Белые снегири - 65 -2-

2. ПРОЗА
Рассказы


Александр ВОРОНИН
(г. Дубна, Московской обл.),
Член Союза писателей России


“МАМА, ТЫ МЕНЯ ХВАЛИТЬ ДОЛЖНА…”

- У  меня  каждое  утро – истерика!  Подхожу  к  шкафу,  открываю  и  не  знаю,  что  надеть!
      (Из подслушанного  разговора одной красавицы)

Смотрю в зеркало и говорю сама себе:
- И кому только такая красота достанется?
Мама услышала и кричит с кухни:
- Дай, Боже, ему силы, здоровья и терпения!
                Фольклор

У  каждой  женщины  есть  своя  изюминка.  Этим  они отличаются  друг от друга, этим    в  основном  и  интересны.  Но большинство  женских  причуд и закидонов совсем не нравятся  мужчинам,   хотя  без них  женщины  тут  же  перестанут  быть женщинами.
Одна  моя  знакомая, обладая  массой  достоинств,   имела  всего  один  недостаток,  с  которым  бесполезно было  бороться – она  никак не могла  остановиться  на  одном  наряде.  Как  только куда  соберёмся  сходить,  начинаются   мои  мучения – не  могу оторвать её  ни  от шкафа,  ни от зеркала. А  сама  она  в  эти  минуты   вообще  обо  всём  забывает – то  одним бочком  повернётся,  то  другим,  то  сзади себя  увидеть хочет,  то  снизу.  Всё  бы  ничего – красивая,  эффектная, пусть  любуется  собой,  как  Нарцисс,  но уж больно времени много на это  уходит.  После  её  бесконечных  примерок  и  переодеваний  приходится  бежать,  чтобы  успеть вовремя.  Хорошо,  если  в гости  идём  к её  подругам,  там  подождут,  уже  зная  о  наших  проблемах. В  крайнем  случае,  придётся  мне  штрафную  выпить, в  виде  индульгенции.  А  если  шли в кино  или на концерт, по  привычке опаздывая,  то  приходилось  в  темноте  топтаться  по ногам,  пробираясь  на  свои  места. Особенно  неудобно лезть  по тесным  рядам  зимой,  когда  все сидят в пальто,  в  шубах, да  ещё  снимут их  и на  колени  положат. А  она  и тут  с шуточками, да  смешочками  протискивается  первая  и  мне  командует  не  отставать,  да  в темноте не  поменять её  новую  шубу  на  чужую  ношеную.
И  вот  собираемся  мы  в очередной раз в гости. Я  стою уже  в  коридоре  в  пальто,  парюсь   одетый. А  она  одни сапоги померила – в сторону  их.  Другие тоже  чем-то  не нравятся.  Просит достать ей с антресолей  третьи, самые  модные. Уже  пора бы мне и разозлиться,  зыкнуть  на  неё  построже,  а меня смех  разбирает:  ну и птичка,  думаю, мне  попалась,  не  соскучишься  с  такой.  А  надо  заметить, что все эти бесконечные примерки  у неё проходят весело,  с  прибаутками,  с  притопами да  прихлопами,  как  будто  она  солистка  ансамбля  песни  и  пляски.  Хоть  доставай блокнот и записывай за ней  все  её  высказывания.
Её  мама    вышла  в коридор  проводить нас.  А  маму,  кстати,  Бог тоже не обидел  ни красотой,  ни телом,  да  и характер у неё  раз  в  пять лучше,   чем  у  дочки.  Вот  она  смотрела,  смотрела на мои муки, покачала головой   и   говорит:
- И  что  ты  так  за  неё  держишься?  Удивляюсь  твоему  терпению. Это  ж  надо: худая,  в  чём  только душа держится,  и ещё  часами перед  зеркалом  вертится,  как  мартышка.   Я  понимаю,  было бы  что  показать, а  то…
Не  договорив,  мама,  сама  хохотушка  и  юмористка,  заходится  звонким  смехом, хлопает себя ладонями  по  крутым  бокам  и  покачивает  пышным  бюстом,  как  бы  показывая,  вот какой  надо  быть, чтобы  нравиться  мужчинам.  Мол,  учись,  дочурка,   пока  я жива  и  бери  с  меня  пример.
