Новый рассвет

8

Первые две недели им чудом удалось пережить, не убив друг друга. Если учесть, каков у обоих норов, и подсчитать число перепалок с бранью и криком, это можно назвать великим подвигом. Правя повозкой по ухабистой дороге, Бэннер мысленно поздравила себя и Джейка с таким достижением.

Стоял полдень. Солнце пекло. Джейк с тремя работниками натягивал колючую проволоку, чтобы огородить участок земли, предназначенный под пастбище. Бэннер, которой до смерти надоело сидеть дома, приготовила кувшин лимонада, взяла корзину с сандвичами и лепешками и поехала кормить мужчин.

В награду за ее бескорыстную заботу Джейк наверняка только нахмурится. Он стал часто хмуриться. Чуть ли не каждый раз, стоило ему взглянуть на нее, его брови неодобрительно сдвигались. С того дня, как он впервые приказал ей сменить брюки на что-нибудь более подходящее, она назло ему носила их постоянно, даже по вечерам, когда он приходил ужинать.

Какой-то воинственный чертик подбивал ее дразнить Джейка. Она не могла объяснить почему. Джейк был мрачен, как туча, как гроза, готовая вот-вот грянуть. Она была к ней готова. Потому что не могла больше выносить тяжелую, наэлектризованную атмосферу их отношений. Лучше пусть разразится буря и очистит воздух.

Бэннер стегнула лошадь по крупу. Поездка по невозделанной земле давалась ей с трудом. Ее зубы клацали на каждой колдобине. Лучше уж ехать верхом на одной из племенных лошадей. Она бы добралась до места втрое быстрее. Но лимонад, сандвичи и лепешки были нужны как предлог, чтобы проникнуть туда, где Джейк категорически запретил ей появляться. А чтобы привезти их, приходилось ехать в повозке.

Бэннер хотелось помогать натягивать изгородь или хотя бы наблюдать. Джейк не разрешил ни того, ни другого. Он непреклонно покачал головой:

– Это тяжелый труд.

– Я привыкла к тяжелому труду.

– Но не к такому.

– Ко всякому.

– Это опасно. Ты можешь пораниться.

– Не поранюсь.

– Конечно, не поранишься, потому что тебя там не будет. Займись чем-нибудь по дому и оставь ранчо на меня.

Ответом ему был дерзкий взмах головой и взгляд тигрицы.

– Я всю жизнь работала на ранчо. Дома мне скучно. Нечего делать, я уже все устроила как хотела. Домашние дела заканчиваются к десяти утра, и дальше целый день пустой.

– Покатайся на Ласточке.

– Где? По двору? Ты мне велел не отлучаться.

– Так заведи хобби. Но держись подальше от мужчин!

Джейк удалился, что-то бормоча себе под нос. Так обычно кончались их стычки.

Нет уж, сегодня она дома не останется. В этот первый по-летнему теплый день Бэннер хотелось прогуляться и порадоваться солнышку.

Она остановила повозку под тенистым деревом у опушки, где луг сходится с лесом. Заметив ее, трое работников остановились и рукавами вытерли пот с лиц. Джейк что-то коротко бросил им, Бэннер не расслышала что, и они сразу переключили внимание на изгородь.

Она соскочила с повозки, взяла с задка кувшин и корзину и дальше пошла пешком.

– По-моему, вы все заслужили отдых! – весело крикнула она. Ее веселость была камушком в огород Джейка, который тут же наградил ее грозным взглядом.

Словно не заметив этого, Бэннер направилась к ковбоям.

– Лимонад, сандвичи и лепешки.

– Настоящий пикник, – протянул Рэнди, сняв шляпу и галантно раскланиваясь.

Смешок Бэннер вонзился в нутро Джейка, как зазубренный клинок. Только посмотрите на нее, думал он, щеголяет в своих проклятых штанах. Он их терпеть не мог.

Хотя нет, они ему нравились. Даже очень.

Как нравились и другим мужчинам, а вот этого он стерпеть не мог. Он знал, что Бэннер их носит, только чтобы позлить его. Пускай бы так. Но взгляды, которые мужчины бросают на Бэннер, заставляли Джейка скрежетать зубами.

– Очень любезно с вашей стороны. – Изуродованный шрамом рот Джима сложился в подобие улыбки. Пит ничего не сказал, только радостно разглядывал корзину.

Даже не спросив разрешения у Джейка, работники принялись уплетать привезенный обед, пустив по кругу кувшин с лимонадом. Они перешучивались с Бэннер, словно находились на воскресной вечеринке, а не в поле в разгар рабочего дня. Ни один из них и не подумал спросить, можно ли устроить перерыв, словно Джейк не был их начальником. Но мисс Коулмэн – владелица ранчо. Хоть ему и не терпелось отчитать ее: как другу семьи – за опасное кокетство с голодными до женщин мужиками, и как управляющему – за подрыв его авторитета, – он не произнес ни слова. Просто отвернулся и начал обматывать проволоку вокруг шеста, который они только что врыли в землю.

– Джейк, разве ты не хочешь есть? – окликнула его Бэннер.

Ее волосы, блестящие, как вороново крыло, отливали радугой на ярком солнце и казались живыми – буйная копна локонов и кудрей, которую она не удосуживалась хотя бы из приличия подвязать или спрятать под скромным чепцом. Щеки Бэннер пылали румянцем. Она искоса поглядывала на Джейка – сквозь густые ресницы он едва различал ее глаза, но видел, что в них сквозит насмешка.

Он все бы отдал, чтобы поцелуями стереть эту ухмылку с ее губ.

– Нет, спасибо.

– Располагайтесь поудобнее. – Бэннер повернулась к Джейку спиной и обратила все свое внимание на Рэнди, голос которого начал таять, как сливочное масло.

Ловко же этому ковбою удается с ней обращаться – с ним она смеется, откидывает голову назад так, что черная как смоль копна волос, струясь, рассыпается по спине. При этом все видят ее шею, не говоря уже о треугольном вырезе простой рабочей рубашки. Кажется ли это, или она и вправду облегает сегодня Бэннер теснее обычного?

Джейк взял молоток и стал забивать гвоздь в столб, да так, что умудрился заехать себе по пальцу. Изысканные богохульства ненадолго притушили веселость компании, сидевшей всего в нескольких метрах от него, но беседа разгорелась вновь, когда Бэннер попросила Рэнди рассказать о последнем родео.

Джейк взял немало призов на родео. Но разве она спрашивала его когда-нибудь об этих наградах? Никогда.

Потом Бэннер устроила соревнования по бросанию лассо и, когда Рэнди в третий раз накинул веревку на столб изгороди, с благоговейным трепетом возложила руку ему на плечо. Джейк не выдержал.

– Праздник окончен! – рявкнул он, бросил молоток и пошел навстречу парням, словно предупреждая: только попробуйте возразить! Он окинул их ледяным взглядом, который устрашил немало бравых ковбоев.

Джим и Пит поблагодарили Бэннер и покорно вернулись к работе. У них хватало рассудительности не портить отношения с Джейком. Он хороший начальник. Не требует от подчиненных больше, чем вкладывает сам. А еще они понимали, что, когда дело касается этой девчонки, легче спорить с медведем, чем с ним.Рэнди оказался не таким сообразительным.

– Позвольте, я отнесу ваши вещи в повозку, Бэннер, – предложил он.

– Спасибо, Рэнди.

С каких это пор они называют друг друга по имени, спросил себя Джейк.

Если бы он возразил Рэнди, когда тот вызвался помочь юной леди, то выглядел бы просто хамом. Потому он лишь стиснул зубы, когда Бэннер с улыбкой заметила: «Ты очень хорошо работаешь, Джейк», как будто он для нее был не больше, чем самый последний из наемных пастухов.

Джейк смотрел, как она уходит с Рэнди, кокетливо наклонив голову. На щеках его вздулись желваки. Росс поручил ему защищать дочь именно от таких слепых увлечений. Но как, черт возьми, ее защитишь, с ее-то внешностью? Она пускает в ход все свои женские штучки, чтобы у ковбоев кровь кипела.

