Хмельное лето. Глава 12

Глава 12.
Возвращались домой, в машине, отчего-то стояло молчание. В ресторане у них был более и менее, но весёлый  разговор, а здесь вдруг образовалось полное молчание. У Нади понизилось настроение от того, что он мог подумать о ней.

«Накупил шмотья, как какой-то содержанке. Или и того хуже».

Думала Надя и продолжала молчать, а он, вероятно, почувствовал её настроение, тоже молчал. И Надя не могла понять, в чём дело.

«Вот у меня напрочь, как бы атрофировалась разговорная речь, не хочется мне произносить слова. Хочется тишины и покоя, как в пряном лесу. От всего отдохнуть. А вот ему почему?
Тоже атрофировалась разговорная речь? Надо объявить ему снова войну. Да, да, впереди большая война. И прочь все инстинкты.
Инстинкты? Удивилась Надя своим мыслям. Как это мне пришло в голову?
Нет, нет, какие ещё инстинкты? Я всегда себя считала рациональной и сдержанной. И я не подвержена ничему приземлённому. Всегда могла обосновать и разложить по полочкам любую эмоцию. И всегда говорила девчонкам, своим подругам, Лиде и Марине, что низменные чувства, зависть, ревность, страсть, ниже моего достоинства, пока не ощутила вот такое с ним.
Боже мой! Мне до сих пор стыдно. Ведь, как получилось-то? Как, как? Получается, первый встречный и в первый же день».

– Ууууу. Простонала Надя, на сердце к неё было невыносимо.
– Наденька, тебе плохо? Что случилось? Болит, что?
– Ничего не болит. Всё нормально. Ответила Надя.
– А отчего стонешь и лицо твоё в скорби. Что случилось?

Надя промолчала. Ей не хотелось с ним разговаривать и снова возникли мысли, о том, что умные мамины и бабушкины советы, делали когда-то свою установку, хоть и не всегда, но в основном так, да и советы десятков прочитанных книг, полетели далеко и надолго, как только он стал целовать меня в бабушкиной комнате.

«Боже, как я низко пала. И откуда взялась эта страсть?
В тот момент не было ни одной мысли в голове, лишь оглушающий грохот сердца. Во мне образовалась мучительная ломка и вывернутая наизнанку логика. Я и не могла понять, почему меня так потянуло к нему, что так сильно захотелось с раститься с ним? Слиться воедино. Откуда такая страсть?
А страсть-то она, как петарда. Неизвестно куда полетит и где взорвётся. Отключает мозги, превращает человека в животное, который следует своим инстинктам, точнее одному единственному. Спарится с таким же без башенным существом, соединиться. Продолжить род или не продолжить. Да кто это знает?
Это не любовь, это намного хуже. Любовь, по крайней мере, может понять и объяснить. Общие интересы, уважение друг к другу. Внимание, нежность, забота.
А он мне внимания уделял?
Боже, о чём я думаю? Когда он мог мне уделить внимание? Мы тогда знакомы были сутки всего лишь. И как могло такое во мне сотворится? Подлянка организма? Гормонов-то у меня ещё полный набор. И что не говори, а это есть такое.
Но в тот момент всё перечеркнуло и логику и рассудительность. Нет, это было какое-то безумие, сумасшествие, отсутствие чего-либо думать. И мне, в таком возрасте уже противопоказано. А может ещё нет?
Ффууух! О чём я думаю?
Боже, ну почему мне всё так знакомо? Как будто мы уже встречались и вот такая, нет, нет, не какая-то там страсть. Не страсть, почему-то мне думается, любовь. Но как?
Я никогда не знала мужчину кроме Геннадия.
Его движения рук, ласковый шепот и многое другое говорит о том, что я его знаю, и имела с ним связь.
Но как? Не могу понять. Порой так похоже на ласки Дирамия, что я теряюсь.
Ладно, бы, кто посторонний был и рассказывал мне, но ведь это со мной случилось, и точно знаю, не было у меня здесь мужчин кроме бывшего. И то ещё до рождения сына. А во сне или не во сне, только Дирамий. Голову можно свихнуть, думать об этом».