Возмущённая  дочка,  видя  такое материнское коварство,  от притворного  негодования  смешно   выкатывает  глаза,  топает  ножкой  и   не  сразу  соображает,  что  ответить.  Но  быстро  приходит  в  себя  и  вновь  начинает крутиться  перед  зеркалом,  не  забывая  при  этом  поучать  маму:
- Мама,  что  ты  такое  говоришь?  Ты,  наоборот, при каждом  удобном  случае  хвалить меня  должна. Чтобы  все  видели,  какая  я  хорошая!  А  ты… Меня же  так замуж никто не возьмёт, если ещё  и ты  на  меня  налетать  будешь.  Ты  хвали  меня!  Я  твоя единственная  дочка! Бери  быстро  свои  слова  назад!
Мама  хохочет  уже  в  голос,   до  слёз:
- Ой, не  могу!  Уводи  ты её  скорей,  а то дырку  в  полу мне  провертит!  Ой,  достала  ты  меня!  Надо  зеркала  что ли   все продать,  чтобы  она  меньше  тут  вертелась… Завтра  же объявление  дам  в газету…
- Мама,  ты  что?  - Дочурка  на  миг  замирает,  пытаясь понять,  что это было: очередная  мамина  шутка или реальная  угроза  её  любимому  занятию. -  Ты  разве не хочешь,  чтобы  твоя  дочь была красивая?  На  меня даже на улице  все внимание обращают.  Как  ты  можешь  так  говорить?  Наоборот,  надо занять денег  и ещё  зеркал  прикупить!  Ты  меня  всегда  слушай,  я  плохого  не  посоветую!
Нам  с  мамой  остаётся  только  улыбаться  и разводить руками.  Разве  можно  спорить  с  красивой   женщиной?  Отними  у неё  эту  радость – вертеться  перед зеркалом – и она  тут  же  превратится  в  обычную домохозяйку, в  серую мышку,  которая  тихо  сидит на кухне и  ждёт  загулявшего  со  скуки  мужа.
                1985 год.

                ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ

                Он умел так похвалить, что крылья вырастали…

Папа детей никогда не бил. Ни своих, ни чужих. Нас он просто расстреливал  очередями, где вместо пуль были слова. Слова были правильные, точные, справедливые, поэтому при попадании, ранили больно. Но папа не учитывал  одну деталь: он с нами разговаривал, как со взрослыми, а мы были сначала послушными детьми, потом сорванцами-хитрецами, а к окончанию школы – вообще пофигистами. Поэтому,  большая часть папиных очередей просто пролетала мимо, а попавшие пули отскакивали от нас, как от стенки горох. Если бы папа порол нас ремнём, может мы и выросли бы совсем другими людьми.
Беседы вести папа мог часами и на любую тему. Возможно, он меня и заразил в детстве своим словоблудием. Дети всегда, даже на уровне подсознания, стараются подражать взрослым, тем более таким авторитетным, как родители. В старших классах школы и в техникуме мне пришлось быть бессменным политинформатором, позднее на работе вёл кружки политической учёбы, был пропагандистом, лектором общества “Знание”. Не то чтобы мне это очень нравилось, но надо же было чем-то отличаться от всех остальных. К тому же я всегда много читал, и потребность поделиться впечатлениями распирала меня. В пьяных домашних застольях дружки и подруги слушали  невнимательно: чавкали, икали, перебивали или вообще засыпали на самом интересном месте. А когда я с трибуны цитировал генерального секретаря, то даже самые смелые сидели тихо и если бубнили что-то, то шёпотом, прикрыв рот ладошкой.
