Жизнь на обломках самовластья

Жизнь на обломках самовластья
полна причудливых вещей.
Старинный сад теперь ничей,
и неохотно бродят страсти
в тени нестриженых ветвей
там, где пылали в дни иные,
когда был молод старый сад,
когда не только в маскарад
аллеи тёмные водили,
но и на трон, и в каземат.
А отголоски той отваги –
обожествлённые места –
молчат давно и неспроста
напоминают саркофаги,
обчищенные дочиста.
Их после перепланировки
и дезинфекции мощей
владелец общий и ничей
оставил в виде упаковки
для бездуховности своей.
Остатки роскоши и славы
перетасованы не раз
и выставлены напоказ
за плату в тех же самых залах.
Но вещи помнят как сейчас
своих хозяев именитых,
их неостывшее тепло,
которое судьбе назло
«в развороченном бурей быте»
спасло музейное стекло.
Под  капителями лепными
вместо увядших чёрных роз
на шаурму высокий спрос,
и вынесенными святыми
торгуют оптом и вразнос.
От скуки и из любопытства
их покупают по пути
не из желания спасти,
а так, как кофе или пиццу
вместо волшебного аи.
Пускай ничто не повторится,
пускай от времени трещит
карельский розовый гранит,
и новые повсюду лица,
но в этом воздухе висит
что-то вне времени и срока.
И мрамор по ночам не спит,
и сад по-прежнему молчит.
И, может быть, не всё так плохо,
если в мороз и в дождь, и в зной
паломники за красотой
бредут по кладбищу в эпохи,
давно ушедшей на покой?