Так думала Надя. И полдороги ехали в молчании, но он снова заговорил.

– О чём думаешь, Наденька?
Наде вдруг захотелось сказать,

«Дорогой сосед, мой выбор, дальше жить без тебя».
Но промолчала, лишь подумала;
«Этот мир построен на субъективности. И мне надо уехать и обнулиться. Как обнулиться? В медитации? Возможно. Проанализировать всё. Надо покопаться в своём дневнике и в своих записях. Ведь я фиксировала свои медитации, ещё от бабушки научилась. Она меня и йогой заниматься учила. И у меня должны быть там записи медитации. Если не найду, у бабушки посмотреть надо будет. Вот у неё всё должно сохраниться. Они мне пригодятся. Посмотреть мне надо, какие там медитации и записи.
А я, даже и не знаю, почему и для чего это все писала. Записывала всё, и даже о своих пациентах. Наверное, детская привычка проявлялась. Записывала же я о своём зрении, о мальчике во сне. Так и дальше повелось.
Ведь я туда записывала и о Дирамии. Точно! Записывала, но так давно это было. И как я об этом забыла? Почему-то всё забросила? Да писанины мне и на работе хватало. Пока всё запишешь в карточку больного, затем занесёшь в компьютер. Надоело писать.
Но это прошло примерно лет пять, как не записывала, может больше. Не помню.
Почему-то я об этом забыла. Почему? Вот не известно. А может,  решила, хватит ерундой заниматься? Да, кто же знает, если я сама не знаю?
Что-то с памятью моей стало. Всё, что было не со мной, помню. Мысленно пропела она. А вот, что со мной было, ничего не помню.
Вот парадокс, так парадокс.
Надо уходить. Да, да мне надо исчезнуть. Сегодня выходной ещё, но дома быть не хочу и видеть никого не хочу,  сейчас приедем, получу телефон и позвоню Мише. А может ну его этот телефон?
Есть, где-то у меня совсем старенький, но ещё хороший, просто без наворотов, по нему свободно до любого дозвониться можно. Поищу у Миши новую симку, у него должна быть новая симка, видела есть. У него всегда в запасе есть симки, не активированные.   
Так и сделаю. Надо в мой лес уйти. Там уж меня никто не найдёт. Об этом месте знаем только я и бабушка. Вот не знаю, знает ли Мишенька?
Дозвонюсь до него и пойду по магической тропе, так её бабушка называла, вот и пойду в наш пряный лес. О пряном лесе до сих пор никто не знает. Вероятно, бабушка умеет маскировать. И я когда ходила, маскировка не нарушалась. Вот только я там тоже давно не была, лет десять, как ни больше.
Что там сейчас? Не знаю.
Найду ли я туда дорогу? Тоже не знаю, но попробую. Главное иметь сильное желание и намерение, что всё получиться.
Бабушка показала мне это место, когда приехала с севера помогать мне с Мишенькой. Раньше этого места не было. Да там вообще луг с цветами и никакого леса.
Всегда думала, там другое измерение, другая реальность. Повидимо так и есть, созданная реальность, или была там и каким-то образом показалась бабушке. И хорошо. И прекрасно.
Для меня прекрасно.
Поживу там несколько дней, чтобы совсем обнулиться от этого альфа самца. Прибежал он, видите ли, со своим сердцем, рукой и прочим. Возьму с собой всё; свой дневник и плеер с медитациями и почитаю, помедитирую.  Стоп!
А медитации ведь у меня записаны на планшет и плеер. Возьму оба. Выберу подходящую медитацию, там, помню, я много записывала. Только проверить зарядку плеера и планшета, да аккумулятор захватить.
Всегда, как получалась у меня хорошая медитация, я ведь её описывала. Интересно, что случилось со мной, что жизнь моя вырисовывается по-другому. И чувствую, не сейчас это случилось, а давно всё случилось.
Да, да, так и есть, повидимо давно.
Вот и будет мне информация к размышлению. Мишенька намекал мне и не один раз. Он часто говорил,
«Информация к размышлению тебе, мама».
А я всё мимо пропускала или отмахивалась.
Какая ещё информация и какое размышление? У меня и так дел невпроворот.
И ещё жизнь села, всех жителей их болезни и моё желание всем им помочь, полностью захватило меня.
А значит, сейчас я должна подумать о себе.
Прочь все мысли о другом. Есть только я, и я должна подумать о себе. Решить все нерешённые мои вопросы, разобраться, и найти выход. И ещё обязательно, в первую очередь, найти способ, как вернуться к Дирамию. А может его сюда? Надо подумать. Встретимся, поговорим.
Разобраться, как происходит сон не сон. Самой не понятно. Это подругам я вру, что сон и что со мной происходит всё во сне. Но порой я сама убеждаюсь, что обманываю себя.  А на самом деле и не знаю, что это такое.
Нет, и сны были, и они отличаются от тех снов, когда чувствуешь и находишься там и особенно явственно ощущаешь и после. Синяки там разные, и ведь бывало я в одежде тамошней, возвращалась из сна. Даже по платью Маришке с Лидуськой подарила. А я ещё, как-то гадала и сама не могла понять, откуда у меня эти платья. А нижнее бельё? Первое время тормоз включался, как просыпалась. А когда Лида спрашивала, я ей просто отвечала, эти платья от кутюрье и Гриша с какого-то показа привёз. Или сама там купила. Нагло врала и говорила.
А что? Могу и я форсануть хоть когда-нибудь в таких платьях? Могу и хочу.
Подруги, конечно, верили. В это не трудно поверить, трудно поверить в мои перемещения. Может это на самом деле сон? Но откуда материальные вещи появлялись?
А у меня напрочь всё отшибло память обо всём. Самой поразительно. Вроде и не ударялась головой, а всё забыла. Вот надо же такому случиться?
Нет, с этим моим затмением надо разобраться. И как я сейчас-то вспомнила? Падение с горы, да купание в странной реке повлияло?
А такое может быть? Может. И такое не стоит исключать.
Вот эту реку впервые видела. Нет реку я там всегда видела, но не знала, что там такая вода трёхслойная. И никогда об этом никто не говорил. Может там никогда и никто не купался? А зачем там купаться? Да, кто это знает?
Ох, что же делается? Надо разобраться. Сколько можно мучиться? Надоело! Хочу ясности!»