Примерно так же, как в истории с Сергеем Михалковым. У него было много врагов и завистников, которые прямо в лицо говорили ему, что кроме гимна он ничего путного не написал, а за глаза звали его гимнюком. На что он с достоинством отвечал – правильно, но все ваши тома никто не читает и читать не будет, а когда поют единственную песню на мои стихи, то вы все как один  встаёте, стоите по стойке смирно и ещё много лет стоять будете.
Приёмы  в воспитательных беседах папа применял разные. Пока мы были маленькие и часто дрались между собой, он стыдил нас, используя мотивы сказки о Мальчише-Кибальчише Гайдара. “- Давайте, давайте, - укорял он нас. – Ссорьтесь, ругайтесь. То-то буржуины там,  за рубежом потирают ручки, ждут, не дождутся, пока вы тут перессоритесь. Тогда они нападут и по одиночке вас победят”. И приводил хрестоматийный рассказ Льва Толстого про прутья веника, которые отец заставил сыновей ломать.
Когда мы подросли, то он вспоминал свою военную молодость. “- Эх, вы! Какие же вы братья? Да вы простую вещь сделать не можете, между собой не договоритесь  никак!  Да я бы с вами в войну не то что в разведку, в одном блиндаже бы ночевать не остался! Как вам не стыдно!” И каждый раз папа придумывал что-нибудь обидное для нас. Во время конфликта с Китаем,  сравнивал нас с хунвэйбинами и прочими  зарубежными  хулиганами и безобразниками.
Когда мы выросли и стали на голову выше его, а шалить не перестали, то папа переходил уже на крайности – становился домашним Тарасом Бульбой. Особенно раздражал его младший брат, который не оправдал возложенных на него надежд и с каждым годом скатывался всё ниже и ниже в пучину пьянства и тунеядства. От собственного бессилия повлиять на ход событий, от осознания, что в этом есть и часть его вины, как нашего многолетнего воспитателя, папа злился и, воздевая руки к небу, слал на наши головы проклятия: “- Что же вы творите? Да как вам только не стыдно? Ох, попались бы вы мне на фронте! Да я бы вас лично расстрелял за такие дела, как проклятых фашистов! Вот этой самой рукой! И рука бы ни разу не дрогнула!” А мы уже не боялись папу, как в детстве,  посмеивались в усы и трясли волосами до плеч.
В последние годы папа говорил  мало. Понял, что нас не исправить,  давал  умные советы и просил жить между собой дружно. Перед смертью в 1999 году,  папа очень переживал за нас с братом. Время было самое бандитское, убивали по всей стране всех подряд – и политиков,  и бизнесменов, а под замах и простых людей.
Мама в нашем воспитании была не так активна и требовательна. Много времени у неё занимали хозяйственные дела. С мамой мы в основном учили стихи и писали сочинения. В отличие от папы-технаря, мама была очень начитанной, любила литературу,  музыку, живопись. Работать она начинала наборщицей в типографии, а туда неграмотных не брали. У неё было врождённое чувство слова, писала и говорила она всегда без ошибок. Потом всю жизнь мама проработала в отделе кадров. Она всегда проверяла наши черновики сочинений, исправляла орфографические ошибки и прочие ляпы. На пишущей машинке мама печатала мне курсовые в университет. А в 1982 году полностью отпечатала диплом на 50 листах в трёх экземплярах - «Русский народный характер в новеллах В.М. Шукшина». Причём, печатала его три раза. Два раза я его возил руководителю на согласование,  она делала замечания, я исправлял, что-то убирал, что-то добавлял. Компьютеров и электронной почты тогда ещё не было.
Папа проверял у нас знания по физике, химии и математике. Здесь он был в своей стихии. В школу на все собрания ходил только он. А также,   если вызывали по поводу поведения или плохих оценок. Он всех внимательно выслушивал, соглашался, кивал, обещал разобраться и немедленно принять меры. Обезоружив таким пониманием проблемы учителей, он все конфликты сводил на нет. В беседах  с учителями папа любил упоминать известные фамилии – Луначарский, Ушинский, Макаренко, Песталоцци, Сухомлинский. Приводил иногда и цитаты из книги “В мире мудрых мыслей”. Этим он окончательно обезоруживал учителей, и  они ставили нам оценки авансом, под папино честное слово. Своей эрудицией и  обаянием папа облегчал нам трудный процесс получения аттестата в советской школе.
