Чудесно засыпается на гильотине...

Чудесно засыпается
        на гильотине,
Когда ихор порывом крапов пишет очерк;
Так лестно думать о своей кончине,
Когда вблизи смерть колесницей не грохочет...

То летним днём лакеи в вестибюле
Захлопнули сырых ночей капкан,
В пустынной засухе бездонной бури
В ладони выплеснули океан,

Сковало кандалами сердца выю,
Вновь заметался нерв собакой в четырёх стенах,
Сетями молчаливыми спираюсь не впервые,
Но что если удел всего есть прах?

И дверь захлопнется с протяжным стоном,
Вздымится мыслью потолок,
Я поздно вечером вернусь в родное лоно,
Но что если удел прощания — последний вздох?

Как вымоется след кровавый,
Облупится и краска на щеках,
С ней обыватели древнейших зданий
Пылают заживо в котлах;

Сгорает с ними радость северного моря,
Пропивши свет в шуму трактира,
Ты только подожди, не умирай, дай, я умоюсь
От копоти, угля и сажи мира.

Родная дрожь искусственного света
Глумилась надо мною светом фар,
Речей рекой упрямого апологета
Возможно раздразнить и маленький пожар...

Но я закрою дверь тяжёлую в прихожей
И продавлю лопатками в метале две дыры;
Кивок в парадной,
        но, должно быть, тот прохожий
Уже гниёт в колючем холоде земной коры.

О, если б жили мы в Санкт-Петербурге,
Топили б взоры бережно в Неве,
А я бы чтила свято быстрые секунды,
Прибив гвоздями существо его к стене.

С обугленным узором имени в семейном склепе
Очнулся день в поту:
        должно быть, просто сон;
И если вырван дух снарядом не был,
То в сотый раз погиб под колесом.

Должно быть, горько жизни в теле биться
В потоке ересей,
        делясь под гнётом схизм...
В морщинистых руках вязальщиц медлят спицы
— Живому снится смерть,
        а мёртвым — жизнь.

Легко ли
        засыпается
                на гильотине?