– Так отчего молчишь? Наденька?
– Вы тоже молчите. О чём-то думаете, вот я и не мешаю вам думать. Да и о чём говорить? Всё сказано.
Нехотя ответила Надя.
– Думаю о том, как я счастлив, Наденька, что ты есть в моей жизни. Я без тебя больше жить не смогу. Ты всё для меня. Наденька, мне хотелось бы услышать ответы на некоторые вопросы. Можно я сейчас задам?

– Не хочу разговаривать. У меня речь атрофировалась.
– Обиделась?
Надя промолчала, а он ответил себе сам.
– Обиделась. Не обижайся, пожалуйста, Наденька. Я от чистого сердца и без всяких намёков. Давай оставим наши распри и будем жить мирно.

Надя продолжала молчать, лишь подумала.

«Только от тебя подальше. И здесь одно. Кто-то из нас должен исчезнуть. Вот я бы рада была, если бы ты исчез навсегда. Но вряд ли ты по собственному желанию это сделаешь. Значит мне надо исчезнуть на время и всё хорошенько обдумать».

И уже въехали на свою улицу, ещё издали Надя увидела, как подъехал сын и открывал ворота. Пока подъехали, сын въехал во двор, и у Нади моментально созрел план отдачи денег. И только Павел остановил машину возле ворот, Надя выскочила из машины, словно пуля и кинулась к сыну.

– Мама! Какая ты красивая. Улыбаясь, произнёс сын. Тебе идёт этот наряд. Ты в нём ещё моложе стала и невероятно красивая.
– Спасибо сыночек.
И пока Павел возился с пакетами, она быстро говорила сыну на ухо.

