Авалон Саймон Армитидж

«Айвор Герни всегда поражал меня, как самый импульсивный из военных поэтов: не такой уверенный, как Сассун, и не такой изысканный, как Оуэн, но живой и любопытный, с неожиданными оборотами речи и отношением к военному братству и ужасам войны. Есть основания думать, что Герни легче переносил мучения и кошмары в окопах, чем на гражданке, особенно после войны, когда его разум и нервы сдавали, и его надолго помещали в больницу. После этого часть его параноидных стихотворений приняла форму длинных сумбурных писем в полицию; в своём стихотворении я представляю, как он мысленно спасается от войны в далёком мирном и безопасном месте, где он мог бы найти покой.»

                Саймон Армитидж


В Полицейскую Службу Столицы, Лондон:
Вход в дурдом, закрыт и на цепи, был взломан
свободой мыслей и точным знанием карт.
Вот, из Сан-Франциско, где для бродяг курорт,
кропаю вам весть, отмахав самоходом       
из Глостера миллион шагов по водам.

Город гудков в тумане и зиккуратов,
как из настольных игр дорог горбатых,
рыбьих костей, пеликанов, облезлых вилл,          
надсады фуникулёра подземных жил…   
ем я мало – пучок салата, овсянки горсть, –
пусть солёный вал прочистит меня насквозь,
ведь в грозу мой мозг искрится, а при толчках,
я встаю над разломом на двух краях
и качаю качели мира. Во мраке
Мост Золотые Ворота - берег райский:
вижу, как тянет улов к дому баркас,
людей ли паром - в сверкающий Алькатраз;
иль океану Тихому позволяю
скользить в багровый нимб по-над мира краем,         
Слышу в конце пути гул водопада мерный.

Остаюсь всегда ваш земляк, Айвор Герни.

***

Avalon

To the Metropolitan Police Force, London:
the asylum gates are locked and chained, but undone
by wandering thoughts and the close study of maps.
So from San Francisco, patron city of tramps,
I scribble this note, having overshot Gloucester
by several million strides, having walked on water.

City of sad foghorns and clapboard ziggurats,
of snakes-and-ladders streets and cadged cigarettes,
city of pelicans, fish-bones and flaking paint,
of underfoot cable-car wires strained to breaking point …
I eat little – a beard of grass, a pinch of oats –
let the salt-tide scour and purge me inside and out,
but my mind still phosphoresces with lightning strikes
and I straddle each earthquake, one foot either side
of the faultline, rocking the world's seesaw.
At dusk, the Golden Gate Bridge is heaven's seashore:
I watch boats heading home with the day's catch
or ferrying souls to glittering Alcatraz,
or I face west and let the Pacific slip
in bloodshot glory over the planet's lip,
sense the waterfall at the end of the journey.

I am, ever your countryman, Ivor Gurney.

Simon Armitage