Со временем и во мне проснулись папины гены воспитателя.  По второму образованию я учитель русского языка и литературы. В школе поработать не довелось, зато  шесть лет был мастером производственного обучения. И как мог внедрял свою систему обучения. Написал об этом  рассказ – “Оценки”.
Много лет – ещё со школы и техникума – был политинформатором, лектором, вёл кружки политучёбы в СМУ-5 и т.п. Это тоже элементы воспитательной работы. Дурака лектором не поставят.
Благодаря правильному воспитанию, я стал первым интеллигентом в нашей дубненской родне. Моя дочь пошла на дипломатическую работу и стала, во многом благодаря и моим усилиям, интеллигентом во втором поколении. Сейчас мы застыли в ожидании – гадаем, продолжат ли внуки наше дело. Несколькими языками они уже овладели, но вся проблема в том, что интеллигенция – чисто русское явление и за границей не приживается. А родились и живут мои внуки в Канаде.
Младшая  сестра, видя перед глазами поучительный пример воспитания братьев, взяла его за основу и вырастила двух чудесных сыновей. Как у них сложится жизнь,  пока неизвестно, но начало у обоих многообещающее – оба стали прокурорами.
Не хотелось бы в конце о грустном, но из песни слова не выкинешь. Последние годы  в России воспитанием и образованием детей толком никто не занимается. Выросло несколько поколений менеджеров, дилеров и брокеров. На русский манер сатирик Михаил Задорнов мягко их называет: недоумки, недотыки и коекакеры (то есть делают всё кое-как). И в Украине за двадцать пять лет появилось несколько поколений неизвестно кого – судя по их поведению – настоящих дебилов и уродов.
Да что говорить о воспитании, если у государства с 1991 года нет никаких планов. Мы до сих пор не знаем, какое общество строим, для кого и никому до этого нет дела. Разворовываем потихоньку природные богатства и живём за счёт нефти и газа, по дешёвке сбывая их за рубеж. Хоть  в чём-то России повезло в это трудное время.
Очень обидно видеть, как журналисты проводят опросы студентов на улицах Москвы и других городов. Наша будущая смена не может ответить на простейшие вопросы по истории страны, по литературе и другим наукам, необходимым в жизни.


ПРИКОСНОВЕНИЕ К ВЕЛИКОМУ (через одно рукопожатие)

Есть такая поговорка: от великого до смешного один шаг. Великим мне стать не довелось, а смешным я был всю жизнь. И над другими любил посмеяться. Иногда покажется, что жизнь прошла зря и загрустишь не по-детски, а в другой раз посмотришь на какого-нибудь недотёпу-ботаника и сам себе позавидуешь – столько уже повидал в жизни, по сравнению с ним или просто с молодым. Всё познаётся в сравнении. Кое-что хорошее выпало и на мою долю.
В школьные годы видел на набережной Волги гуляющего чемпиона мира  штангиста Леонида Жаботинского. Он был самый здоровый в толпе спортсменов и на голову выше. Все они были в синих костюмах с надписями “СССР”  на груди. Приезжали в Дубну на сборы. Есть фото, где Жаботинский сел и лавка опрокинулась назад. Но сам я этот момент не видел.
В школе № 9 наша пионерская дружина носила имя Зои Космодемьянской и к нам часто на пионерские слёты приезжала её мама и рассказывала о подвиге дочери. Потом в школе создали музей брянских партизан и каждый год на 9 мая партизаны приезжали на наши слёты. Если бы  в то время во мне проснулся краевед, то я обязательно бы выяснил из какого они отряда и не у них ли был комиссаром мой дед Иван Кузьмич. Про деда есть эпизод в сериале “Вызываем огонь на себя”, там где они захватили аэродром в Сеще.
