Галиматья

И если так, то кто ему судья?
Свой первозданный, чуждый мир отринув,
он, сняв с души сомнений пелерину,
жизнь оценив, изрёк: "Галиматья!"

И есть ли в сущем всяком прок и толк,
и чем отлична смерть от мук рожденья –
лишь диспозицией к небытию – и рассужденьем,
что гомо гомини есть люпус, сиречь "волк".

Есть чисел магия, есть перемена дат,
и то, и то есть глупая условность –
но я стараюсь не вторгаться в область,
в которой ни аза... И староват.

Засим, предпочитаю выть в углу
и осуждать других людей за косность...
А годы-то за что? За високосность –
и битву за Кощееву иглу.

Как Шелок Холмс, я в клетчатом шарфе
в качалке у камина, полон каверз,
зане сидеть хотел бы... Но мой траверс
извилист стал изрядно – подшофе.

Плюс сильно безыскусный интеллект,
подмоченный испорченностью века –
не то чтоб я урод или калека,
но для иных – сомнительный субъект.

"Я вас любил – любовь еще быть мо...",
но бытие загнало в несознанку –
и вывернуло душу наизнанку,
а жизнь всё тает, словно эскимо.         

И не поможет афродизиак
не вышедшему кармой или рожей –
шагреневою дразнит, сука, кожей
как на толчке сидящий де Бальзак.   

Но полноте – часы двенадцать бьют,
и звёзд не видно нынче в Вифлееме,
поскольку все волхвы давно не в теме,
и гром бомбёжек превращён в салют.

Но пипл есть пипл – и звенит бокал:
стакан гранёный метит в бок бокала –
и звёзды в небе светят в полнакала,
и под хвоёю слышится вокал.

Ну вот, еще один уходит год
из жизни бесполезной, оголтелой –
скрипит и старится тучнеющее тело,
и механизм запущен в оборот.