Аониды 14. Между нами...

В смысле: Между нами – то ли философами, то ли…
Что бы я предложил из поэтического наследия (не столь уж обширного) уязвившего мою образованность (образованство) Кржижановского?!
С дятлом (достойное) у нас уже было…
Поскольку оба мы (Вольф и Сигизмунд) – не чужды философии (а в ней – даже где-то близки), то «Череп Канта», полагаю, обойти никак нельзя

...долихоцефалической формы, несколько выше средней ёмкости...
Антропология
----------------------------------

Из футляра костяного
Смертью вынут сложный мир,
И Ничто глядится снова
Сквозь просвет глазничных дыр.

Череп пуст: из лобных складок
Мысль ушла. Осталась быль.
Череп длинен, жёлт и гладок;
В щелях швов осела пыль.

Есть легенда: в этой тесной
Узкой келье в два окна
Десять лет жила безвестно
Явь, скрываясь в мире сна.

Что её из «Царства Целей»
Завлекло к земле, на дно?
В номер скромного отеля
(Тот ли, этот – всё равно)? –

Трансцендентные просторы
На «пространство» променяв,
В серых схемах a priori
Здесь ждала свобода – явь.

Всё что было – стало Былью.
Книги полны странных слов, –
Череп пуст, – и серой пылью
Время входит в щели швов.

Недурно-с!
С «фирменными» (от С. К.) щелями, пусть и без «жужжания». Чуть – в «гамлетовского» Йорика.
Что, с Кантом, притянуть из своего?!

«Человек совершенный»,
а иначе: законченный.
Ты маячил мишенью
и манком перед «гончими».
Словно призрак и фантом,
не по-здешнему вычурный,
ты Сократом и Кантом
перечёркнут и вычеркнут.
За границы реального
и возможного вынесен,
в потаённость сакральную.
Не идея, а вымысел
чудака-метафизика
из далёкого прошлого,
параноика-шизика,
мифотворца безбожного.
Завлекал и приманивал
андрогинною прелестью.
Ублажал ненормального.
Окорачивал челюсти
людоедов-полковников,
что оружием бряцали.
Превращал их в паломников.
А теперь…
мною в лекциях –
погремушка безликая! –
сам распят-препарирован,
как пустая реликвия,
до абстракций кастрирован.
(3.02.2014)

Гммм... Пусть Кант здесь («Введение к курсу СЧРК») – скорее, мельком. И тем более – без Черепа. Однако – с Челюстями и Безликой Погремушкой. А последние строки – вполне к «вынутости Смертью сложного мира из костяного футляра». В общем, Переклик – налицо.

Поёт Том Джонс: «Love Me Tonight».
И я опять в семидесятых.
Когда Берлинская стена
Свой ник утратила предвзятый.
И есть надежда на «дейтант»,
И наши пыжатся с Канадой,
И толком мне неведом Кант,
И кажется незлобным НАТО.
Там Картер с Брежневым дружны –
Ещё пока без поцелуя.
Мы молоды, слегка грешны,
О прошлом зря не памятуя.
(30.08.2015)

Ну, этот и вовсе («Семидесятые 2») – нефилософичен. Разве (если к «Черепу» от С. К.), перебивка с Прошлым – к «Всё что было – стало Былью»

Красота. Любовь. Свобода…
Так-то так. Но: где возьмёшь?!
Всё – слова. Пустая мода.
А по сути – блажь да ложь.
Бытие уже есть Чудо.
Выкрутасы – не причём.
Ну, а мы наперчим блуда
И святыней наречём.
Настоящее – ведь рядом.
Просто. Искренне. Легко.
Верным Словом, Добрым Взглядом,
Чистым помыслом влеком –
Человек! Не будь уродом.
Внемли небу и себе.
Красота. Любовь. Свобода –
Просто Царствие сие.
(Просто, 13.09.2015)
PS:
«Две вещи наполняют душу всегда новыми и всё более сильными удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительней мы размышляем о них, – это звёздное небо надо мной и моральный закон во мне» (И. Кант).

Без Иммануила по тексту, но со знаменитой цитатой из него в Послеслове. К Сигизмундову... – Что-то о Свободе. Что-то о Словах (у меня – пустых и не только, у С. К – странных (к «пустому Черепу»).

В небесах торжественно и чудно,
И в душе, природе супротив,
С Кантом соглашается подспудно
Вложенный в неё императив.
От Христа, а может, от Сенеки –
В собственном и прочая лице, –
Пробуждает совесть в человеке,
И из средства обращает в цель.
Не читайте, девицы, Задеку!
Медведей не слухайте чужих,
Выставляя разум на потеху
Ради лап и прочая больших.
(Наущение Старца, 7.02.2016)

К «Черепу»... Обращение из средства в цель (Человека) – «Царству Целей». Хотя бы.
Так... Со своим «кантианством» пора прекратить (ибо там – «носить-не переносить»). Приткнём (наугад) то, где Канта затмил-таки Гегель.