Много космонавтов регулярно приезжали в Дубну на разные мероприятия: вручение наград ребятам их школьных трудовых лагерей, на международные праздники песни и т.п. Вот Гагарин не был в Дубне. Хотя дочек своих возил в коляске, сделанной на ДМЗ.
В 1972 году в актовом зале Конаковского техникума проходила встреча с Яшкой-цыганом из “Неуловимых мстителей”. Табор стоял под Конаково и его пригласили на творческий вечер, как земляка. Он рассказывал интересные случаи про съёмки. Девчонки в конце брали у него автографы, а я постеснялся подойти.
Летом 1973  я на автовокзале в Риге давал мелочь на одеколон незаконнорожденному сына Ленина.
В 1978 я жил в коммунальной квартире с дедом Алексеем Платуновым, который стоял на часах в Смольном и часто видел самого Ленина. Вечерами на кухне он мне об этом с охотой рассказывал. Я только женился, и даже магнитофона своего не было, чтобы записать для истории рассказы старого часового. Но через рукопожатие с дедом я будто бы здоровался с Лениным.
В 1977 устроился на работу в ОИЯИ в Лабораторию нейтронной физики. Несколько раз в коридоре здоровался с лауреатом Нобелевской премии Ильёй Михайловичем Франком. Он был директором лаборатории в те годы. А я ходил в халате и в очках, наверно, он принимал меня за физика-теоретика.
Директора ОИЯИ академика Николая Николаевича Боголюбова видел на улице, когда он выходил из машины перед административным зданием. Сейчас там  поставили  его бюст.
В ДК “Мир” был на концерте Аркадия Райкина. Билет стоил 5 рублей, огромные по тем временам деньги.
В феврале 1979 в ДК “Мир” был на двух концертах Владимира Высоцкого
 на 19-00 и 21-00. Сидел на сцене за занавесом в 5 метрах от артиста с беременной женой. Получается, дочка тоже прослушала оба концерта.
25.01.2008 на открытии памятника Высоцкому видел его сына Никиту и артиста Владимира Конкина. Когда открывали памятную доску на ДК “Мир” (26.07.2003), стоял рядом с Ларисой Лужиной, Светланой Светличной и Давидом Карапетяном.
Во второй приезд в Ригу попал на легендарный спектакль Ленкома “Юнона и авось”. Гулял вокруг театра перед началом спектакля,  постоял в толпе зевак рядом с Абдуловым и Караченцовым, которые курили на улице у служебного входа. Послушал, о чём они говорили. Оба были в простых рубахах, в синих трениках с вытянутыми коленками, на ногах кеды. На сцену вышли в белых кружевных рубахах, в сапогах. Я купил билет за рубль и стоял вверху на галёрке.
Как политинформатор посещал встречи с политическими обозревателями из Москвы, приезжавшими в Дубну. Сам никогда вопросов не задавал, но ответы на чужие слушал с интересом. Запомнились: Александр Бовин, Валентин Зорин, Звонков из министерства иностранных дел.
В августе 2010 стоял на крыльце “Юности” с двумя бутылками шампанского, встречая дочку с зятем. Сваты держали каравай с хлебом. Только молодые стали подниматься по ступенькам, сбоку вышел из ресторана и встал в метре от нас поэт Евгений Евтушенко. Как всегда в кепке, в ярком жёлтом пиджаке. Посмотрел, как молодые бросили фужеры через плечо, и пошёл вниз к машине. Многие его узнали, а вот пригласить на свадьбу в качестве свадебного генерала не догадались. Я и сам при виде его растерялся. Тем более банковал на свадьбе не я.
В 2019 был на концерте одного из основателей Ордена куртуазных маньеристов - Вадима Степанцова, куда я сам себя заочно принял. Написал заявление о вступлении и выставил его на Стихи.ру, а потом и в книге напечатал. Концерт был в баре “Прощай, оружие!” на проспекте Боголюбова. В антракте я поднялся на второй этаж в комнату отдыха, поговорил с Вадимом, надписал и подарил ему две свои книги стихов с заявлением в Орден. Степанцов обещал оформить  документы и прислать мне членский билет куртуазного маньериста всея Руси. Жду.
