Книга Одиночеств XXYI

Он рисовал ее – Мадонну –
на рассвете.
Она качала спящего ребенка
и в нежной, бессловесной колыбельной
сплетались гуще ветви, реки, земли.

Он рисовал склоненное лицо,
прорези глаз волнообразные
и ямки на розовых щеках,
и полные звучаньем тела губы.

Он рисовал пульсирующей грудь –
молочный конус с земляничной пенкой,
живот её - моллюсковую раковину
и бедра – два соединенных лука
с одною струнной веной материнства.

Он только ног не мог нарисовать,
но помнились они в движенье танца
своей алмазно-снежной наготой.
Так виделись они
в простой походке деревьев
и в радостном движении навстречу
ему - простому иноку в миру…

Очнулось вдруг из забытья дитя.
- Ну вот, - подумал он
чуть-чуть с досадой,
- Опять портрет не кончен…
Но кому
из трех им было дело до портрета.

Ребенок наедался и глядел
совсем осмысленно.
Он обнимал ее ручонками за шею,
он что-то непрестанно ворковал
и с мудростью глядел на чужака,
застенчиво и глупо улыбаясь.

А он смотрел
в его планетные глаза
и узнавал свои.

Затем ребенок осмелел
и, освободившись от опеки материнской,
вдруг выпрямился солнцем молодым,
над горизонтом неба восходящим.

***  ***