– И прошу тебя, сыночек, отдай мой долг Павлу Михайловичу. Только быстро. Я знаю, ты сможешь.
– Да? И сколько?
– Примерно триста. Может и больше. Да, да, будет больше, я считала в уме, могла пропустить. Там одно платье стоит заоблачно. Ой, да телефон, ещё не знаю по какой цене, но точно не простой, туфли и многое чего.... Сын, что ты на меня так смотришь? У тебя есть такая наличность прямо сейчас?
– Есть, мама. А что, так срочно?
– Очень срочно, сыночек, мне так тяжело с этим долгом. Очень тяжело. Просто невыносимо. Если не будет брать, найди способ отдать.

– Хорошо
– Прям сейчас.
– Хорошо, мама, но сначала я с ним поговорю. Он обидел тебя?
– И, да, и нет, но обидел. Отдай ему деньги за все шмотки. Они мне совсем не нужны. Я их потом своим девчонкам подарю. Мы же не разоримся от этой суммы? Если  тебе будут нужны, я тебе дам, у меня есть, но у меня он их не возьмёт.
– Что ты, мама, для тебя мне ничего не жаль, сейчас верну. Если не возьмёт, на счёт перечислю.
– Хорошо. И дай мне телефон, мне позвонить надо, а то мой утонул.
– Мама, ты ничего мне не хочешь рассказать?

Спросил Миша и, взяв под локоть мать, повёл её в дом.

– Я тебе расскажу, обязательно расскажу. Ты не волнуйся, со мной ничего не случилось такого, от которого мне бы стало стыдно. Просто я упала в воду, порвала одежду. Сама порвала, Мишенька, сама, когда падала. А этот, вместо того чтобы отвезти меня домой, повёз дорогущий магазин. Накупил шмотья, хоть и дорогого, но, как будто бы какой-то куртизанке, содержанке, или ещё хлеще. Даже подумать страшно. Боже, ладно хоть нижнее бельё не купил, а может и купил, там у него много пакетов, я не дотрагивалась до них. Это только то, что я знаю. Сын, а оно мне надо?  Это дорогущее шмотье совсем мне не нужно. Сам знаешь у меня своей одежды хорошей много.

– А где вы были? Где ты упала в воду?
– На шишке шафрановой.
– Ого! Ты с шишки скатилась? Удивлённо и с тревогой спросил Миша.
– Нет, не с самой, ниже. Не волнуйся, я же перед тобой и вся целая и ничего не сломала. Но упала тоже с очень высокой точки, а ты знаешь, какая там крутизна от реки.
– Знаю. И чего вас туда потянуло?
– Не меня. Он вообще меня обманом увез, да ещё по его вине я упала. Одежда моя в клочья, ладно он майку свою мне дал потом. А то бы и не знала, чем прикрыться и как ехать.

– А сказала, сама упала.
– Да. Упала я сама, и я бы не упала, если бы.... А ну, это потом расскажу. Дай телефон.
– Возьми, мама. Миша протянул ей телефон.
– И ещё, а ладно, потом. Я уйду, пойду в свою комнату, Лиде позвоню. И не смотри на меня так, я не жаловаться, дело у меня есть к ней. А ты деньги иди, отдай. И сию минуту.

Надя быстро вышла, так как Павел нагруженный пакетами вошёл в коридор.

– Наденька! Произнёс он.
– Всё там. Махнула рукой на Мишу. К нему все вопросы. И быстро, почти бегом ушла в свою комнату.
– Павел Михайлович, мне надо с вами поговорить.
– А что случилось, Миша? Что-то по работе?
– Не совсем.
– Куда вещи? Маме в комнату отнести?
– Отнесите на кухню, я сейчас тоже туда приду. Подождите меня там.

