Библейская Сцена

Библейская сцена



В некоторых помещениях,
как правило занесенных в красную книгу.
Как и сырье,
которое используется для нанесения кислой идеи,
Можно брать в аренду человеческие мысли.
Не надолго, недели на две,
Лично я их использую в холостых учениях.

Хоть я не чиню холодильники, а пишу стихи,
Иногда все же надо изучать техническую литературу.
Да бы повысить уровень своей квалификации,
В виду большего заданного размера фракции,
Не влезающий в микроскопические дырки сита,
Необходим процесс интеграции
с маленькими булыжниками.

В неповоротливой базе данных совковой библиотеки,
Вдруг оказался глоток кислородного коктейля.
Обычно, его дают в санаториях брежневской эпохи,
В случаях если дела завхоза слишком плохи.

Но там он разбавлен коммунизмом,
Из стаканчика едкой желчью бурлят идеи Маркса,
С нулевой терпимостью к капитализму.
Да настолько,
что если когда нибудь этот пластиковый стаканчик, попадёт в руки
Американского топ менеджера,
То одиннадцатое сентября будет тенью кровавого первого мая,
Приодев в алые галстуки пионеров ,
все шесть частей земного шара.
Детей, самого далекого края,
Будут возить со всех полюсов,
смотреть на труп
стопятидесятитрёхлетней давности,
Объясняя им азы некрофилии.

А тут было совсем по другому.
Напиток был девственно чистым и отдавал приятным покалывающим холодком.
Удивительно, как такой слиток платины,
Мог оказаться среди сотен томов,
инструкции о преодолении европейской,
Конечно же коллективной,
эскалации
Вокруг донбасских домов.

Прыгнув на эскалатор социалистического достояния,
Я довел себя до какого то трансового состояния.
Да так всеохватывающе, что поехал вдруг против часовой стрелки,
(скорее всего, проникшись его идеями).
В моей голове вдруг промелькнула мысль, что сейчас, я очутюсь в матросской тишине,
Ведь слово "против" в нашей свободной стране,
Скрывается даже на надписях московской кольцевой,
Где скромно написано "в обратную сторону от часовой".

Пересев, я продолжил вчитываться в неизведанные для каждого (включая меня)
Строки с приятно пахнущей кожей,
одного известного поэта.

И вдруг, с другого конца вагона, пошатываясь, то ли от вчерашнего похмелья,
То ли от сегодняшнего (грустной попытки) веселья,
Идёт воплощение самого Моисея.

С двумя ампутированными по чёрные от тоски кисти руками,
Монотонно бубнит своё пророчество под рифму.
Так же вальяжно проходит, как минимум на три метра опережая его,
закладывающая уши вонь.
Представляя навыки парфюмера,
Бережно составляя диаграмму нот (бога) люцифера,
Я попытаюсь вам описать.

Первое что дало мне пощечиной в нос,
это аромат палёной водки.
Как будто её подожгли прямо в нём и там горит целый сибирский лес, выделяя в атмосферу, тысячи кубометров угарного газа.
Вплоть до внутреннего отказа и потери сознания,
Даже учитывая учтивость святого писания,
Ко всем формам божьего создания,
Чем ближе он подходил, тем больше я ощущал эту теплоту.
Но она была совсем не такой приятной, какой мы привыкли её описывать,
Она будто вводила дрожь, прямой инъекцией в спинной мозг.
Поэтапно, благоухание медицинского спирта уходило на второй план
И все больше ощущался запах человеческих экскрементов.
Я перебивая рвотный рефлекс, постепенно отводил глаза от книги
И вслушивался в его слова.
Решившись посмотреть ему в глаза, я потух.
Его синяя голова
И тело украшенное язвами,
Как и его судьба, утопленная в толчке указами.
О помощи, субсидировании
И периодическом, нравственном насиловании,
лиц без постоянного места жительства.
Читало стихотворение будто древнегреческая муза.
Моя преждевременная внутренняя анакруза,
Вдруг начала восхищаться.
Он все ближе и ближе подходил ко мне
И пространство сужалось во вне.
Внезапно увидев мой взгляд, он остановился и больше не стал идти,
Как оказалось, Пророчество персонально для меня,
предназначена была его доля нести.
Я осмотрелся вокруг, увидев скукоженные гримасы завсегдатых пассажиров,
Им было от него так противно.
И лишь я один интуитивно,
Разглядев в нём в последний момент
Не бога, не музу, не дьявола
А человека!
С щенячьими глазами, слушал его симфонию.
Симфонию его сущности, от всех вышеперечисленных запахов, до его прекрасной рифмы.
Вся прелесть и всё моё отчаяние, лишь в том,
Что я так и не вспомнил его стихотворение.
Лишь пару строчек под конец,
Отрывками гофрированной бумаги, оставил в моей голове неизвестный чтец.
Он не бог, он не муза и не дьявол, я надеюсь, он чей то отец.