Ты

А сирены поют, словно пьют мою кровь до зари
Из серебряных кубков давно затонувшего судна...
Я пытаюсь не слушать — но это немыслимо трудно:
Без сирен все моря — пустыри, пустыри, пустыри.
Солнце всходит раз в год, а Луна не заходит совсем.
На каком языке говорить мне,  вернувшись на сушу?
Море хочет не плоти, а только матросскую  душу —
Чтобы белые  чайки  остались однажды ни с чем.
Я смотрю в темноту, исписав корабельный журнал
Кровью всех каракатиц и собственной царственной  кровью —
Ты приходишь во сне и стоишь у меня в изголовье,
Если пьян я смертельно и если  безмерно устал...

Воздух полнится солью — и берег настойчиво ждёт,
Корабельные снасти трещат, как погасшие звёзды.
Ведь окликнуть по имени просто, немыслимо просто —
Только голос мой сорван попытками выдохнуть лед.

Без сирен все моря — пустыри, пустыри, пустыри...
Никого над бушпритом, а значит — я в плаваньи вечно.
Солнце всходит раз в год, а Луна весела и беспечна —
Остаётся лишь пить до какой-нибудь дикой  зари,

До последнего шторма, до бьющихся в кубрике рифм,
Когда память собьётся, сольеся с высокой волною,
Когда станет неважно кто будет с тобой и со мною...
/если это возможно, пока не исчезнет весь мир/.

Ты стоишь в изголовье...