Почти 20 лет здоровался с Тюленевым А.П. за руку, а он дружил и часто ездил в Москву к министру Среднего машиностроения Славскому Ефиму Павловичу, человеку-легенде, трижды Герою Соцтруда, кавалеру 10 орденов Ленина, лауреату двух Сталинских (1949, 1951), Ленинской (1980) и Государственной (1984) премий. Атомный министр. Прожил 93 года (7.11.1898-28.11.1991). Получил за жизнь три смертельных дозы облучения – 1500 рентген. Здоровье было богатырское, родился в Макеевке ДНР. Папа был еврей Файвель, но отчество переделали в Павловича. Министром был с 1957 по 1986.
Дубну посещало много великих и просто знаменитых людей, но не ко всем можно пробиться чтобы поговорить или пожать руку, а о визите большинства мы узнаём, когда они уже уедут. В последние годы всех гостей показывают по местному ТВ: физиков, политиков, губернаторов, олигархов, министров, президентов. Вот часть тех, кто был в городе, но вживую я их не видел: Жолио-Кюри, Нильс Бор, губернаторы Громов и Воробьёв, президенты Медведев и Путин, министров и не сосчитать, сколько было, последним приезжал Шойгу.


КАК Я РАЗВОДИЛСЯ С ЖЕНОЙ
               
Мы долго по очереди пугали друг друга разводом, но  последний шаг сделать всё не решались. А  когда  я  созрел  для того, чтобы  начать  новую  счастливую жизнь, оказалось, что жена спрятала  документы и сама  пошла на меня в атаку по всем правилам военного искусства. Советчиков у неё хватало и в милиции, и среди военных (в городе в то время стоял полк военных строителей и военное училище). Она  выжидала удобный момент, чтобы не просто развестись со мной, а заодно и посадить  года на три за бытовое хулиганство, выписать из квартиры и  зажить  там столбовой дворянкой, как  в сказке Пушкина, которую я по вечерам читал дочке. Ей  совсем задурили  голову   глуповатые  подружки  и  любовники  в сапогах.  Они  настойчиво внушали ей, что ничего трудного в этом нет, надо только немного поднатужиться и... Я всё это хорошо помню потому, что  от меня ничего  не  скрывали, даже,  наоборот, говорили в открытую:  лучше выписывайся сам  куда хочешь, всё равно мы тебя  уделаем  и  посадим.   Как  эти  оборотни  в погонах   сажали  меня  в  тюрьму, я  описал  в  другом рассказе, а здесь - о разводе.
Вот как-то  вечером жена мне подаёт повестку - завтра утром приходи в суд. Я первый раз тогда разводился, порядков   не знал, как и что там говорить надо, во что одеваться, кого в какой ресторан потом приглашать.  Она меня  просит: “- Давай не будем позориться на весь город, разведёмся по-тихому, без скандалов и нервотрёпок”. А я с ней и не скандалил никогда, пальцем её не тронул за все годы, а тут ещё и за неё порадовался - надо же, думаю, с чего это вдруг на неё такое просветление сошло? Ведь за последние три года, она,  как только на меня не бросалась, каких только пакостей не придумывала:  писала вместе с тёщей подмётные письма в милицию, мне на работу, в ЖЭК, чтобы за меня общественность взялась, требовали изолировать меня от общества и т.п.  Долго они не могли  понять своим убогим умишком, что одних их писем маловато для того, чтобы посадить молодого коммуниста с кучей почётных грамот,  ударника и передовика производства,  у  которого  на  работе  нет  ни  одного  выговора.
