Спаситель

Густые сумерки смыкаются надо мной, словно мрачный саван, расчерченный силуэтами кривых деревьев. Вокруг тяжело вздыхает, будто злобное живое существо, мрачное болото. Под ногами хлюпает чёрная жижа — остатки прогнившей гати, по которой давно уже никто не ходил. Мне кажется, что топот погони слышится даже в безжизненном шёпоте ветра, а где-то далеко позади крадутся холодные тени. Когда-то я смотрел на мир широко распахнутыми глазами — и видел только бескрайние горизонты, ровные тропы и надёжных спутников. Теперь же каждый шаг отзывается обжигающей болью, будто раскалённые оковы стягивают мои рёбра.

Я вырвался из мрачного города, чёрные стены и островерхие башни которого ещё долго будут коситься мне вслед. За спиной остались застенки Инквизиции, пропитанные запахом горелого мяса и пеплом страданий. Боль там почти не утихала — казалось, она въелась в меня, как клеймо. Но я не просто беглый преступник: я — хранитель древней магии, сумевший украсть у судьбы шанс на жизнь. В дрожащих пальцах я сжимаю мешочек с рунами, которые и вывели меня из этого ада. Они обещали путь к свободе, сулили спасение, дарили искру надежды, когда от гнева инквизиции я почти утратил волю. И вот я решился сбежать, преодолев отчаяние и боль, веря, что руны не лгут.  Рунами было предсказано, что на своём пути я встречу Спасителя. Но сейчас, когда каждый вдох даётся с трудом, а дороге не видно конца, мне кажется, будто я ошибся в их толковании. И всё же я бегу, надеясь, что древние знаки не обманули меня, и Спаситель придёт.

Я обхватываю себя руками за плечи в тщетной надежде согреться, словно пытаясь удержать своё истерзанное тело, но чувствую, что жизнь медленно покидает его...

Вокруг меня зловеще сгущается сумрак — может, я становлюсь слепым кротом, обречённым искать дорогу наощупь?

Куда бежать? Узкая тропа уводит во мрак, и выбора нет. Я слышу карканье ворон: они кружатся в безмолвном небе, терпеливо поджидая момент, когда я упаду. С каждым шагом всё очевиднее: когда тяжесть этого пути превысит мои силы, останется лишь замереть под их траурным хороводом. Но пока во мне теплится искра жизни, я бегу и не оборачиваюсь, зная, что позади — беспредельный ужас и мучительная смерть, а впереди — бездонная ночь, готовая поглотить любого беглеца.

Но тут из зарослей осоки доносится тонкий жалобный писк. В полумраке я различаю худенького котёнка — он весь в грязи и трясётся от холода. Большие уши торчат в стороны, ребрышки выпирают под дрожащими боками, а хрупкие лапки еле держат ослабевшее тельце. Пронзительно-зелёные глаза, казалось бы, слишком большие для такого малыша, наполнены отчаянием и мольбой о тепле, которого он, видимо, никогда не знал. Я подхватываю его на руки… И в тот же миг с моих плеч словно спадает невидимый груз. Я больше не один: есть кто-то слабее меня, кого нужно уберечь.
- Ты откуда тут взялся, малыш? - спрашиваю я с недоумением. Котёнок протягивает лапку, касаясь мешочка с рунами, и меня озаряет внезапная догадка. Мир вокруг меняется.

Тропа вмиг преображается: вместо зыбкой болотной топи под ногами - твёрдый песок, а впереди искрится в лунном свете тёмная вода. У берега покачивается угольно-чёрный корабль с изорванными парусами. Мой Летучий Голландец ждал меня долгие месяцы. Я поднимаюсь на палубу с котёнком на руках — и силуэты призрачных матросов поворачиваются ко мне, приветствуя своего капитана. Раздаётся шорох — чёрные паруса наполняются ветром, а лоскутные прорехи медленно заполняются золотым сиянием зари.

Когда корабль устремляется в открытый океан, с берега доносится разочарованный вой - погоня безнадежно отстала. Мёртвый экипаж оживает под первыми лучами солнца, а вместе с ним оживаю и я. Дрогнув, чёрная хмарь спадает с моей души, и я поднимаю голову к пламенеющему небу. Мой Спаситель прижимается ко мне и тихонько урчит. Он еще вздрагивает всем крохотным тельцем, но в этой слабости я чувствую удивительную силу жизни. Может, секрет спасения именно в этом — защитив того, кто слабее, спасаешь и себя. Я прижимаю моего котёнка к груди и смотрю, как за краем океана рождается солнце. Котёнок тихо мурлычет, и мне чудится, что мы оба начинаем дышать в унисон с новой зарёй.