Письмецо лимассольскому другу

Мой вечный друг, за прошлое цепляясь,
Я сызнова плыву, везёт меня Харон…
Всё так же в колее барахтаясь и шляясь?
Всё так же — мреть, похмелье, Лимассол?

Всё так же глазками пропащими сверкаешь,
Всё скалишься от нервов аль чего?
Фактаж, небось, учтиво попираешь?
Не преломилось, впрочем, ничего?

Сестрица что твоя? Всё наглая? Шальная?
А помнишь, как кадриль, касаясь самых тех,
И там, на пляже, как, под сенью, чуть не спали…
Ан было всё ж у нас — я сей признаю грех.

Поди, всё бродишь, друг, ночами ты близ моря,
А после, в час дневной, отходишь почивать
И к проходимцам клеишься от скуки аль от горя —
От горя, что не знаешь, где «занять»…

Твоя хохлушка как? Ещё не надоело —
Тянуть баржу «любовной» чепухи?
Ужель досель она тебя не съела?
И куцый мозг её, и мёртвые стихи…

Чего уж там! Лукавлю-разлукавлю.
Ведь сам таким же сердце подавал.
Ты понят мной — без слов, без этких «вставлю»:
Тебя узнал тогда я, вовсе не встречал!

Тебя я не встречал, себя в тебе развидел,
Как Мышкин-князь с Рогожиным — закос,
И с полувзора первого тебе был полный выдел —
Наверно, так и «лепится» Христос…

Мой свадебный костюм — тебе уж по размеру,
Но сколько не гляди — лишь отблеск под огнём,
А где огонь? Не вхож сей час в пещеру…
Вот ежели б схватить — то жили б мы втроём…

А так, мой друг, в поскони задыхаясь,
Я выбиваюсь из очерченных границ,
Сбиваю лад, с фантомами тягаюсь, 
Мараю набалмошь безропотность страниц…

Спадаю с пор, в расшибленность врастаю,
Как тень шатаюсь в скорби — что ж с того!
Ни в ком из лиц — ни в ком — не утопаю:
Я знал тебя — да боле никого…