Необжитое лепидоптерофилиста

у  потерявшего  равновесие  вид  усталый,  сутулый,
и  крошечный  скол  по  обе  стороны
растопленного  снегом  солнца
позволил  маятнику  укачать
прочность  бесполого  существа,
поношенной  вещью  выесть  глаза
криком  неважно  какого  дыма
гладя  плоские  спины
до  внутренней  части  широчайших  складок…

а  я  никогда  не  держал  в  ладонях  кожу  бабочки,
возможно,
засекретился  самый  тягучий  блюз,
горячим  студнем
вывел  в  дробь
прираненные  запястья
и  не  обманутым  чутьём
влепил  в  губы  бабочки
сплошное  слово – естьбог?

и  мне  кажется,
я  начинаю  заново  хмурится,
морщины  ползут  по  черепу,
как  осторожно  подобранные  ласки
волей - неволей  попадая
под
беспощадно  и  не  понаслышке  радиоволны,
становлюсь  пресен,  как  косая  сажень  моря,

свет  слезой  срывается  отстаивать
землистый  разрез  бесспорной  улыбки,
которая,
только  бабочке  пусть  на  мгновение  сквозь,
пусть  на  долгие  промежутки  выражений,
застенчиво  приплясывая  лучом  потухшей  лампочки,
по  осколкам  стёкол
безумие  пространства
перекрутит
в  комплекс  неполноценности…

встревоженная  игла
глазами  нащупала  взгляд
и  зашла  с  ума
обезболить,
отсудить  по  меркам  ночи  цель,
где  лечь  и  топтать  внутри  внутренности
догадку  бабочки – ты  мой  бог,
и  есть  подходящее  место  достойное  тесноты,
рук  бы  длинных  до  объятий.