Чёрный квадрат

На входной двери антикварного магазина, проснувшись, зазвонил колокольчик.
 "Добрый день!" - сказал вошедший в магазин импозантный мужчина,
обращаясь к продавцу. Продавец с деланной улыбкой ответил:
 "Добрый, добрый, Казимир Северинович! Весьма рады видеть вас в нашем заведении. Вы, наверное опять по поводу ваших картин? - и, не дав даже раскрыть рта вошедшему, сменив улыбку на тоскливую гримасу промямлил, - ничем не могу вас порадовать, Казимир Северинович... Желающих приобрести ваши шедевры по-прежнему не нашлось".
 "Да что ж такое-то?! - озадачился художник. - Просто катастрофа! Хочется рвать и метать!"
 "Мы очень сожалеем, гражданин Ошалевич... Но что поделаешь?
Рады вам помочь, но..."
 "Скажите, Мойша Венедиктович, - обратился Казимир к продавцу -
может есть смысл снизить стартовую цену?"
 "Казимир Северинович, - сделав ангельское выражение лица ответил продавец, - ну вы ведь знаете, что цена на ваши полотна уже давно не стартовая. Если меня не подводит память, мы трижды её понижали. На данный момент она настолько низка, что следующий вариант - это раздать ваши картины бесплатно".
  "Ну уж нет! Бесплатно! Вы в своём уме, Венедиктович? А рамы, а краски, а холст?! Мой труд в конце концов! Нет, это не вариант! " - обиженно выпалил Ошалевич.
   "В таком случае, маэстро, - подытожил продавец, - придётся подождать. Возможно, и на ваш товар найдётся покупатель. Тем более, поговаривают, что все эти ваши: кубики, ромбики и шарики становятся очень популярны. Как там его "кубизм" - если я не ошибаюсь? "
 " Дай-то Бог, дай-то Бог... - в некоторой растерянности прошептал художник.  - Одним духом святым сыт не будешь".
 "Да, - заметил Мойша Венедиктович, - а что делают деревянные ложки в ваших петлицах, милейший, Казимир Северинович?"
 "Эпатаж, - ответил Ошалевич. - Я к вам прямо с Кузнецкого моста. Мы с товарищами-однодумцами из "Ослиного хвоста" устраивали там акцию".

 "Маэстро Ошалевич!..  какими судьбами?" - несколько театрально
произнёс низенький толстый галерист, явно неславянской внешности.
 "Вот подлец! - подумал Ошалевич, протягивая руку этому коротышке для приветствия. - Мои картины уже неделю висят в его галерее, а он спрашивает какими судьбами. Да вот думаю: дай зайду на огонёк".
 "Ви знаете, господин Ошалевич, сказать, что ваши полотна не вызывают интереса у посетителей, так это ровным счётом ни чего не сказать. Ценители прекрасного - они же как мухи, садятся либо на мёд, либо, прошу меня простить, на говно. У меня создаётся такое впечатление, что ваши картины не относятся ни к одной из этих субстанций. Сказать, что вы великий художник, конечно, рановато. Но чем чёрт не шутит? Опять же, ходят разговоры (галерист перешёл на шёпот) о том, что такая мазня, как ваша, скоро очень подорожает. Думаю, нужно немножечко подождать".
 "Соломон Львович, вы меня обижаете, - сказал Казимир, ошарашенный неприкрытой наглостью этого еврея. - Кто дал вам право называть мои полотна мазнёй? Думаю, вам не известны понятия "супрематизм", "кубизм", "кубо-футуризм"? Наконец, "неопримитивизм". Жаль, очень жаль, любезнейший, Соломон Львович. Вас, как владельца галереи, это не красит. Надеюсь, что такое понятие, как "дебилизм", вам должно быть известно!"
 "Ну полно, полно вам, Казимир Северинович. Я думаю, что нам не стоит ссориться по пустякам", - решил загладить произошедший эксцесс Соломон.
 "Он считает, что назвать мои картины говном - это пустяки! Ну жид пархатый!" - закипая внутри, как чайник на примусе, подумал Казимир.
 "Хорошо, хорошо!.. Я приношу вам свои искренние извинения, месье Ошалевич, и искренне сожалею, что так неаккуратно применил неподобающие эпитеты, - начал расшаркиваться Соломон Львович, -
Ви скажите мне, дорогой Казимир Северинович, если что у вас новенького? Над чем вы сейчас работаете? Какие у вас задумки?"
Казимир понемногу начал приходить в себя.
 "Да есть некоторые мыслишки, - сказал он. - Вот намедни закончил "Косаря". Уже почти готовы "Супрематизм" и "Спортсмены". Начал работать над "Бегущим человеком". Дел хватает, Соломон". Казимир, желая хоть как-то отомстить, специально назвал галериста только по имени.
 "Скажи, Казимир, - ответил ему тем же Соломон, - а что подтолкнуло тебя написать "Корову и скрипку"? Смотрю я на эту твою картину и тщетно силюсь понять, что может быть общего у коровы со скрипкой?"
 "Алогизм! ; Соломон " - круто завернул Ошалевич.
 "Вон оно что?.. А я-то думаю..." - с умным видом отреагировал Соломон.
 "Он думает! - пронеслось в подсознании у Казимира. - Чем ты там думаешь, самодовольный бездельник?"
 "И всё-таки, - продолжил Соломон, - что же подтолкнуло тебя к написанию такого шедевра?"
 "Видишь ли, мой дорогой друг, - как бы припоминая начал Казимир - как-то мне невольно пришлось стать свидетелем разговора двух торговок.
Полностью разговор я уже и не припомню, да и ни к чему, а вот главное, что сказала одна из женщин, мне и послужило толчком для написания.
Говорит одна другой: "Вон видишь, Маня, корова идёт по мосту? "Вижу, Нюра, как не видеть?" - отвечает ей подруга. "Вот так мы, Маня, с тобой и помрём".
Повисла пауза.
 "Исчерпывающий ответ" - выдавил из себя Соломон. -
И всё же, Казимир, скажи мне как художник художнику, ты рисовать вообще-то умеешь? Я к чему спрашиваю: вон сколько у меня висит в моей галерее картин, а сколько уже отвисело. Люди старались, выводили, раскрашивали. И руки на картинах у людей, как у людей - настоящие. И туловища, и головы у них человеческие. Иные картины, как живые, или как фотографии. Диву даёшься, как реалистично. А у тебя какие-то уроды. Какие-то кубы да квадраты. Вот корова у тебя со скрипкой. Казимир, ты дурачишься или сам дурак?"
 Ошалевича так взволновал этот вопрос, что он даже не обратил внимания на повторные оскорбления в свой адрес со стороны галериста.
 "Понимаешь, Соломон, - ты лично и все иже с тобой устарели. Архаика!
На моих полотнах - новое прочтение сущности! Я отказываюсь от разума!" - будучи в прострации подытожил Ошалевич.
 "Отказываешься от разума - мне это таки понятно,  - сказал Соломон Львович. - Да, фамилия Ошалевич не Иванов. Но я не предполагал, что ты еврей. И это - "новое прочтение". Теперь я понял - Казимир, ты из наших, ежели стал читать справа налево".

