Рождественские стихи

Овидий и Рождество

Там, за овидью,
В бревенчатой келье
Видит Овидий
Звёзд ожерелье.
Скорбные строки
Слагая, не знает,
Что наступают
Новые сроки.

Риму – всё нем он.
Необозримо
Над Вифлеемом
Пламя из Рима.
Что же, пустынник,
Ринуться смог бы
Через сугробы
На жёлтый песчаник?

Из превращений,
Воспетых тобою,
Неизреченней
То, со звездою:
По-над яслями
В чёрствой пустыне
Вестью о Сыне
Звёздное пламя.

Так упокоят
В шерстистой Томе,
Жажду о доме
Не успокоят.

Скорбная лира
Не прославляет:
Смерть у овина,
Люльку для мира.

Пламя гасимо,
И не узнает
Пасынок Рима
Божьего Сына.

6.01.2002. Сочельник.

Рождественская песенка
Вот клубочек от тебя,
Вот клубочек от меня,
Мишура и болтовня,
Сладкий взгляд огня.

Ели сыплющийся свет,
Новогодний винегрет.
Кто-то здесь, кого-то нет:
Сплыли – и привет!

Скоро будет Рождество:
Песни, танцы, ведовство.
В башмачке найдешь его –
Дара вещество.

Быть ему на много лет
Спрятанным в тепло штиблет.
Кто-то здесь, кого-то нет:
Сплыли – и привет!

Но уже вокруг яслей
Кроме гомона гусей
И телят мычанья
Раздается все ясней
Голос детский и тесней –
Воскресенья знанье.
20.01.05

***
«Христос рождается, славите!», –
На клиросе хор поет,
В Храме Христа Спасителя
Всенощная идет.

Море огней заливанное,
Счастье мое несказанное,
Славь светозарную весть!
Стань моей суженой нежною,
Свет над Москвою заснеженной
Присно, во веки и днесь.

Вот в облачении праздничном
Молится иерей,
Свечи трещат на подсвечниках,
Тепло от дыханья людей.

В яслях Христос рождается,
Жизнью смерть попирается,
Ночь Вифлеема чиста.
А в Москве белокаменной
Верой пылаем мы пламенной,
Славя любовь и Христа.
2006


Сон на Рождество

Во сне ко мне отец пришел сегодня,
вернее, позвонил, я в доме был старинном,
в квартире
с лепными потолками, изразцами,
в той самой львовской, а отец
звонил
из онкоотделения, врачи
его обследовали и сказали, что
анализы плохие, в этом сне,
который даже сном не назовешь и даже
реальностью,
ведь все, что было – было
на самом деле,
мой отец меня поцеловал.
Колючая щека, и кожа бледная, прозрачная,
прохладная
он мне
все предлагал какой-то шоколад
в хрустящей импортной обертке,
а я ему отказывал и говорил –
в больнице
тебе нужнее,
он же усмехался,
уже предчувствуя ту, вечную палату,
в которой шоколад совсем не нужен.

Его прикосновенье было легким
и нежным,
нежнее, чем при жизни,
и лёгкость, свет, и радость, и прозрачность –
все это я почувствовал в душе,
когда отец вдруг рядом оказался,
и мы о многом говорили ночью.

Я был слегка простужен,
Но вдруг дыхание очистилось, щека
Отца была колючей, а рука
Его в моей теплела ощутимо,
хрустела шоколадка, этот звук
в той комнате был частью его рук,
а комната была реальна, зрима,
и ночь плескалась во дворе и в доме
как озеро холодное в истоме
усталого мороза за окном.
Отец был в доме. Он стоял, как дом,
и я к нему шел через сон, иду,
и если это бред, то пусть с ума сведу
я собственное зренье и сойду
туда, где сновидения основа,
где ночь, и сон – отец со мною снова
в две тысяча семнадцатом году
от Рождества Христова.
2017

Два рождества

В селе ещё спали, не зная о том,
Что рядом, в хлеву, этой ночью случилось.
Повозка с тремя седоками за дом
Последний свернула – и вдаль покатилась.
Остались подарки – в коробке из-под
Китайской продукции, и в целлофане
Набор косметических розовых вод,
И кактус, когда-то возросший в Ливане.

Звезда только села. За дальним холмом
Уже затихало звучанье колёс,
И ветер крепчал, и впритык с петухом
От холода выл приблудившийся пёс.
И холод лиловый, и выхлопы труб,
И стылой Луны уходящее тело
В хлеву, где дыханье лепилось из губ
Коров и ослов – всех гостей бы согрело.

Подарки вовнутрь уходили – в миры
Артерий и вен, сочленений, суставов,
Звенели в садах золотые шары,
Стучали колёса прошедших составов.

И внешнее это – дары и вокруг:
Дороги, столбы, провода, магазины,
Повозка с тремя седоками на юг,
Комки от рессор вперемежку из глины
И снега, и неба расплывчатый круг,
И лип, и берёз вдоль дороги куртины.

А в теле другая стояла зима:
С потерей надежды, незнанием вести,
И сердце кровило, сходило с ума,
Кудахтало, словно кокош на насесте,
И вместо подарков хранила сума
Из кожи – пакетик прощенья и мести.

Два космоса – внешний и внутренний, их
Ничто не роднило – ни хлев, ни подарки.
Снаружи светало и ветер затих,
внутри клокотало как в печке для жарки.
И если снаружи сиянье росло
На месте звезды отошедшей, то в теле
Как будто все село, и всё занесло
Как это село серой патокой сели.
И пылью покрылось глазницы стекло,
Чтоб длился фитиль, но не ведал о цели.

Внутри человека есть город и лес,
Коляска и звёзды, и хлев на границе
Последнего дома/начала небес,
Подарки в коробке и соло на спице –
И кто отъезжает, кто пробует вес
На коже сиденья, въезжая в столицы.

Но внутренний дом так от неба далёк,
Как дом за холмом от дарителя дара.
Один человек. И в хлеву одинок
Ни дальше ни ближе – чем жертва от кары.

Ольха за стеклом золотистым дрожит,
Гирлянды сквозь хвою горят как награда,
И кровь горячеет, по венам бежит
Телесного мира, артериям сада.
И точка их встречи – просвет между плит
На пыльной дороге от рая до ада.

08.02.2022