Тем временем голова Бэннер была занята совсем не веселой болтовней с Рэнди. Она смотрела в его лениво улыбающееся лицо, а видела Джейка, его холодные глаза и ненавидящий взгляд. Неужели он так ее презирает?

Когда они дошли до повозки, Рэнди поставил корзину и кувшин на задок. Она уже хотела подняться на сиденье, как он остановил ее:

– Ой, ой, Бэннер. Стой смирно, милая. – И обхватил ее за талию.

– Что случилось?

– У тебя гусеница на воротнике. Наверное, упала с дерева.

При мысли о том, что по ней карабкается ползучая гадость, Бэннер, как истинная женщина, ударилась в панику:

– Где? Где? Сними ее! Скорее!

– Стой, стой… Ох, черт! Свалилась за шиворот.

Бэннер завизжала и задергалась как сумасшедшая.

– Вытащи ее, Рэнди. Ой, я ее не чувствую. Вытащи ее, вытащи скорей!

– Ладно, вытащу, только успокойся и стой смирно. – Не убирая руки с талии девушки, парень прижал ее к себе спиной, а другую руку засунул за ворот ее рубашки, разыскивая гусеницу.

– Ох, Рэнди, не надо…

– Замолчи. Перестань вертеться.

– Ну пожалуйста.

– Пусти ее!

Прозвучавший голос был безжалостным и холодным, как дуло пистолета, направленное на Рэнди. Пара, сплетенная в причудливом объятии, застыла на месте. Четыре широко раскрытых глаза уставились на Джейка: он прибежал на первый визг Бэннер и теперь стоял менее чем в трех метрах с пистолетом.

– Я сказал, убери от нее руки, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

Рэнди облизал губы, но не двинулся с места.

– Полегче с пушкой, Джейк.

– Отойди от нее, – прорычал тот.

Рэнди задвигался, медленно и осторожно, чтобы человек с холодными глазами не смог неверно понять его жесты. Первым делом разжал руку, обнимавшую талию Бэннер. Потом медленно вытащил другую руку из-под ее рубашки. Наконец шагнул прочь. Бэннер отошла от него, безмолвно глядя на Джейка.

Рэнди разжал кулак и показал Джейку. По ладони ползла мохнатая гусеница.

– Я снял это с ее спины. – Рэнди стряхнул гусеницу на землю.

Джейк не спускал глаз с руки Рэнди. В другое время он бы посмеялся над собой, над тем, как сам себя поставил в дурацкое положение. Но потрясение, которое он испытал, увидев Бэннер в объятиях другого мужчины, было столь сильным, что он все еще не находил в ситуации ничего смешного. Он сунул пистолет в кобуру и махнул рукой в сторону Джима и Пита. Те стояли у столба и грустно покачивали головами, всем своим видом давая понять, на какие глупости способен мужчина, если в дело замешана женщина.

– У вас есть работа, – только и сказал Джейк.

Рэнди торопливо приподнял шляпу и вприпрыжку помчался прочь, радуясь, что остался жив.

– Садись в повозку, – повелел он Бэннер.

Джейк свистнул сквозь зубы, и из-за деревьев появился Буран – он пасся в тени.

Он нагнал Бэннер и поехал рядом, а она смотрела только вперед, не удостаивая его ни взглядом, ни словом.

Повозка въехала во двор, Бэннер спешилась и, задрав нос, направилась к веранде. Джейк проворно соскочил с Бурана и направился за ней. Он догнал ее как раз в ту секунду, когда она взялась за ручку парадной двери. Он схватил ее за ремень и резко дернул. Бэннер остановилась.

– Хочу с тобой поговорить.

Бэннер повернулась к Джейку – такой злющей она не была ни разу за все свои восемнадцать лет.

– А я с тобой разговаривать не желаю. По крайней мере, пока не успокоюсь. Иначе, боюсь, скажу то, чего говорить не стоит.

– Например? – Он в упор смотрел на нее.

– Например, что ты любишь командовать, а сам задира, злюка.

– Я – злюка?

– Ты, ты.

– Вашим характером тоже похвастаться трудно, мисс Коулмэн.

– Это ты меня все время выводишь из себя. Постоянно выводишь. Одним уж тем, что мне две недели приходится терпеть твое ворчание. Тебе ничем не угодишь! Ты ругаешь мою одежду, прическу, все. За завтраком и за ужином ты рычишь и брюзжишь. Я устала слушать, как ты бурчишь в тарелку и выдаешь это за застольную беседу.

– Что еще? – рыкнул Джейк именно так, как описывала Бэннер.

– Еще?! Будь так добр не вмешиваться в мои личные дела, они тебя не касаются! – Она повернулась на каблуках и надменно прошагала в дом.

Джейк вошел за ней, пинком распахнул дверь, которую она попыталась захлопнуть перед его носом. Дверь с треском стукнулась о стену, но они не обратили на это внимания.

– Черт возьми, меня касается, если ковбой наподобие Рэнди тебя лапает. Я обещал Россу, что…

– Лапает? Он доставал у меня из-за шиворота гусеницу.

– Очень уж много времени ему на это понадобилось! – заорал Джейк. – Чего ты визжала?

– Испугалась.

– Вот меня ты действительно до чертиков напугала. Что я мог подумать?

– Это мое дело. Тебе ничего не нужно думать.

– Значит, если ты завизжишь среди ночи, я должен повернуться на другой бок и спать дальше, так, что ли? Считая, что помощь тебе не нужна?

Во взгляде Бэннер появилось снисхождение к его тупости.

– У меня по спине ползла гусеница.

– Так чего визжать? Я прекрасно помню, ты часто играла с гусеницами, мышами, червяками и невесть с чем еще.

Изо всех сил пытаясь овладеть собой, Бэннер промолчала и несколько раз глубоко вздохнула. Это ее чуть успокоило. Но Джейк и не думал успокаиваться. Он глядел в распахнутый ворот ее рубашки.

– Я уже не та, что была, когда играла с гусеницами.

Джек, не сводивший глаз с выреза, был вынужден это признать. Но ярость все еще мутила его рассудок.

– Когда тебе в следующий раз за шиворот свалится гусеница, позови меня. Я сам ее достану.

– А какая разница, ты, Рэнди или кто-то еще?

– При виде тебя я не начинаю ходить кругами и чесать языком – вот какая!

Бэннер уставилась на Джейка как на полоумного.

– Ты рехнулся, – скептически произнесла она. – Никто языком не чешет.

– Не чешет? – Он высокомерно наставил на нее палец. – Я тебя предупреждал, чтобы ты не надевала узкие брюки и не крутила задом перед мужчинами?!

– Я кручу задом? – Бэннер стукнула по обвиняющему персту.– Да, крутишь. – Джейк снял кожаные рабочие рукавицы и швырнул их на пол, словно по средневековой традиции бросая перчатку. За рукавицами последовала шляпа. – Ты разгуливаешь, как королева, и соблазняешь их, но когда-нибудь…

– Я не разгуливаю, – отчеканила Бэннер. – И никого не соблазняю.

– Черта с два не соблазняешь.

– Я ношу брюки, потому что мне в них удобно работать на ранчо, и больше ничего.

Он наклонился к ней и прошептал:

– Но разве тебе не приятно чувствовать, что все мужчины вокруг хотят тебя?

Бэннер отпрянула, словно Джейк ее ударил. Лицо Бэннер залилось краской. Неужели он так думает? Или он считает, что раз она бесстыдно просила его любви, то в следующий раз может попросить и другого мужчину?

– Нет! – тихо воскликнула Бэннер, едва сдерживая слезы.

– Нет?

– Нет.

– Что ж, тогда смени свои привычки и веди себя, как подобает леди. В следующий раз, когда Рэнди захочет сделать с тобой то, на что ты напрашиваешься, меня может не оказаться поблизости.