День Международный Любомудрия.
Три доцента мучили портвейн.
О свободе говорили внутренней.
О минувшей классовой борьбе.
Приставали к Гегелю с вопросами.
Подносили умнику стакан.
У Георга нос и так был розовый.
Больше всех усердствовал декан.
Требовал очистить диалектику
от лукавых вывертов и слов.
«Вы у нас давно не первый в рейтингах.
Канту – вон, и вовсе не везло.
Для детей построено кухаркиных
новых органонов громадьё.
Правда, и оно уже захаркано.
Не отдраить кровушку мытьём».
Гегель выпил, крякнул, рассупонившись.
Поглядел на спорящих в прищур.
И сказал: «Ich bin ничто непонявший.
Lass uns trinken что-нибудь ещё».
(Ночные бдения. Не Бонавентура, 17.11.2016)

А из С. К. зараз ещё наладим. Таких, что мне по вкусу, там – в избытке.
Например, – Кладбищенское...

На тихом кладбище, на мраморе доски,
Желтеет слов истёртых позолота.
Здесь тусклая любовь каракули тоски
Нескладно вывела у смертного излёта.

Там в высоте прозрачных тучек сеть,
Здесь травка бледная глядит из глины робко;
Ползёт на край креста и пробует лететь
На алых крылышках ввысь божия коровка.

...О, слёзы старины, уснувшие меж трав
Под мерный плеск ручьёв и звон шмелиных песен –
Любовь в вас умерла, словами отсверкав,
И по зигзагу букв ползёт неслышно плесень.

Своими дразниться не стану (а в приличную статью, конечно бы, сподобился).
По «скрижалям любомудрия» Кржижановский прошёлся (стихом) не хило!

Шаги и мысли отзвучали:
Сад Академоса закрыт.
На лёгких оттисках сандалий
Песчинки ветер шевелит.
Узором мозговых извилин
Аллеи бороздят весь сад.
Смешались в вере: дым кадилен
И загородных свалок смрад.
Издалека несут Афины
Тимпанный звон и флейтный свист.
В саду ж – священные оливы
К теням вечерним клонят лист.
И над извитием аллеи
Прозрачной вереницей эх,
Роняя ветрный слов доспех,
Кружат крылатые идеи.
Там глухо заперты ворота:
Но слышен ночью странный звук, –
Как будто бьёт о стены кто-то
Крылами, налетая вдруг.
В полночный час роняют ветви
В шуршанье трав – то вдох, то стон.
– Кто ключ хранит от сада-клетки?
– Тюремщик Вечности – Платон.

Под такое, вестимо, свербит и своего сыпануть. Есть и чего, и к чему. Но...
Ай! Не удержусь. К Тимпану. Пусть и не Академическое.

Тимпан романского собора:
картины Страшного Суда
внушали грешнику, что скоро
держать ответ.
А мне за ворот
стекает талая вода
невесть откуда…
Призрак смерти
грозит всего-то пустотой.
Дуранте!
Нам порой, поверьте, –
мерещатся не ваши черти,
а точки после запятой.
Давно распалась чувств основа.
Опошлен рыцарский роман.
Забыта напрочь Vita Nova.
Прельщают, разве, Казанова
да вечный циник Дон Жуан.
С Вергилием кругами ада
во мрак пещерный, ледяной
спускался ты.
А я лишь падал
ничком и, предавая брата,
истерзан был своей виной.
В стихах и мистике пыталась
душа твоя Любовь спасти.
Моя же, дура, заплутала
в напрасных поисках портала
на сайтах призрачной сети.
(Из разговора со средневековым поэтом, 11.03.2013)

Уже понимаю, что не рассчитал...
Ибо достойного у Доминиковича – в ого-го! К чему бы и я (недостойный) мог примазаться. И это – только округ нашей с ним философии.
А посему завершим нерифмованным. Кржижановский. «Предчувствие».

Скоро услышу тебя, Чёрный Лебедь, в душе опустелой, –
Ты пропоёшь мне в тот час о безумья безвестной стране.
Мысли, как блики огней, заблудившихся в топкой трясине,
К зовам той песни прильнут и исчезнут в едином огне!
В ночи бессонные мне уже слышатся шелесты крыльев:
Близится медленный лёт Чёрной птицы, несущей печаль...

А ведь он ещё и переводил! И тоже – неслабо. Из поляков...
Но!
Уже оговаривался, но ещё раз повторюсь. Без «Аонид» на Прозёванного Гения из Киева я мог бы так и не зайти.
Так что – Яўгену, яшчэ раз, Дзякуй!
Ну, а мне осталось (к этому) воздать Мандельштаму и Бродскому. После чего и Аонид отпустим восвояси. К богам и к гениям.

31.12.2024