И опять я, в который уже раз, крепко ошибся, поверив её словам. Это был лишь очередной хитрый ход, чтобы усыпить мою бдительность и побольнее мне врезать исподтишка, за всю мою доброту и доверчивость. Она  прекрасно  знала, что по натуре я  очень  добрый, доверчивый, отзывчивый на любую просьбу или беду,    и  вовсю   этим  пользовалась.
Пришли мы утром в суд, зашли в маленькую комнатку, сели, ждём начала нашего конца. Слушание было закрытое, остальные пары ждали своей очереди в большом зале заседаний. Напротив нас четверо: судья Виноградова, два народных заседателя: женщина молодая с завода ЖБИ, Майя Андреевна Шарина, наш юрист из СМУ-5 (подруга моей мамы) и секретарь суда - девчушка молоденькая. Как потом выяснилось, жена с судьёй заранее всё обговорили, разработали сценарий и просчитали все возможные ходы. Жена ей, видимо, как и многим другим нужным людям, отремонтировала квартиру по блату,  и они были  уже как родные, не разлей водой подруги, просто на людях пока ещё стеснялись обниматься и целоваться. Из всего состава суда одна Майя Андреевна была за меня, она потом моей маме и рассказала всю правду о том, как меня в суде, беззащитного, били ногами  и  расстреливали   в упор.
Закрыли  поплотнее  дверь и  приступили.   Для начала Виноградова попыталась нас вроде бы как помирить, нехотя так, мол, может,  передумаете, заберёте заявление? Нет, говорим   в   один   голос,  нажились  уже   вместе  досыта,  хватит.   Тогда,    говорит,  начнём с мужа, как с мужчины - какая причина развода у вас? Я тут же вспомнил о нашем вечернем уговоре, встал и официально заявляю: “- Не сошлись характерами. Не получается совместная семейная жизнь. Решили разойтись и начать всё сначала”.   “- Так, ясно. Всё у вас?” “- Всё, - говорю, - других причин нет”. И сажусь,  довольный, что всё пока идёт, как и договаривались. “- Ну что же, - говорит Виноградова, - тогда послушаем другую сторону. Оля, что ты нам можешь сказать по существу дела?”  И так ласково и ободряюще на неё смотрит, как будто ей штепсель передаёт от провода к электрическому стулу,  на  котором  я привязан, мол, вставляй скорее в розетку и ничего не бойся, сейчас мы этого нахала    потрясём,  как  следует.
До этого жена тихо сидела рядом со мной и держала сумочку на коленях. А тут вдруг резко отодвинулась от меня вместе со стулом, достала носовой платок и как откроет во всю ширь рот... Я тоже отодвинулся  и успел подумать, ну сейчас ка-а-ак чихнёт и всех тут обрызгает. Но она так и не чихнула, зато обрызгала  грязью всего меня с головы до ног. Вместо чиха из неё вдруг понёсся такой вой, что мы все минут на десять от неожиданности потеряли дар речи, только сидели и хлопали глазами. Я за свою жизнь видел вблизи много разных артистов, даже заслуженных и народных, но чтобы такой самородок пел про меня арию - это было в диковинку. Орала она минут двадцать на одной ноте без перерыва. Кое-что подобное  я  уже  слышал раньше в домашнем варианте не один раз, но в суде это звучало совсем по-другому, намного страшнее. Под конец её   воя,  я   несколько раз робко пытался вставить хоть словечко  в свою защиту: мол, товарищи  дорогие, всё совсем не так, как она тут поёт, а даже  совсем наоборот, это не я бью дочку, а она  (и вся моя родня не раз это видела  и  делала ей замечания), это не я по ночам шляюсь, где попало, а  она,  это не я  пишу  клеветнические  письма ей на работу, а она на  мою   и  т.д. и  т.п.