– А что он сделает, Джейк Лэнгстон? На что я напрашиваюсь?

– Вот на что.

Джейк обхватил девушку и притянул к себе с такой силой, что их тела столкнулись, и от толчка воздух с шумом вырвался у Бэннер из легких. Джейк склонился к ее губам жестоко, мстительно.

Чувства, бурлившие у самой поверхности, вырвались наружу, но выразились не в гневе, а в страсти. Он погрузил руки в ее волосы. Пальцы запутались в тяжелых кудрях. Он резко нагнул ее голову набок и накрыл ее рот своим. Языком раздвинул губы и проник внутрь.

Сначала Бэннер не на шутку разозлилась. Потом смутилась. Как она должна поступить? Отбиваться? И тем самым доказать, что не жаждет мужских прикосновений, в чем ее обвиняет Джейк. Или уступить? Уступить сладкой жестокости его языка.

Ей хотелось уступить. Хотелось затеряться в безоговорочной властности его объятий, наслаждаться вкусом его поцелуев, впитывать блаженство, растекающееся по телу, как бурные потоки после весенних ливней.

Выбора у нее не было. Она, теряя голову, ответила на его поцелуй. Ее руки скользнули по его талии, встретились на спине. Все десять пальцев впились в мускулистое тело под рубашкой и жилетом.

Джейк застонал, его язык, ставший нежным, еще глубже проник в рот Бэннер. Одна рука скользнула с ее волос ниже, лаская тонкую податливую спину, пока не обвилась вокруг талии. Ладонь проследила округлую линию ягодиц, что мучило его много дней. Он крепче прижался к ней.

Бэннер издала гортанный звук, чувствуя твердость его жаждущего тела. Радуясь, что ее не оттолкнули, она прижалась к Джейку. Стыдливость исчезла. Сладость поцелуев изгнала стыд из ее существа, уничтожила, словно он никогда не был ей знаком. Ее руки извивались, ладони обхватили сзади плечи Джейка и притянули его ближе.

Джейк тоже потерял голову. Багровый туман ярости, пылавший в его мозгу всего несколько секунд назад, сменился золотистой дымкой желания. Оно охватило его, истекая из каждой поры.

Губы Бэннер оказались даже слаще, чем он их помнил. Снова и снова он погружал язык в эту сладкую тайну, но, сколько ни слизывал мед с ее уст, не мог насытиться.

Крепкие зрелые груди прижимались к его телу. Да, да, он помнил, какими они были под его руками. Даже в минуты покоя они могли наполнить ладонь, перетечь через край. Он вспомнил, как мягкая ткань брачной ночной рубашки соскальзывала под его ласками. Его большие пальцы теребили соски. Они откликались, сладкие, крепкие, маленькие.

Тогда он не посмел снять с нее ночную рубашку. Не увидел того, что под ней, как мечтал. Не узнал, какая Бэннер на вкус. Только об этом он и мог думать сейчас, перекатывая язык по кончику ее языка. Как она выглядит? Что он почувствует, трогая ее языком?

Тихий стон раздался в глубине его существа и вырвался наружу. Он потерся бедрами о ее живот, безуспешно пытаясь прильнуть еще ближе. Господи, он бы все отдал, чтобы снова погрузиться в шелковистую глубину, что облегала его так крепко, так нежно.

Он со стоном оторвал губы и крепко обнял Бэннер, прижавшись лицом к впадинке у ее шеи. Он молил Бога, чтобы воспоминание улетучилось, чтобы у него не возникало мыслей, которые так хочется осуществить телу.

Джейк вспомнил миг, когда девственная плева поддалась под его напором. Он жалел, что причинил Бэннер боль, но это не умаляло ощущения чудесной и одновременно полнейшей беспомощности, овладевшей им, когда его плоть очутилась у нее в плену. Он испытал чувство неизбежности, словно пересек далекую, ускользавшую от него доселе финишную черту.

Бэннер создана для любви, для его любви. Ни с одной женщиной ему не было так хорошо. Джейк не решался пошевелиться. Может быть, она осталась бы довольна, если бы он тогда ушел от нее. Она не ощутила бы разницы, а ему не пришлось бы жить с чувством вины не только за то, что он совершил, но и за то, что так этим насладился.

Но никакая сила, небесная или земная, не заставила бы его уйти. Он начал медленно двигаться, чувствуя под собой ее тело, потрясенно застывшее. Но вскоре она расслабилась, дело пошло легче. Упорные толчки продолжались, пока плотина внутри его не прорвалась со взрывом, какого он никогда раньше не испытывал.

Он вышел из нее слабый, обессиленный. И теперь, вспоминая это, снова мечтал испытать эту маленькую смерть. Тело покрылось потом. Джейк скрипнул зубами, пытаясь справиться с желанием, которое растекалось по телу, болью скапливаясь в чреслах.

Наконец он оттолкнул Бэннер и повернулся к ней спиной. Глубоко вздохнул, но это мало помогло. Его трясло как в лихорадке. Он быстро оглянулся и едва различил бледное лицо. Господи, наверное, он ее ужаснул. Он толкнул дверь и бросил через плечо:

– Сегодня днем я поеду в город за продуктами. К ужину меня не жди.

Бэннер глядела на небо сквозь густые ветки пекана. Она с детства лучше всех лазила по деревьям. Ее голени были исцарапаны шершавой корой – несчетное число раз она пыталась обогнать Ли и Мику. Она еще не переросла детского стремления залезть как можно выше и искать утешения между небом и землей. Там, наверху, мысли становились яснее, словно земные тяготы не могли до нее добраться.

День тянулся нескончаемо. Сидеть взаперти не было сил. Бэннер была подавлена, ее мучили тревога и беспокойство. В голове засела лишь одна мысль.

Джейк Лэнгстон. Что делать с Джейком?

Этот вопрос занимал ее больше всего, и обойти его было нельзя. От той ночи на конюшне никуда не деться. Пустое занятие – мечтать, чтобы ее не было, или сожалеть о том, что она была. Их отношения никогда не станут прежними. К прошлому возврата нет. Надо с этим смириться.

Но с чем Бэннер не могла смириться, так это с нынешним положением вещей. Она и Джейк не могут дальше так жить, без конца ссорясь, как голодные стервятники над трупом. Оба слишком упрямы, слишком своевольны и горячи, оба чувствуют себя виноватыми за ту ночь, поэтому, если ничего не переменится, они перегрызут друг другу глотки. И вместе с ними погибнут все надежды на процветание Сливового Ручья.А она все равно назовет ранчо Сливовый Ручей – нравится это Джейку или нет!

Бэннер чуть улыбнулась. Его нет, а она все равно мысленно с ним спорит. Улыбка погасла, не успев появиться. После сегодняшнего поцелуя забот у нее прибавилось, тут уж не до улыбок.

Да, ей понравилось. Очень понравилось. Гораздо больше, чем надо бы. Гораздо больше, чем следовало. Слишком сильно нравилось, чтобы надеяться, что она сможет об этом скоро позабыть.

Почему Джейк ее поцеловал? Минуту назад он кричал на нее, глядя так, словно готов свернуть ей шею. А в следующее мгновение сжал в объятиях, из которых не было возврата. Его губы властно прижались к ней, отчего внутри что-то сладостно растеклось.

Что с ней случилось, когда Джейк ее коснулся? Какие химические реакции воспламенили дотоле неведомые чувства, из-за которых она не узнавала себя? Почему она так жаждет испытать эти чувства снова?

Бэннер села поудобнее на ветке и прижалась щекой к коре. От нечего делать разорвала листок, бросила обрывки на землю и сорвала еще один.

Из головы никак не выходила одна мысль. Она была невообразимо дерзкой, но Бэннер в недалеком прошлом доводилось совершать невообразимо дерзкие поступки, и она знала, что они ее никогда не отпугивали. Эта мысль без конца крутилась в голове, как крылья ветряной мельницы.

Они с Джейком могут пожениться.