  В комнате было прохладно и неуютно. Оплатить коммуналку не представлялось возможности. Дабы сохранить хоть какие-то наличные, Ошалевич в последнее время, экономил на всём. Чёрная икра, как и красная, были вычеркнуты из повседневного меню. Дорогие спиртные напитки вытеснил суррогат. Элитные папиросы "Герцеговина Флор" заменил "Беломорканал". Круг гостей, друзей и почитателей заметно сузился. Да в принципе Казимир и сам-то не желал кого-либо видеть и с кем-либо общаться. Аппетит у него пропал, спал теперь он плохо. От ночи к ночи его стали мучить кошмары. Он заметно похудел. Что-то поедало его изнутри. Он чего-то хотел. Чего именно, он пока не знал.
  Недописанные картины, которые целыми днями мозолили ему глаза, просто осточертели. Они явно раздражали его. Где-то, пока ещё в глубине его сознания, начал копошиться червь сомнения. "Какая гадость!.. Какое уродство!" - пока что нашёптывал из той самой глубины тот самый червь.
 "А ведь и впрямь уродство" - прошипел Казимир. С этими словами он схватил одну из подвернувшихся ему под руку картин и стал с остервенением замазывать её содержание чёрной масляной краской.
Нанеся последний мазок, он несколько успокоился. Обессилев он уселся прям на пол напротив этой чёрной зияющей пустоты. Как показалось Ошалевичу, так он просидел вечность. В голове ещё мелькали унизительные обрывки фраз, сказанные в его сторону по поводу его картин
 "Говно, мазня!.. Шарики, квадратики! Квадратики, шарики!.. Квадратики? - вдруг тормознул Казимир, глядя в чёрное пятно напротив себя. - Квадратики?! Квадрат!!! Эврика!!! - закричал он.  - Это шедевр! Это гениально!" - бесновался будущий великий художник.
 "Да, может быть, и не шедевр! Но я первый! Я первый до этого додумался. Да, любой дурак может нарисовать чёрный квадрат. Так почему же раньше-то никто не нарисовал? А?.. Я, я первый!.. Я, Ошалевич, нарисовал его. Отныне это  "Квадрат Ошалевича".

  Ночью ему приснился очередной кошмарный сон: из его, Казимировой картины, прорвав чёрное полотно и еле протиснувшись в раму, вылез какой-то тип и, ехидно улыбаясь и хихикая, начал кружить возле кровати Ошалевича, выкрикивая: "Казимир, ты знаешь меня? Казимир, а ведь ты плагиатор! Плагиатор и неуч! Я французский поэт Поль Било. Это я первый, а не ты, недоумок, нарисовал чёрный квадрат. И нарисовал я его ещё в 1882 году, за тридцать три года до тебя. "Битва негров в туннеле" назвал я своё творение. Не надо было прогуливать уроки, плагиатор и недоумок. Двоечник. У, ворюга!". С этими словами французский поэт Поль Било чудесным способом сомоликвидировался, корча рожи и вертя указательным пальцем у виска.
  Но кошмар продолжился! Теперь в ту же самую дыру в картине пролез ещё один гражданин.
 "Альфонс Алле, - представился он, - журналист, писатель и эксцентричный юморист. Надеюсь, вы видели мою картину "Битва негров в пещере глубокой ночью", написанную мной в 1893 году? Картина скорее прямоугольник, нежели квадрат. Видели, видели. По глазам вижу, что видели. А раз видели, то какого же хера ты суёшь свой нос... - ну вы знаете куда!
Нехорошо, нехорошо, чёртов плагиатор. Я вас по судам затаскаю!"

  Ошалевич с шумом грохнулся с кровати. С взъерошенными волосами, с бледным лицом он был похож на приведение. В квартире всё так же было прохладно. В окно спальни начали пробиваться первые лучи восходящего солнца. Он сидел в ночной рубашке на холодном полу. Напротив него стояла рама с наглухо зарисованным чёрной краской полотном. В двери его квартиры кто-то отчаянно звонил.
 "А ну вас всех к чёрту", - зевая, произнёс Казимир, и завалился под одеяло досыпать.