Но все мои попытки оправдаться тут же пресекала железным голосом служитель Фемиды судья Виноградова: “- Подождите! Вам слово уже давали! Мы вас терпеливо выслушали, не мешайте нам теперь выслушать вторую сторону! Продолжайте, Оля, не  волнуйтесь, всё хорошо”. И та, за время этой передышки трубно высморкавшись в платок, опять набирала побольше воздуха и продолжала выть  в  голос. Я был сильно этим удивлён: за десять лет, что мы прожили рядом, она ни разу не была на больничном, ничем не болела, никогда у неё не было ни насморка, ни кашля, мало того, она даже никогда не потела и не пользовалась дезодорантами.  В  её  медицинской карте были всего  две  записи - о родах дочери и о вырезанном аппендиците. А тут вдруг она сидела, сморкалась, вытирала текущие  ручьём  слёзы   и  меняла уже третий платок. Вот  как  я,  оказывается,  плохо  знал  свою жену.
Между тем, глаза всех нас, кто её слушал (кроме Виноградовой, конечно), давно стали квадратными. Наверняка, даже они, работники суда, не каждый день слушали такие ужасы и видели перед собой такого страшного монстра, как я. Перечислив все мои мнимые преступления, жена закончила тем, что на меня давно заведены  два  уголовных дела, у меня  подписка о невыезде и со дня на день,  как  только  прокурор  подпишет  ордер,  меня должны забрать специально вызванные  из  Москвы омоновцы, поэтому она просит суд  поскорее   нас   развести  и  помочь ей  в  выселении меня   из  её  квартиры.  К  тому  же  я   затерроризировал   весь  наш  четырнадцатиэтажный дом   и  к ней  даже  подруги  перестали  ходить - до смерти боятся  встретить  меня  вечером  у  лифта – пьяного и с дубиной в руках.  Будто бы даже я сплю с топором под подушкой, а на работу хожу с ножом за пазухой.   И вообще,  кровавый  палач  Берия   в  сравнении  со  мной - агнец  Божий.
Пока я глубоко дышал и приходил в себя после такого чудовищного  вранья,  суд шёпотом, сидя бочком на стульях, косясь на меня, посовещался и постановил нас немедленно развести, в целях предотвращения дальнейшего семейного кровопролития.
Когда всё закончилось, и мы вышли в общий зал заседаний, где сидели остальные пары в ожидании развода, все женщины, сидевшие там, глядели на меня с таким испугом в глазах, будто я только что отрезал головы всем членам суда и руки у меня были по локоть в крови. Дикий вой моей уже бывшей жены был хорошо слышен через тонкую дверь. Зато мужики мне улыбались подбадривающе - молодец, братан, наш парень, свой в доску, так  им  и  надо  этим  стервам.
В коридоре, перед  выходом  на  улицу, бывшая моя жена посмотрелась в зеркальце, вытерла хитрые глазки   и,  улыбнувшись, ласково у меня спросила:   “- Ну, как  я тебя сделала? Понял, как  надо? Учись,  студент!”  И весело запрыгала вниз  по  лестнице. А я ещё долго стоял и чесал затылок, думая, как жить дальше. И твёрдо решил, если придётся когда ещё разводиться, то буду говорить всегда последним. А то опять окажусь в дураках.  Из-за денег тоже было обидно: она развалила  семью, она подала  на  развод, а платить за всё обязали меня - и штраф, и судебные издержки, и алименты. Так всегда  бывает, когда выпустишь инициативу  из   рук   и   плывёшь  по  течению.
Вечером,   на  семейном совете родственников,  дядя Коля Волков  похлопал меня по плечу  и  сказал:  “- Не переживай! Ты ещё легко от неё отделался. Могли бы и засадить сдуру. Пока разобрались бы, что ты молодой коммунист и сеешь по школам разумное, вечное,  доброе - годика   два-три   попилил   бы лес в Сибири. Так  что радуйся, что на  свободе  и  поскорее   разменивай   квартиру, а то сядешь. Теперь у неё  в сто раз больше возможностей. Раньше вы были муж да жена - одна сатана, а теперь ты ей чужой человек, сосед, а её дружки в милиции только этого и ждали. Им тоже квартиры  ремонтировать надо, не одной  Виноградовой”.
Вот  так  я   первый  раз  стал  разведённым.