Бэннер высказала эту мысль вслух, и мир не перевернулся. Молния ее не поразила. Земля не разверзлась и не поглотила ее.

Неужели эта идея так уж нелепа?

В ней есть смысл. Джейк нужен ей, чтобы управлять ранчо. Ранчо нужно ему. У Сливового Ручья большое будущее. Много лет он скитался, растрачивая понапрасну свой талант, и провел молодые годы в бесцельных поисках. Такая возможность больше не подвернется. Почему бы ему за нее не ухватиться?

Да и на ком еще ему жениться? Бэннер знала, кого Джейк любил по-настоящему. Но Лидия недоступна и навсегда такой останется. Но Джейк от этого не перестает быть мужчиной. Ему нужна женщина, нужна часто, и, если сегодняшний поцелуй и ночь в конюшне что-то значат, он ее не отвергнет.

В брачной постели у них не будет сложностей. Это уж наверняка. Кроме того, они оба хотят иметь детей.

При мысли о том, что она каждую ночь будет спать с Джейком, тело Бэннер охватил жар. Отлично. Значит, страсть ей не чужда. Постыдно ли это? Родители ее учили, что нет. Но они к тому же учили ее, что страсть должна быть ограничена «узами брака».

Глупо притворяться, что поцелуй Джейка ей безразличен. Куда там! Она не хотела, чтобы он останавливался. Если бы он повел ее в спальню, она бы с радостью пошла, и нет смысла убеждать себя, что не пошла бы, не забыла бы внушенные с колыбели правила морали.

Бэннер инстинктивно понимала, что в тот первый раз от нее что-то ускользнуло. Она выходила из себя оттого, что не понимала, почему тело Джейка вдруг жестоко содрогнулось, а потом так обмякло, что он едва мог пошевелиться. Она осталась лежать горячая, беспокойная, чего-то страстно желая, но не понимая чего. Сегодня она была готова лечь с Джейком в постель хотя бы для того, чтобы узнать, что же ее тревожит.

Она не была в него влюблена. Разве не так? Он не тот человек, кого бы она избрала себе в мужья, но она всегда по-своему его любила. Теперь прежнее чувство сменилось другим, и эту задачу нужно решить.

А еще нужно справиться с одиночеством. Бэннер не привыкла к одинокой жизни. Каждую ночь, когда Джейк уходил к себе в конюшню, а она оставалась в доме одна, на нее накатывало отчаяние. Она представляла себе, как Джейк сидит рядом с ней в гостиной и курит сигару, а она чинит ему рубашки. Надо признать, картина была до нелепости образцово-домашней, но именно такой близости с мужчиной она и желала. Наверняка Джейк так же одинок, как она.

Бэннер понимала, что, когда дело касалось других мужчин, ее было в чем упрекнуть. Ее пытался соблазнить Рэнди – а она знала, хоть и не говорила Джейку, что парень и до случая с гусеницей строил ей глазки. А если бы не он, так нашелся бы кто-нибудь другой.

Когда-нибудь одиночество вынудит ее уступить. Но другой мужчина не станет так заботиться о ее репутации, как Джейк. Другой мужчина будет хвастаться направо и налево, и в конце концов слух дойдет до ее отца, и ему придется убить соблазнителя. Ее обвинят в том, что она втянула семью в беззаконие.

А если ей повезет и она найдет человека, которого полюбит и захочет выйти за него замуж, он обнаружит, что она досталась ему испорченной. Такое замужество с самого начала чревато катастрофой. Нет, ни за кого другого замуж выходить нельзя.

А еще Бэннер боялась, что в скором времени одна из перепалок может окончиться тем, что Джейк уйдет. Такая перспектива ее ужасала. Ей не хотелось об этом думать, но мрачная картина не шла из головы. Вот он уходит, а она гонится за ним по дороге, как в детстве, умоляя остаться, и слезы катятся по ее щекам.

Значит, если она не хочет, чтобы Джейк окончательно ушел из ее жизни, и в то же время не может продолжать жить с ним так, как сейчас, когда каждый борется с чувством вины из-за того, что произошло, и желанием, чтобы это произошло снова, – что же остается?

Бэннер спустилась на нижнюю ветку дерева и соскочила на землю. Отряхнула руки о джинсы. Ответ пришел сам собой.

– Я заставлю Джейка на мне жениться.

Но можно ли выставить ультиматум? Не приведет ли это к прямо противоположному результату? Нужно, чтобы идея исходила от него самого. Если она начнет вести себя как жена, то и он станет думать о ней как о жене. Нужно перестать устраивать сцены, стать мягкой и предупредительной. Мужчины хотят, чтобы женщины были именно такими. Во всяком случае, те из них, на которых они не прочь жениться.

Бэннер начала составлять план действий. Она никогда не пускала дела на самотек. Не верила в судьбу. Если чего-то хочешь, нужно за это бороться.

Настроение у нее сразу поднялось, и она приготовила ужин, от которого текли слюнки. Затем вымылась в тазу у себя в спальне – не хотелось греть воду и наполнять ванну. К возвращению Джейка все должно быть готово.

Бэннер управилась до заката. Больше он не оставит ее одну вечером, когда ковбои удаляются в Излучину.

Повозка Джейка въехала во двор, Бэннер встретила его у парадной двери. Свет, падавший из окон, освещал ее со спины. Она собрала волосы в свободный узел на макушке, оставив обольстительные прядки на шее и у щек.

– Привет, Джейк, – ласково сказала она.

– Привет.

– Как твоя поездка? Купил все, что нужно?

– Да. По всем счетам.

Джейк соскочил с повозки. Бэннер не удалось поймать его взгляд, и она шагнула вперед, к краю веранды. Если он и заметил, что она вместо ненавистных ему брюк надела платье, то не подал виду.
– Тебе ведь не нужно сегодня разгружаться?

– Нужно. – Наконец он поднял глаза к веранде.

Бэннер готова была поклясться, что они удивленно расширились. Но, может быть, это слабый свет сумерек сыграл с ней злую шутку. Она стиснула руки.

– Тогда давай попозже. Я приготовила тебе ужин, он еще теплый.

– Я же не велел тебе ждать меня к ужину, – проворчал Джейк.

Бэннер едва сдержалась, прикусив губу. Почти физическим усилием загнала гнев внутрь. Когда он уже не грозил вырваться, спросила:

– Ты поел в городе?

Джейк пожал плечами.

– Перекусил немного.

– Но можешь проглотить что-нибудь еще? Бифштекс с картошкой, а?

Он застенчиво помялся, засунув большие пальцы за пояс.

– Думаю, немного поесть не помешает.

– Тогда пойдем.

Бэннер повернулась к двери, сделала несколько шагов, показавшихся ей мучительно долгими, и облегченно перевела дыхание, когда услышала за спиной топот сапог по веранде и звон шпор.
9

Джейк следом за Бэннер вошел в гостиную. Вошел беспечно, как осужденный, которому только что отсрочили казнь. На вид Бэннер казалась спокойной, но он не доверял ее настроению. Он сунул нос не в свое дело, и она ясно дала понять, что не желает, чтобы он вмешивался в ее личную жизнь. Если ей хочется строить глазки Рэнди, то кто он такой, чтобы мешать?

Тогда он ее поцеловал. Что на него нашло? Он совсем потерял голову, чуть не задушил ее, но его эмоциям нужен был выход, чреватый большими опасностями. Он бы не удивился, если бы Бэннер у въезда во двор открыла по нему ружейный огонь. А она вместо этого встретила его как короля, вернувшегося в замок.

– Повесь шляпу на вешалку, Джейк, – сказала она. – И вряд ли тебе сегодня еще понадобится кобура.

– Бэннер, сегодня днем…

– Забудь.

– Позволь мне извиниться…

– Если тебе так нужно, извинись перед Рэнди. Он не сделал ничего, чтобы ты грозил ему пистолетом.

– Я извинюсь перед ним завтра. Не знаю, какой бес в меня вселился. – Джейк беспомощно развел руками. – Росс мне велел тебя беречь, и когда я услышал, как ты кричишь…

– Понимаю.

