Барышня и ямщик

      В 2021 году отмечали 200-летний юбилей Николая Некрасова, и по этому поводу мне заказали написать небольшую статью для газеты и подготовить несколько публичных лекций. Конечно, начала с того, что перечитала том лирики и поэм, чтобы цитировать стихи, не перевирая ни слова (увы, так бывает, когда полагаешься только на собственную память). Любой сборник некрасовской поэзии открывается стихотворением «В дороге», с которого и начался путь Некрасова-поэта. Да, была книга «Мечты и звуки», но о ней предпочитали не вспоминать ни сам автор, ни критики. «В дороге» отметил Белинский, и это вернуло Некрасову, разочаровавшемуся в собственном поэтическом даровании, веру в себя.

     «В дороге» – хрестоматийное стихотворение с хрестоматийным же толкованием, восходящим ещё к временам «Современника». Но что-то недоговорённое было в повторяемых критиками вслед за рассказчиком-ямщиком словах: «Погубили её господа…». Получается, только господа и виноваты? В таком случае от неоднозначного текста остаётся агитка, плакат, справедливо осуждающий и обвиняющий крепостное право, – но и только.

     А между тем стихотворение – рассказ мужика, монолог-жалоба, но не на барина, а прежде всего на… собственную жену-«злодейку», что вызывает недоумение и вовсе не пробуждает сочувствие к герою. Некрасов – один из первых русских литераторов, для которых мужик – не идеальный патриархальный общинник и не абстрактный угнетаемый le moujik, а человек, живущий по соседству, о котором знаешь уж если и не всё, то многое, и не всегда лицеприятное.

     В чём же заключалось «злодейство» жены? И что за жена такая ему досталась?

     Судьба крестьянки-барышни – это грустная история человека, попавшего в разлом между двумя параллельными жизненными укладами. Кем была Груша-Аграфена? Вероятно, сиротой, которую сердобольные господа практически удочерили и сделали компаньонкой собственной дочери. Принято считать, что к ней отнеслись, как к прихоти, – наигрались и выбросили, а дальше живи как знаешь. Именно так поначалу воспринимаешь это ямщицкое «погубили её господа», пока не добираешься до сетований, что «погубит она и сынишку». И здесь-то мы начинаем понимать, что для возницы означает это «погубление»:

Учит грамоте, моет, стрижёт,
Словно барченка, каждый день чешет,
Бить не бьет — бить и мне не дает…

     И ведь прав он по-своему – трудно придётся такому парнишке в крестьянской общине, живущей традиционными представлениями о том, как должно себя вести. Мать, понимающая, что дни её сочтены, пытается передать сыну всё, что ей удалось получить в господском доме, — это единственное наследство, и как знать, впрок ли оно будет ребёнку, сохранит ли он его в своей памяти?

     За строками стихотворения осталось многое, очень многое. Почему дочь помещиков, компаньонкой которой была Груша, не проявила никакого интереса к её судьбе? Из страха перед новоиспечённым супругом? А может, из-за того, что существовала некая семейная тайна, которая тяготила барышню, но с которой она была вынуждена считаться? Как знать, быть может, слова ямщика о смерти барина – «сиротинкой оставивши Грушу» – не метафора, а проговорка о чём-то, что знала дворня? Не была ли Груша сводной сестрой барышни, которую такое родство не радовало? Незавидна была доля барских «грехов» – вспомним хотя бы раннее детство дочери Ивана Тургенева, Пелагеи, над которой издевались не только дворовые люди, заставляя выполнять тяжёлую работу, но и барыня, она же родная бабушка девочки? Но бывали и исключения – если родитель был влиятельным человеком, он мог, приложив немалые труды, выхлопотать – или выторговать – для своего незаконнорождённого ребёнка более-менее благополучное социальное положение (пример тому – история В.А. Жуковского). О том, что с происхождением Груши не всё просто, говорит и предполагаемое сватовство к ней «благородного» учителя, то есть дворянина, пусть и захудалого (кстати, не на его ли «патрет» она глядит, сожалея о несостоявшемся если и не счастье, то о воле? будь на портрете старый барин, ямщик бы его узнал, а об учителе он мог только слышать от кучера). Будь она простой крепостной девкой, ему бы и в голову не пришло просить её руки. Скоропостижная смерть покровителя (родителя?) резко изменила судьбу девушки. Прибывший разбирать дела зять явно знал об особом положении Груши в доме и терпеть его далее не желал. Интересно отношение ямщика к этому новому хозяину – он его называет не иначе как «зятёк». Возможно, всезнающая дворня видела в муже своей барышни искателя приданого, а может, так выразилось пренебрежение, касающееся всех пришлых. Несмотря на то, что новый барин, как пушкинский Онегин, заменил запашку (барщину?) «оброком лёгким», его, видимо, так и не полюбили. В выдворении Груши из барского дома увидели высокомерие и неуважение к воле прежнего господина («знай-де место своё ты, мужичка!»). Это потом на ней отыграются за то, что сытно ела, одевалась в шелка и не марала рук тяжёлой мужицкой работой, а книжки читывала да на варгане играла. Кстати, если зять помещика ввёл оброк, почему ямщик утверждает, что Груша «на барщину шла»? То ли Некрасов ошибся, то ли ямщик где-то приврал для красного словца.

     Несмотря на сетования, что его женили на Груше «как на грех», за жалобами ямщика слышится сострадание к ней, возможно, даже любовь и невольное восхищение. Непростой у неё характер, коль смогла «согрубить» молодому барину, не смириться с новыми обстоятельствами и воспитывать ребёнка так, как считает нужным, не допуская рукоприкладства со стороны отца. Гордая, она и плачет о судьбе своей не на людях, и умирает, как цветок, пересаженный из привычной питательной почвы в другую, холодную и бедную. «А была бы бабёнка лихая!» – восклицает ямщик, и это не лучший ли комплимент, который он мог бы ей сделать?

     Простодушный молодой муж не в силах понять, почему его особенной по деревенским меркам жене не живётся на белом свете: обновки дарил, работой не изнурял, почти не бил (а о том, как обходились с «женщинами в русских селеньях», можем узнать из многих некрасовских же стихотворений и поэм), даже книжку и «патрет» при ней оставил… чем не любовь? Возможно, он и сам сирота безответная – иначе почему именно ему досталась такая жена? Да и о семье своей не упоминает он в рассказе – ни о батюшке с матушкой, ни о братьях-сёстрах, которые поучили бы уму-разуму новоявленную родственницу (вспомним песни Матрёны Тимофеевны из «Кому на Руси жить хорошо»). А возможно, просто не посчитал нужным об этом говорить – дело-то житейское, у всех так. Ведь и в побоях «под пьяную руку» он не видит ничего особенного.

     Вот и выходит, что все хороши в этой невесёлой истории – и старый барин, оставивший сиротинку на произвол судьбы, и барышня, которая предпочла не вмешиваться в конфликт супруга с бывшей компаньонкой (а возможно, ещё и подлила масла в огонь), и деревенский «мир», холодно принявший «белоручку-белоличку», и молодой муж, видимо, незлой человек, но живущий по законам, установленным этим самым «миром». А Груша – один в поле воин – так и не смирилась с прихотями и требованиями «право имеющих», будь то господа или крестьянская община. Когда нет выхода земного, остаётся последняя дверь – смерть, за которой непокорная душа обретает вечную свободу. Скоро она откроется и для «злодейки-жены». Горько оказаться между мирами, в каждом из которых ты чужак. Так было два века назад, так и поныне.