Глава 17. Ящик 666

       Этот каталожный шкаф был самым высоким. Кара сидела однажды на крыше 45-этажного «Триумф-Паласа», но шкаф был раза в три выше. Смотреть на него вверх было тяжело: шея заныла, глаз закатился и вообще, мало приятного смотреть с близкого расстояния на нечто выше себя.
       – Мне Бабайка рассказывал про Вавилонскую башню. Это не она? – спросила Кара у Далалай.
       – Эта конструкция несколько другого назначения, – ответила розовая хозяйка звезды Памяти. – Здесь хранится все, что хотелось бы не помнить или отменить в прожитых и еще не прожитых жизнях. Есть камни большие, есть – маленькие. Какие легче нести?
       – Никакие, все тяжелы. Прости, Далалай, но я хоть и ворона, а понимаю: маленький ли, большой ли, все одно – камень.
       Далалай обняла себя крыльями, раскрыла широко клюв.
       – А что ты сделала?!
       – Предала.
       – Но ведь из лучших побуждений?!
       – Предательство из лучших побуждений! Каррр! Некоторые особи из лучших побуждений кушают друг друга.
       – У тебя далеко не вороньи рассуждения, Кара.
       – Я из ворон выбыла. Теперь не знаю – кто я.
       – С кем поведешься…
       – Ты про Бабайку? Если бы! Нет, он хоть и мудрый, но такой наивный! Как ребенок. Ни о чем не жалею. Я просто Кара, без рода, без племени.
       – Тем более! Если ты уже не совсем птица, будет полезно рассмотреть иного зверя! Больше знаешь…
       – … хуже спишь. Ладно, валяй! Я и так знаю больше, чем полагается. Больше-меньше… Гулять так гулять!
       Далалай радостно подпрыгнула, подошла к шкафу и дернула лапой за кольцо веревки, что висела в нише этой громадины. Шкаф пришел в движение, как кубик-рубик. Одни секции стали подниматься вверх, другие – отходить в стороны, вниз. Треск, щелк, бряк.
       – Ага! Вот он! Ящик под номером 666!
       Шкаф остановился. Далалай чуть выдвинула ящичек и достала из него первую попавшуюся карточку.
       – Крыса. Имя – Мурон. С детства страдает алчностью, завистью и животом. Любит сладкое и себя.
       – А то я таких «муронов» не встречала! – перебила Кара. – На помойках кишмя кишат!
       – Встречать-то – встречала! Но что ты о них знаешь?!
       – Хитрые и коварные твари!
       – А то, что эти твари способны страдать?!
        – Далалай, становится скучно.
       Далалай подбросила карточку вверх, та рассыпалась и вокруг ворон задребезжал воздух. Хоровод из прозрачной серой ряби закружился в замысловатом танце, и Кара услышала жалкий тоненький всхлип. Всхлип, тишина и визг. Истошный, едкий, холодящий кровь в жилах.
       – На-на-на-на! Ууууу! Больно же!
       И опять – тишина.
       – Мама, мама… Мать ты крысиная… Я же говорил, говорил тебе, что это не я! Ты – не поверила! Виииии! Не брал я туфелькууууу… Посмотри на меня, мама! Я – крысиный король! Все есть! Много! Власть есть. Мало! И даже если мне будет принадлежать весь мир – мало! Потому что в нем нет туфельки, которую я не брал. И тебя нет, мама. А я так устал! Вот, хвост себе откусил… Кровища. Больно. Не помогает. И других рву – не помогает. Мать ты крысиная…
       Далалай вернула карточку в ящик.
       – У крыс есть ритуал: посвящение во взрослую жизнь. Они должны съесть себе подобного. Мурон съел мать. А страдает из-за игрушечной туфельки…
       – … которую не брал, – добавила Кара. – А если бы крысиная мать поверила ему?
       – Тогда, возможно, карточка Мурона лежала бы в другом ящике.
       – Он жив?
       – Да. И до сих пор пытается выменять мир на туфельку.
       – У кого?
       – У себя. Кара, поверь мне, нет ничего страшнее пустоты. Ее сколько ни корми – она все голодная. Прорва.
       – Пустоты? Какой пустоты?! Ее нет! Даже в небе!
       Далалай предостерегающе подняла одно крыло.
       – Неба два: одно над тобой, другое – в тебе. Мне жаль Мурона. Его небо унизили – и он от него отказался. Мне отвратителен Мурон – он хочет присвоить небо, которое принадлежит Солнцу.
       – Но ведь это невозможно! –взволнованно воскликнула Кара.
       – Да. Но он этого не знает. Или не хочет знать.
Кара глубоко вздохнула и повернулась спиной к каталожному шкафу.
       – Мне не жаль Мурона. Это – не страдание. Это – жалкая крысиная месть…