– И еще…

– Джейк, ты жалеешь, что поцеловал меня?

Он не мог отвести глаз от ее лица. Окруженное черным облаком волос, в золотистом блеске ламп, оно сияло молочно-белым светом. Глаза требовательно распахнуты, словно от его ответа зависит жизнь или смерть. Влажные губы трепещут, как будто он их только что поцеловал.

Ответом было бы «нет». Но он не мог произнести этого вслух.

Бэннер первая нарушила тягостное молчание:

– Пойдем в кухню.

– Я еще не умылся.

– Можешь умыться там. Теплая вода готова.

Она повернулась и выскользнула из комнаты, шелестя широкой юбкой. На ней было простое хлопчатобумажное платье, но ни один наряд Бэннер не выглядел простым. Зеленое платье украшали кремовые кружева. Такое сочетание цветов подчеркивало фигуру. Плиссированный фартук был надет скорее для красоты, чем по необходимости. Пояс его завязывался сзади на талии самоуверенным бантом.

Бэннер обернулась и заметила, как он ее разглядывает. На мгновение глаза их встретились, и она предложила:

– Можешь умыться в раковине, пока я накрываю ужин.

Джейк кивнул, по-прежнему не в силах произнести ни слова.

Посреди стола стояла ваза с полевыми цветами. Цветы были свежие. Джейку, которому много раз доводилось есть из оловянной миски позади кухонного фургона, убранство кухни показалось роскошным: как ресторан в отеле «Эллис» в Форт-Уэрте, где столы застелены льняными скатертями и салфетки свернуты в узкие треугольники. С плиты доносились удивительные ароматы. В лампах с прикрученными фитилями дрожали крошечные язычки пламени.

Если бы Джейк не так хорошо знал Бэннер Коулмэн, он бы решил, что она замыслила недоброе.

– Я целый день тушила мясо с луком на медленном огне, чтобы оно было ароматнее, – пояснила она, возясь у плиты.

Джейк подошел к раковине, расстегнул рукава рубашки, закатал их выше локтей.

– Пахнет неплохо. – Как она и обещала, в тазу его ждала теплая вода. Он погрузил в нее руки и начал их тереть бруском мыла. – Я съел яичницу с ветчиной в городе, в кафе у Мейбл. Ужасно невкусно.

Бэннер насмешливо фыркнула.

– Разве это обед для работающего мужчины?

Она через плечо улыбнулась ему, и в груди у него заныло. Он безжалостно тер руки, словно хотел смыть с них остатки совести. Затем насухо вытерся. Бэннер позвала:

– Ну вот. Все готово. Садись.

Джейк подошел к столу, на ходу раскатывая рукава и застегивая манжеты. Сел и стал разглядывать наполненные едой блюда, от которых шел пар, обжигающий кофе у своей тарелки, цветы. Не может быть, чтобы все было так хорошо. Как бы не привыкнуть к такому королевскому обхождению. Даже мысли эти опасны. Лучше сразу прояснить обстановку.

– Ты, детка, можешь собой гордиться.

Глаза Бэннер сердито вспыхнули. Совсем не это она надеялась услышать. И поэтому Джейк порадовался, что так сказал. Если она готовит ему какую-то проказу, лучше, черт возьми, выяснить это заранее.

Бэннер справилась с собой и улыбнулась.

– Если ты не займешься ужином, я, пожалуй, прикончу его сама. Умираю с голоду.

Наполняя тарелку Джейка, она расспрашивала его о продуктах, которые он купил. За едой они обсуждали дела на ранчо. Ужин получился вкуснейший. Бэннер не давала тарелке Джейка опустеть, все время подкладывала добавку. Она была такая же, как всегда, дерзкая и веселая, поддразнивала его, но в то же время в ней появилось что-то новое, и это интриговало. Она стала мягче, женственнее.

Ее рот околдовывал. Вот она изящным движением взяла салфетку и промокнула губы, снова расстелила ее на коленях. Язычки пламени в лампах подрагивали, отражаясь в ее глазах зелеными и золотыми искрами. На шее кокетливо изогнулся локон цвета воронова крыла.

Широкая кокетка платья проходила от плеча до плеча, сзади – по лопаткам, спереди – по округлой груди. Шов окаймляла полоска кружев в пару сантиметров шириной, при каждом движении кружева подрагивали.

Джейк смотрел на кружевную полоску как зачарованный. А может быть, его заворожили очертания губ Бэннер, или цвет глаз, или линия щек, или густота волос?

Это был лучший из их совместных ужинов, чуть ли не самый лучший в жизни Джейка. Как жаль, что он скоро кончится. Бэннер так красива. Он решил, что ему нравится на нее смотреть, потому что она напоминает Лидию. И все-таки…

– Джейк, ты наелся?

Он положил руки на живот.

– Не влезет больше ни кусочка.

– Может быть, еще чашку кофе?

Он улыбнулся:

– Если только половинку.

Бэннер отнесла тарелки в раковину и вернулась с кофейником. Налила кофе, улыбнулась, когда он сказал:

– Тпру!

– Ты хочешь пить сильнее, чем думаешь.Он изменил своему главному правилу и поднял на нее глаза. Она смотрела на него. Показалось ему это или Бэннер в самом деле удерживала руки под необычным углом дольше обычного? В таком положении его обзору открывалась ее пышная грудь, туго обтянутая лифом платья.

Черт возьми! В паху появилось ощущение тяжести. Джейк поспешно отвел глаза.

Когда Бэннер села за стол напротив и отхлебнула из чашки, он изо всех сил старался на нее не смотреть. Они пили кофе в полном молчании. Потом Бэннер, облокотившись о стол, положила голову на руки и обхватила щеки ладонями, словно вручая ему свое лицо.

– Счастливчик ты, Джейк, у тебя такая большая семья.

Он удивился, почему она избрала эту тему, но вздохнул с облегчением. Напряженное молчание действовало на нервы, но ему не хотелось, чтобы они начали говорить о себе. Или ссориться – после всех хлопот, которых ей стоило соорудить такой ужин.

– Повезло. Но ты ведь знаешь, я потерял отца и нескольких братьев и сестер.

– Знаю. – Бэннер вздохнула и печально улыбнулась. – Ма рассказывала мне о каждом из них, о том, какие фокусы они выкидывали в обозе. Там ты и познакомился с моей родней.

– Да.

– Расскажи об этом.

Джейк поставил чашку.

– О чем?

– О том, как ты подружился с мамой и папой.

– Ну, Росс нанял меня ухаживать за лошадьми. У него было пять кобыл и жеребенок. Счастливчик. Самый красивый конь, какого я видел.

– Я его помню. Его пришлось пристрелить, когда мне было пять лет. Мама потом несколько дней плакала. Почти все лошади в Излучине – потомство Счастливчика. – Бэннер складывала и разворачивала салфетку, прилаживая ее к краю стола. – А мама? Когда ты с ней познакомился?

Чего она хочет? Джейк не понимал. Откуда вдруг такой интерес к прошлому? Он знал, что Росс и Лидия скрывали от детей кое-какие события своей жизни, и черта с два он раскроет их тайны.

Он ответил, тщательно выбирая слова:

– Мы с моим братом Люком нашли ее в лесу. Она заблудилась. И привели к Ма. Примерно в то же время жена Росса умерла, родив Ли. Ма отвела Лидию в его фургон, чтобы она… хм…

Знает ли Бэннер, что Лидия вскормила Ли? Знает ли она, что ее мать, когда они с Люком нашли ее, только что родила мертвого ребенка? Он решил, что не знает, и не стал рассказывать.

– …Чтобы она помогла ему ухаживать за Ли, – закончил он.

– Но что она делала в лесу, почему заблудилась? Откуда она? Разве у нее не было семьи?

Клэнси Рассел, подумал Джейк. Его лицо стало суровым, кулаки сжались при мысли о человеке, который убил его брата, убил ни за что, без всякого повода, просто по велению своей порочной натуры.

