, сколько боли ты носишь в себе. А потом ты первая потянулась ко мне. Мы были пьяны, и я, глядя в твои по-наркомански широкие зрачки (блять, что ты принимаешь?), не смог сдержаться. Где-то на периферии крутилась мысль о том, что я предатель, как мог так поступить со своим лучшим другом, который влюблён в тебя до одури и омерзения, что всё это неправильно и не приведёт ни к чему хорошему, но… ты целовала меня и я падал. Знал, что мне нужно уйти, отвернуться, поглумиться и пристыдить. Знал и проглатывал твои стоны дальше. Я так тебя хотел.

Ничего из этого она так и не услышала.

В тот раз мы кое-как остановились. Я уехал и не вспоминал о ней месяц, и весь этот месяц никого не целовал. А сейчас она сидела передо мной вся такая растрёпанная, ненакрашенная, такая красивая и глушила стопку за стопкой, видимо, набираясь.. смелости. Последнюю она так и не донесла до рта, и мы пошли в спальню.

Пока она раздевалась, я пытался придумать, куда лечь. Озвучил единственно верный вариант, а она назвала меня дураком и потребовала идти к ней.

Я действительно верил, что лягу на полу? Идиот, солгавший сам себе.

Я обнял её, она прильнула к груди, закинула на меня ногу и попросила притвориться, что любит меня. Да, абсурд. Она не хотела, чтобы это сделал я, лишь просила позволить ей чувствовать. Ненадолго, только на пару часов до рассвета.

Стены слушали наши разговоры, в этот раз не такие глубокие, всё больше забавные, прыгающие с темы на тему (спасибо замыленному алкоголем сознанию). Я начал потихоньку слабеть и отключаться, как вдруг ощутил что-то мокрое, плавящее мне рёбра. На вопрос, плачет ли, она отрицательно покачала головой. Спросил, ****ит ли она, и почувствовал, как улыбается и невесомо кивает.

Мы лежали в обнимку, абсолютно чужие друг другу, никак и ничем не связанные, не обязанные, не похожие (столько «не»), но одинаково одинокие. Сломанные кем-то, зачем-то (сами собой). Я не мог помочь ей, не знал, как, даже если бы захотел. Что-то лепетал о том, что такие девушки не должны быть здесь со мной. Она приказала мне заткнуться своим поцелуем, и я разрешил ей.

Я бы ни в жизни не подумал, что это будет происходить между нами. Если бы мне сказали об этом, я бы ответил, что везунчик, но не настолько же. Губы покорно следовали за руками и были везде: в волосах, на губах, на скулах, на шее, на ключицах. Я терялся, я, блять, ненавидел её и до охуения хотел. Честно сказал (прошептал, - как только язык меня слушался?), что, если не перестанет, я не остановлюсь и не собираюсь её отговаривать. Она замерла. Подняла внимательные глаза, пригвоздила меня. И убедившись, что я понял (о как же я хорошо её понял!), продолжила целовать. Яростно. Нежно. С полной самоотдачей и искренностью. Мы притворялись, что притворялись. Это было по-настоящему. Каждый вскрик-всхлип, слизанный с губ, каждый укус, каждый толчок, каждое слово, сбегающее по нёбу. Всё было правдой.

Проснулся – она рядом. Я был уверен, исчезнет, точно фантом. Но вот она здесь: ластится сквозь сон, обвивает талию рукой и в довершение оставляет мягкий поцелуй на плече. И я, мудак, наслаждаюсь этим. Сладко потягивается, закутывается в одеяло, морщится. Недовольно мычит и не хочет вставать. Сказка медленно заканчивается, как бы ни хотелось запечатлеть это утро в хрустале, снежном шаре или где там ещё можно. Солнце настойчиво возвращает нас в наступивший день.

Поворачивается ко мне. Между нами пробегают несколько секунд. Я ловлю её взгляд – испуганный и безнадёжный. Молчу. Она одевается. Ни доброго утра, ни прикосновения. Сбегает в ванную. Я чувствую, что должен подняться, но не нахожу в себе сил. Нахуя мы это устроили, и как теперь доиграть в это нечто без потерь? Иду за ней. Она уже стоит у входной двери, явно давая мне понять, что намерена уходить. Ждёт. Я не собираюсь её отговаривать. Слова остаются на кончике языка. Всё трещит, искрится, лопается и разлетается вдребезги после её натянутой улыбки и ****ского «пока». Пока. Закрываю дверь и иду на кухню. Херли ты хотела услышать? Сама же съебалась, пятки сверкали, будто ничего не было.

На столе рюмка – пустая, надкусанная шоколадка. Усмехаюсь сам себе. Наливаю, закуриваю сигарету, в телеге сообщение:

«Я больше не напишу».

Я тоже.

–не отправлено–