Джезва и Зудва

Они бессмысленны - прошелестела Джезва
Они осмысленны - пролепетал Зудва

Репей цветущий, бабочки и оски.
Кирпичной кладкой мир -
Наполненный и плоский.

Вопрос рубля свинцом звенит из пластика окон,
Золотом(буквой Зэ) преломленный в закон,
И нежно пеленает жарким полднем
Тех, кто когда-то подышать хотел бесплатно
По трафарету кирпичом.
Так безмятежный просит бури
В немой(Эм), продольной(Эр) восвоясь(Вэ) лазури(Эль).

Яркая Звезда: господа-поэты, пожалуйста прошу, без агрессии.
Без выстрелов в плечо, с размаху, с неказистых крыш.
Один из поэтов: Звезда, ты светишь или ты молчишь?
Яркая Звезда: Молчать нам нужно! Мы вообще в этом тексте не герои.
Вы же помните, что для поэтов молчание - также творчество.
А я так вообще бездушная звезда, хоть и ярка сегодня.

Зудва: понимаешь, меня пленяют граффити, старые как эра;надписи;улицы былых лет, памяти; подворотни исторических глаз, отражающие чаяния бездомных, диких зверей. Пленяет сам голос этих улиц. Здесь человек всё ещё человек, а не зверь, и не может брать сказанное слово назад: набросал картинку, будь добр положи её на сукно.

Джезва: а меня пленяют позабытые набережные с лавочками для двоих, красивыми волнами вдалеке, тротуарами взволнованной риторики, замысловатым и витиеватым ограждением с боков, бликами солнца на недосягаемой теперь глади детства. Мельтешат и прохаживаются гордые, бездомные коты и кошки, каждое граффити - радуга разноцветных лучей и отовсюду доносится какой-нибудь неспешный старинный романс:
    Открой рояль. Сыграй мне Грига
    И ничего не говори.
Здесь если течение чувства, то до самого одинокого океана.

Яркая Звезда: друзья, Джезва, Зудва, я вижу вас как блеск божбы,
Как отзвук тихой ворожбы
Аллеями крикливой вечности...
Поэт: влезла-таки... Не занимать тебе беспечности,
Звезда!
Яркая Звезда: суммные боги, ведь мы все - недописанные полотна.
Кто нас допишет-то без лучей? Поэты, вы что ли?
Один из поэтов: да хоть бы и мы. Ты звезда не единственная.
Сегодня мы отправляемся в созвездие Стрельца ловить рыбу на донку.
То есть на самом дне.

Открыв четвёртый солнечный фронт
В замершем на века несчастливом царстве,
Бабочка кирпичного цвета
И шмель цвета свинца
По замысловатой(им одним известной) траектории
Гудели наобум до Евпотории,
Той, что женственного рода,
Как жизнь, смерть, любовь и отсутствие брода,
Чтоб там успокоиться навсегда.
Под их крыльями проносилась несчастьем страна
Огромная, как русский орфографический словарь,
Обуреваемая деревянными, сатанинскими дамбами,
И репрессированными, убиенными ямбами.

Один из поэтов:здесь люди целый век уже сами себя душат...

Летом.
То было летом.
В микрорайонно-кирпично-панельном бору
Создатель петлял в раскалённом пару
Светом.

Яркая Звезда: ха-ха, всё ищет различие
Между бессмысленным
И осмысленным,
Ха-ха. Ну-ну.
Вручите ему иллюстрированный учебник по советской архитектуре 60-х,
Пусть корни свои разыскивает лучше.
Один из поэтов: негодная, почто вмешиваешься, хохмишь,
Слабые фразы варганишь. Сырьё - твоя проповедь,
Не для малых духом. Если не делиться, то это онанизм.
Так сказал поэт. Понимаешь?

Пара(то есть двое) - Джезва и Зудва, вертикально и плоско стоят у тёплой солнечной пристани и не плачут. В любые направления шелестит и простирается великое лето. Вместе с ними. Ржавыми прутьями на голубых и чистых небесах выстелен серый дым, и в нём, как выстрел - приплюснутый коллективными человеческими деяниями хрупкий нимб христианства во пло'ти язычества.
Здесь была Бабочка. Здесь был Шмель.
Здесь были:
Тени склонённых,
Мечты уплывающих,
Эскизы непонятых
Слов.
Кувырок назад,
Грохот жёлудя о тетрадный лист
Неминуемым
Жестом отчаяния.

26.07.24