– Нет, – коротко ответил он. – Ни о какой семье я не знаю.

Бэннер задумалась, потом с подозрением взглянула на Джейка, словно догадывалась, что он лжет.

– Мне так хотелось иметь большую семью, с бабушками и кузинами, чтобы играть с ними.

– Тебя окружают Лэнгстоны, – весело заметил Джейк, пытаясь переменить тему.

– Да, я рада. Но это не совсем то же, что кровные родственники. Никто никогда не говорил мне: Бэннер похожа на тетушку такую-то, не спрашивал, как здоровье кузины такой-то.

– Не думаю, чтобы у Росса и Лидии были семьи. Во всяком случае, они не рассказывали.

– В этом-то и дело. Они никогда не упоминали об умерших родственниках. Словно они и не жили на свете, пока не встретились. Вот что меня волнует.

– Почему?

– Не знаю, – ответила она, расстроенно разводя руками. – Мне кажется, здесь скрыта какая-то ужасная тайна, которая когда-нибудь выплывет наружу и разрушит нашу жизнь.

Джейку и самому было что скрывать. Он не знал, что лучше: ничего не рассказывать Бэннер, и пусть она мучается от неудовлетворенности, или рассказать и оставить наедине с призраками прошлого.

– Все это неважно, поверь.

Бэннер горько усмехнулась:

– Так мне всегда говорил старый Мозес.

Джейк усмехнулся:

– Он был предан твоим родителям. Наверное, ты помнишь, что у него невозможно было ничего выпытать.

– Я его так любила. – Бэннер снова впала в сентиментальность. – Он был одним из моих лучших друзей. Всегда занимался со мной, когда мама и папа были заняты, а Ли отказывался играть. Брал меня на рыбалку. Учил выстругивать палочки. У меня это плохо получалось. Некоторые из моих первых игрушек сделал для меня он. Именно я нашла его, когда он умер.

Джейк смотрел в прозрачные глаза – они поблекли от слез. Он инстинктивно потянулся через стол и накрыл ладонью руку Бэннер.

– Я не знал.

Она кивнула.

– Однажды рано утром я пошла к нему в хижину. Мы собирались на весь день уйти по ягоды. Он сидел на крыльце. – Внезапно она выпрямилась, ее тон изменился. – Знаешь, он никогда не разрешал папе что-нибудь делать для него. Говорил, что когда-то был рабом и теперь не хочет ни от кого зависеть, не хочет, чтобы о нем заботились. Вниз по ручью он построил собственную хижину.

Джейк кивнул.

– В общем, – продолжала Бэннер, – он сидел у себя на крыльце. Я подошла ближе и заметила, что он как-то странно склонил голову. Я позвала его, но он не шелохнулся. Я подумала, что он, наверное, умер, заплакала и побежала домой.

Джейк сочувственно поглаживал нежную ладонь.

– Ты знал Уинстона Хилла, человека, с которым Мозес приехал в Техас? – спросила Бэннер, вытирая глаза салфеткой.

– Да. Джентльмен с Юга, очень благонравный. Слащавый даже.

– Мозес говорил, он умер в пути.

«Но не рассказывал, каким образом!» – подумал Джейк. Хилла поразил выстрел в грудь, когда он защитил Лидию от ее сводного брата. Этого никто не знал, кроме Джейка. Он нечаянно услышал, как Клэнси хвастался Лидии, что убил Уинстона Хилла и Люка. Клэнси после этого прожил недолго.

Джейку было всего шестнадцать, но он до конца жизни не забудет невидяще выпученные глаза Клэнси Рассела в тот миг, когда нож Джейка вонзился ему в живот и он понял, что умирает.

Джейк почувствовал, что рука Бэннер под его ладонью застыла, и тут же выпустил ее. Он снова поднял глаза и поймал ее пристальный взгляд. Нельзя дать ей понять, что у него есть собственные тайны. Он заставил себя как ни в чем не бывало отхлебнуть кофе.

– Не стоит вспоминать то лето, оно того не заслуживает, – сухо проговорил Джейк. Люк, Люк… Он бы с удовольствием поведал ей о Люке, но вряд ли когда сможет заставить себя излить душу. Боль еще слишком свежа, хоть и прошло много лет.

– Я пыталась расспрашивать маму и папу о путешествии в обозе, но почти безрезультатно. Если они и начинали говорить, то вскоре умолкали под градом моих вопросов.

– Это было очень давно. Может, они уже и не помнят. – Бэннер смерила Джейка таким уничтожающим взглядом, что он спохватился. – Я вот что хочу сказать. Может быть, когда ты родилась, они так обрадовались, что, глядя на хорошенькую девочку, забыли все, что случилось раньше. – Он перегнулся через стол и прошептал: – Знаешь, я думаю, ты была зачата в том обозе.
Бэннер прикусила губу и с озорной улыбкой повела плечами.

– Я тоже так думаю, – шепнула она. – Я родилась ровно через девять месяцев после того, как они приехали в Техас.

Джейк рассмеялся и откинулся на стуле.

– Добропорядочная юная леди не должна обсуждать такие дела с мужчиной. Тебе и знать-то об этом не положено.

Ее глаза затуманились. Взгляд медленно блуждал по его лицу, спустился на грудь, снова поднялся к лицу. Глаза их встретились.

– Джейк, я об этом знаю.

Это задело его за живое. Что бы ни было ей известно о том, что происходит с мужчиной и женщиной, она узнала это на конской попоне, расстеленной на груде сена, и просветил ее мужчина, не имевший на это никакого права.

Джейк достал из кармана сигару. Потом сунул обратно и пробормотал:

– Извини.

– За что?

– За сигару. Многие женщины не любят, когда в доме пахнет табачным дымом.

– Мне нравится запах твоих сигар. Кури, если хочешь.

Он понимал, что должен уйти, пока беседа не повернулась снова на личные дела, но все-таки вынул из кармана сигару и откусил кончик. Осторожно положил его на блюдце около чашки и, зажав сигару в зубах, принялся шарить по карманам в поисках спичек.

– Вот, у меня есть.

Не успел Джейк возразить, как Бэннер вскочила со стула и подошла к печке, где держала коробок спичек. Она вернулась, он протянул руку за коробком, но она покачала головой и сама открыла его. Чиркнув спичкой, поднесла ее к сигаре, та задымилась. Джейк выдохнул, и между ними повисло облако дыма.

Джейк глядел на Бэннер сквозь серо-голубую пелену. Она, не сводя с него глаз, сложила губы трубочкой и задула спичку. Реакция его была впечатляющей. Он едва не поперхнулся дымом. Стрела желания пронзила его и попала в цель. В ответ заныли чресла. Он опустил веки, боясь, что если хоть еще секунду посмотрит в эти влекущие глаза, то швырнет сигару на пол и, забыв все обеты, которые давал себе по дороге в город, схватит их обладательницу и усадит на свои трепещущие колени.

Бэннер опустилась на стул. Снова положила подбородок на руки и без смущения принялась рассматривать, как Джейк курит.

– А на вкус она так же хороша, как на запах?

– Иногда, например, сейчас.

– Дай попробовать. – Новая идея захватила ее, она выпрямилась, кружева на груди вздрогнули.

– Ни за что!

– Пожалуйста.

– Что ты надумала, девочка?

– Хочу попробовать.

– Нет. Твои родители меня убьют.

– Пожалуйста, Джейк. Они не узнают.

– А вдруг узнают?

– Ты им скажешь?

– Нет.

– И я нет. Ну пожалуйста. Что в этом плохого?

– Леди не курят.

– Некоторые курят.

– Они не леди.

– Ты знаешь женщин, которые курят? – спросила Бэннер, округляя глаза. Она лишь смутно догадывалась, что такие вещи возможны.

– Кое-кого.

– Кого именно?

– Ты их не знаешь.

– Шлюхи?

Джейк закашлялся, на глазах его выступили слезы.

