Расшифрованные слабо развитым пониманием любовного

– Ты думаешь, я когда-нибудь пройдусь по твоей могиле?
– Ты думаешь, я пройдусь по твоей?
– Давай умрем вместе в начале мая
и возродимся в другой реальности бессюжетной, бесхребетной,
где сыр на деревянных шпажках и мандарины
дольками нанизаны на тонкие стеклянные грани бокалов
харрикейн для замороженных напитков?
Какой коктейль ты хочешь?
А хочешь милкшейк по-американски?
С ямайским ромом, мускатным орехом,
сливочным мороженым в кофейной смеси,
украшенный взбитыми сливками из баллона,
и мы сидим на краю ванны наполненной горячей водой,
возбужденные неизбежностью сексуальных агрессий?
Ты бы говорил, чтобы смыть несчастную любовь намылиться нельзя,
а нужно опустошить себя как бокал,
опустошить тебя как бокал,
а дальше парить сфотографированными до пояса,
наводить камеру на кончики волос,
на скользящие по росе пота пальцы,
белиберду самых сладких и нежных слов возводить в ранг святости,
обещать подсказывать друг другу местонахождения счастья координаты…
Ты бы говорил, а я взгляд не отводила.
Пальцами с розовым маникюром по воде водила
или с зеленоватым, хвойно-салатным, с субальпийскими лугами цветом…
Ты бы говорил, а я себе места на находила.
Как-то слишком хорошо я тебя изучила,
цветочек гипсофила,
перекати-поле рассеивающий семена,
мы выдергиваемся ветром из земли и бросаемся где-то непойми где обратно,
а где мне прикоснуться, чтобы сделать тебе также приятно
как в феврале, когда мы только познакомились?
–  Давай поплаваем, давай сделаем так, чтобы мы раззнакомились?
Давай я введу ПИН-код 
и сделаю так, чтобы ты приспособилась
возвращаться в то же самое время и место,
как солнце на восходе?
– Давай нырнем и договорим под водой,
как резвящиеся дельфины в бледных лучах зимнего солнца,
как непостоянные пропадающие снимки,
мои ноги вокруг твоей спины
и проявляющиеся поцелуи синими пятнами,
чтобы познакомиться в разных направлениях как волны?
Давай дробиться с рокотом струи
и отдаваться друг другу соскучившись по посвистывающим ранам
огнебойного, закутавшись полотенцами,
сочась тише мировой литературы,
расшифрованные слабо развитым пониманием любовного?
Капризные как ветра,
неведомые как моря,
оба синие как это все,
в меланхолии простынок парусов?
Ночью длинной, утром гибким как мышцы тысяч соплеменников непонимающих нашего языка, Самсон?