– Откуда тебе известно это слово?

– Встречала в Библии. – Джейк скептически прищурился, и Бэннер призналась: – От Ли и Мики.

– Мальцы говорили с тобой о шлюхах? – изумленно спросил Джейк.

– Не совсем, – защищалась Бэннер. – Но иногда я не могу удержаться, чтобы не подслушать их.

Джейк покатился со смеху.

– Ах ты, маленькая шпионка! Веди себя поосторожнее! – Он нацелил на нее сигару. – Можешь услышать что-нибудь такое, чего тебе лучше не знать.

– Я не ребенок. Я не только знаю это слово, но и знаю, что оно значит. Теперь расскажи мне об одной женщине, которая курит. Держу пари, она шлюха. Присцилла Уоткинс.

Во второй раз за последние шестьдесят секунд Бэннер выбивала его из седла.

– Где ты слышала это имя?

– От Ли и…

– И Мики, – закончил Джейк. – Господи, интересные сведения из них ключом бьют, правда?

Бэннер опустила ресницы.

– Они говорили, ты ее знаешь, эту знаменитую Уоткинс.

Джейк видел, что любопытные глаза пристально наблюдают за ним из-под соблазнительного частокола ресниц. В этот миг он даже ради спасения собственной жизни не смог бы вспомнить лицо Присциллы. Или лицо любой другой женщины, если уж на то пошло. Он видел только Бэннер, но старался хранить бесстрастное выражение.

– Да, я ее знаю.

– Говорят, она твоя подружка.

Он пожал плечами.

– Можешь называть и так.

– Но она шлюха.

Он усмехнулся и постучал сигарой о край блюдца, стряхивая пепел.

– Разумеется, шлюха.

– Ты к ней ходишь?

– Иногда.

– В публичный дом?

– Да.

– А ты… – Бэннер заговорила хриплым шепотом. – Ты был с ней в постели? – Она уверенно ответила на его взгляд, ее храбрые горящие глаза не позволяли солгать.

– Нет. – Джейк произнес это так тихо и в то же время так уверенно и честно, что Бэннер поняла: он говорит правду.

– Ох, – еле слышно откликнулась она.

Джейк пристально вгляделся в нее. Он мог поклясться, что она ревнует. А что бы она сделала, если бы узнала, что он любовник Присциллы? Этот вопрос тешил его мужское тщеславие. Сегодня днем, когда он увидел Бэннер в объятиях Рэнди, он вел себя как псих. Она определенно ревнует его к Присцилле. Но такая ревность опасна. Он это понимал. И чем скорее он положит конец этому уютному вечеру, тем лучше.

– Мне нужно идти… – Джейк отодвинул стул и встал.

– Нет, погоди. – Бэннер, словно подброшенная пружиной, вскочила и сделала два быстрых шага вперед. Он взглянул на сумасбродку, и она отступила на шаг. Затем, упершись руками в бока, быстро пробормотала: – Мне нужно попросить тебя об одной услуге. Если ты… если у тебя есть время.

– В чем дело?

– Гостиная. Нужно повесить картину. Ты мне не поможешь?

Джейк через плечо Бэннер заглянул в большую комнату. В углу горела единственная лампа. По комнате плясали тени, интимные, как тогда, в конюшне. К тому же сегодня в гостиной он ее поцеловал.

– Я не очень-то ловко вешаю картины, – попытался увильнуть он.

– Ну что ж… – Бэннер разочарованно развела руками. – Ты сегодня целый день работал, и вообще, наверное, вешать картины – не дело управляющего.

Вот черт! Теперь она решила, что он не хочет ей помочь, и повесила нос, огорчившись, что не сможет украсить гостиную, и смущаясь от того, что попросила его помочь, а он ее отверг.

– Надеюсь, это ненадолго?

– Нет, конечно. – Бэннер радостно подняла голову. – Все готово. – Она прошмыгнула мимо него. – Молоток и гвозди я принесла из конюшни, пока тебя не было. Пыталась сама повесить, но не могу определить, в нужном ли месте получается.

Бэннер щебетала, едва переводя дыхание. Джейк решил, что ей не легче, чем ему, снова войти в эту комнату. Но она и не подумала прибавить света в единственной лампе или зажечь еще одну. Вместо этого она сразу направилась к дальней стене.

Может быть, этим она пыталась сказать, что простила его за дневные выходки, что не боится после захода солнца оставаться с ним наедине в пустом доме? Может быть, весь сегодняшний вечер был с ее стороны знаком примирения? Если так, он ей очень благодарен. Иначе они убьют друг друга либо…Лучше бы он не задумывался о том, что же «либо».

Особенно когда Бэннер снова взглянула ему в лицо.

– Наверное, лучше ее повесить на этой стене, вот здесь. – Она указала пальцем и наклонила голову.

– Отлично. – Давать советы насчет вешания картины он способен не больше, чем помочь выбрать шляпку у модистки.

– На уровне глаз?

– На уровне чьих глаз? Твоих или моих?

Бэннер рассмеялась.

– Понимаю. – Она провела ладонью по макушке и вытянула руку вперед, упершись Джейку в грудь. – Я тебе только вот досюда, правда?

Она взглянула на него снизу вверх, и вдох застрял у него где-то между легкими и горлом. Как он мог считать ребенком это создание с колдовскими глазами и дразнящей улыбкой? Он знал шлюх, которые гордились тем, что в совершенстве умели довести кровь мужчины до кипения. Но ни одна женщина не имела над ним такой власти, как эта девочка. Разве только Лидия в те месяцы, когда они вместе ехали в обозе.

С тех пор его любовь к ней смягчилась, стала более зрелой. При виде ее он больше не ощущал приливов страстного желания. В дни летнего путешествия из Теннесси в Техас его одолевала похоть. Он хотел Лидию, хотел Присциллу, хотел любую женщину.

Ему было шестнадцать, и во всем теле болезненно и сладко играла молодая кровь. Но именно это он и ощущает теперь всякий раз, когда взглянет на Бэннер. Ему снова шестнадцать, и он властен над своим телом не более, чем тогда.

Ее юбка зашелестела, задев его брюки. Грудь оказалась так близко, что под ложечкой заныло. Аромат, исходивший от нее, был недозволительно сладок. Он ощущал, как ее дыхание нежно щекочет ему подбородок. Чтобы не утонуть в омуте ее глаз, он предложил:

– Может, мы лучше…

– О да, – быстро откликнулась она. Взяла трехногую табуретку, стоявшую около мягкого кресла, приставила к стене и взобралась на нее, приподняв юбку, отчего открылись лодыжки. – Картина вон там, на столе. Подай, пожалуйста. Потом отойди и скажи, хорошо ли смотрится.

Джейк взял в руки картину в раме.

– Очень красиво.

Полотно изображало пасторальный пейзаж с лошадьми на зеленеющем пастбище.

– По-моему, похоже на Сливовый Ручей. – Бэннер взглянула на него, ожидая, что он снова скажет что-нибудь язвительное о выбранном ею названии.

– Я ничего не говорю.

– Не говоришь, но я знаю, что ты думаешь. – Тон был обвиняющим. В ответ Джейк только снисходительно улыбнулся и подал картину.

Бэннер отвернулась, подняла руки, приложила картину к стене.

– Ну как?

– Чуть пониже.

– Сюда?

– Так лучше.

– Ты правда так считаешь или просто хочешь поскорее отвязаться?

– Изо всех сил стараюсь, – демонстративно обиделся Джейк. – Если тебе не нравится, как я помогаю, можешь попросить кого-нибудь еще.

– Например, Рэнди?

Она сказала это в шутку, но Джейк воспринял колкость всерьез. Его брови сошлись на переносице, он перевел глаза с картины на Бэннер – она стояла на табуретке, наклонившись к стене с поднятыми кверху руками. Над стройными лодыжками на добрых пять сантиметров выглядывала кружевная нижняя юбка. Нижний край оттопырился. Ни один мужчина не смог бы устоять перед кокетливым, дразнящим бантом, венчающим прелестный круглый задок, и платьем, четко обрисовывавшим соблазнительные формы. Нет, только не Рэнди. Джейк никого бы не подпустил к Бэннер.

На этот раз он более внимательно посмотрел, хорошо ли висит картина.

– Немного левее, чтобы было точно посередине. – Бэннер чуть-чуть подвинула картину. – Вот так лучше всего.

– Хорошо. Картина будет висеть на шнуре, так что гвоздь нужно забивать сантиметров на пятнадцать выше. Принеси гвоздь и молоток. Забей гвоздь, а я подержу раму.

Джейк встал у табуретки, широко расставив ноги, и склонился к Бэннер. Он делал все, что она велела, стараясь не коснуться ее, – разводил локти то так, то эдак, но ничего не получалось.

– Протяни руку между моих рук, а другой бей сверху.

Он сглотнул слюну и перевел дыхание. Боясь дотронуться до груди Бэннер, поднял руку. Другой рукой приставил гвоздь к стене. Это оказалось нелегкой задачей, потому что его трясло.

Просто смех! Разве мало у него было женщин? Перестань дрожать, как мальчишка, сделай дело и проваливай скорее, прикрикнул он на себя. Затем осторожно отвел руку, державшую молоток. Оказалось, недостаточно осторожно. Локоть прижался к боку Бэннер. Колено толкнуло ее сзади. Костяшки пальцев погрузились в пышную грудь.

– Извини, – пробормотал он.

– Все в порядке.

Джейк стукнул по гвоздю, моля Бога, чтобы гвоздь вошел в стену с одного удара. Не получилось, он отвел руку и стукнул еще раз, потом еще, и дело пошло на лад. Несколько раз подряд ударив изо всех сил, он грубовато сказал:

– Вот так хорошо.

– Мне тоже нравится. – Голос Бэннер дрожал.

Она обернула шелковый шнур вокруг шляпки гвоздя и откинулась назад, стараясь не потерять равновесия.

– Ну как?

– Здорово. – Джейк положил молоток на ближайший стол и рукавом вытер вспотевший лоб.

– Ровно?

– Немного опусти левый край.

– Так?

– Еще чуть-чуть.

– Так?

Джейк чертыхнулся про себя. Нужно сматываться, или он просто взорвется. Он шагнул вперед, чтобы поскорее выровнять картину и сбежать на свежий воздух, чтобы охладить голову. Но второпях зацепил носком одну из ножек табуретки, и та угрожающе качнулась.

Бэннер вскрикнула и взмахнула руками.

Многолетняя бродячая жизнь выработала у Джейка молниеносную быстроту реакции. Не успела Бэннер моргнуть глазом, как он обхватил ее руками и прижал к себе. Табуретка опрокинулась, и Бэннер повисла в нескольких сантиметрах от пола.

Одна рука Джейка обвивала ее талию, другая прижалась к спине. Он не дал ей соскользнуть вниз, а медленно опустил. Склонился над ней, слегка изогнув спину.

Но, когда ее ноги коснулись пола, он ее не выпустил. Чтобы удержать Бэннер, ему пришлось широко расставить ноги. Теперь она оказалась зажата между его бедер.

Он коснулся щекой ее щеки. Не было сил дальше сопротивляться ее близости, теплу, запаху. Он повернул голову и зарылся носом в ее ухо. Руки непроизвольно сжали ее. Он тихо произнес ее имя.

Если ему так хорошо – разве это плохо? Господи, как он ее хотел. Он понимал, что в прошлый раз вел себя отвратительно, непорядочно, но все-таки опять хотел ее. Что толку себя обманывать? Один раз он уже причинил ей боль и поклялся никогда больше этого не делать. Он предал дружбу, которая для него была дороже всего на свете.

Но когда его губы коснулись волос Бэннер, нос вдохнул аромат ее духов, впитавшийся в мягкую впадинку за ухом, постылые доводы рассеялись, как туман под полуденным солнцем.

– Бэннер, позволь мне уйти.

– Не могу.

Она шевельнула головой, подставляя ему щеку. Его губы коснулись ее шеи.– Нельзя, чтобы это случилось опять.

– Я хочу, чтобы ты меня обнимал.

– И я хочу, очень хочу.

Он передвинул руку с ее спины к шее, потом к подбородку, провел рукой по лицу. Сквозь полуоткрытые губы ее жаркое дыхание щекотало ему ладонь.

Мозолистыми пальцами, вдруг обретшими чувствительность, он, как слепец, обвел каждую черточку ее лица. Обрисовал прелестно изогнутые брови цвета воронова крыла. Погладил скулы, усыпанные веснушками. Каждая веснушка приводила его в восторг. Нос у Бэннер был идеальный, хоть и дерзковато вздернутый.

А рот!

Джейк провел пальцами по ее губам, таким мягким, что поверить трудно. Теплое дыхание увлажнило его пальцы.

Он прижался губами к ее щеке, к уху, волосам. Рука, обнимавшая талию, напряглась. Пальцы крепче прижались к упругому телу. Бэннер всхлипнула. Джейк проклинал себя, но его рука не могла остановиться, гладила и гладила, прослеживала каждое ребро, накрыла грудь. Их стоны слились.

Спелая тяжесть наполнила его ладонь, соски под ласковыми пальцами напряглись, приподнявшись тугими бусинками.

– Джейк…

– Милая, милая…

– Иногда бывает вот так.

– Как?

– Вот так, – выдохнула она, когда его пальцы сомкнулись вокруг ее соска. – Они становятся такими иногда… когда я смотрю на тебя.

– Боже мой, Бэннер, не надо мне этого рассказывать.

– Что это означает?

– Это означает, что мне не надо было оставаться.

– И они не опускаются. Очень долго. Они остаются вот такими, немного чешутся, их вроде как покалывает.

– Ох, молчи.

– Это бывает, когда я хочу…

– Чего?

– Чтобы мы снова оказались в конюшне и ты был…

– Не продолжай.

– Внутри меня.

– Ради бога, милая, прекрати.

Джейк полусогнул ладонь и накрыл щеку Бэннер, медленно наклонил ее голову лицом к себе. Она повернулась не только головой, но и всем телом. Ткань платья прошелестела, как прилив по песку, разделяя и в то же время соединяя.

Глаза их встретились, они некоторое время жадно вглядывались друг в друга, потом он коснулся ее губ. Просунул язык глубоко к ней в рот и прижал бедра к своей набухшей плоти. Она зажала твердый выступ между бедер.

Наконец Джейк оторвался от Бэннер.

– Не надо, прошу тебя. Я уже сделал тебе больно, помнишь?

– Да, но я плакала не поэтому.

– А почему?

– Потому что мне вдруг стало так хорошо, и я… я подумала, ты меня презираешь за то, как я себя веду.

– Что ты, что ты! – пылко прошептал Джейк.

– Ты был такой… большой.

– Извини.

– Я не думала, что будет так… так…

– Так все-таки было хорошо, Бэннер?

– Да. Но слишком быстро кончилось.

Он прижался к ней жесткой щетиной. Он тяжело дышал, но не шелохнулся.

– Слишком быстро?

– Я чувствовала, словно вот-вот что-то случится, но не случилось.

Джейк был оглушен. Разве так бывает? Он знал, что иногда шлюхи притворяются, что им хорошо. Ему никогда не приходилось иметь дело с девственницами. У него никогда не было девственницы. Он не спал с женщинами, к которым мог испытывать нежность.

Но сейчас его охватила нежность к Бэннер. Он обнял ее лицо, ища в ее глазах ответа. Он не видел в них страха, только горячее желание, такое же, как у него. Тихо застонав, он опустил голову.

– Привет! – раздался бодрый голос. – Есть кто-нибудь дома?

Затем они услышали позвякивание сбруи и грохот повозки, остановившейся во дворе.

– Бэннер! Где ты?

Это была Лидия.
Сандра Браун