Миша прошёл в комнату, где был его кабинет, открыл сейф, взял нужную сумму, посмотрел на неё и добавил ещё. Закрыв его, в письменном столе нашёл объёмный бумажный пакет, и положил в него деньги. Вернулся в кухню. Он был спокоен, и строго смотрел на Павла

– Что случилось, Миша? О чём хотел со мной поговорить?
– О маме. Я вас предупреждал, что нельзя с мамой так поступать?
– Предупреждал. Говорил об этом, Миша. Говорил. Ты рассердился?
– Причём здесь, я рассердился или нет? Меня волнует состояние мамы. И я не посмотрю, кто вы....
– Она тебе рассказала? Или ты сам увидел?
– Нет, я не смотрел. Не имею привычки за вами подглядывать. Мама в общих чертах сейчас поведала мне.
– Миша, а ты знаешь, кто я?
– Знаю, и не важно, кто вы. За маму я и вам могу голову свернуть.
– Даже так серьёзно?
– А вы, что хотели? Я буду смотреть на страдания мамы? Вы её снова обидели. Для чего вы поступили так, накупили всё это? Унизить её гордость?

Миша ткнул рукой на стол, где были сложены все пакеты.

– Понимаешь Миша, да ты знаешь, я люблю твою маму, всегда её любил. И люблю больше своей жизни. Ты не можешь себе представить, как я счастлив, что оказался вот сейчас рядом с ней.
– Но это вам не даёт право унижать её вашими покупками.
– Ни о каком унижении я не думал, и не могу даже подумать об этом.
– Тем не менее вам удалось это проделать.
– Но я могу себе позволить купить вещи для своей любимой женщины?
– Это вы так думаете, но не мама. Это вы её считаете любимой, мама себя так не считает. Поэтому вам возвращаю деньги за все покупки. Я оплачиваю их.

– Миша, а меня ты этим не обижаешь? Как ты думаешь?
– Нет, я исполняю просьбу мамы. Она назвала мне примерную сумму, и сумма в этом конверте в два раза больше, чем мама назвала.
И Миша положил рядом с вещами конверт. Павел посмотрел на конверт, и как-то скривился и молчал. Затем, подумав, произнёс.

– Да. Признаю, я поступил не вежливо по отношении твоей мамы.  Меня понесло. Я хотел ей купить только те вещи, которые пришли в негодность при её падении. Но увидел некоторые вещи и представил, какой она будет красивой, не утерпел и заставил её примерить их и купил. Да если бы она отказалась примерить, она упорно это делала, отказывалась, я бы всё равно купил бы их, её размеры я знаю. Мне очень хотелось видеть её в этих вещах.

– Не будем ссориться Павел Михайлович, деньги возьмите.
Жестко произнёс Миша.
Павел посмотрел ему в глаза, улыбнулся и произнёс.
– Хорошо, Миша. Не будем ссориться.
Взял пакет с деньгами и положил на папку с документами на дом, которая так и продолжала лежать, только уже не на обеденном столе, а на откидной полке старинного буфета, который прекрасно вписался в современную мебель. И папка эта вросла на полке, как  неотъемлемый предмет украшения интерьера.

– Как ты похож на своего отца, я всё больше и больше убеждаюсь.
– На Геннадия? Ничего общего.
– Причём здесь Геннадий. На настоящего отца. Ты знаешь об этом?
– Давайте не будет, в данный момент, разговаривать об этом.  Я давно знаю обо всём. Я вам говорил, я помню всё. И своё зарождение и место зарождения, и рождение тоже помню. С самого рождения я знал, кто есть кто. У меня нет времени об этом разговаривать.
– У меня его тоже нет. Мама твоя где?
– Вам лучше с ней сейчас не встречаться.
– Она что-то задумала. Я это чувствую.
– И это ей будет на благо. Не вмешивайтесь, только хуже сделаете.
– Ты знаешь, что она задумала?
– Нет.
– Серьёзно? Что-то не верится мне, Миша. Ты, и не знаешь?

– Я никогда специально не слежу за мамой, если чувствую, что ей не угрожает опасность. Нельзя вмешиваться. Знаете же, что иной раз взмах крыла бабочки меняет весь мир. Так, что оставьте маму в покое, пока она сама не позволит вам быть рядом с ней. Раньше надо было это сделать. Ещё десять лет назад.

– Ты думаешь, я от этого не страдал? Вот только, кто же мне такую роскошь позволит? Всю жизнь мечтал и стремился быть рядом с ней.

– Пока реальности ваши разные, ей нужно время всё познать и осознать. Слишком долго она жила в нереальном мире, а позже устранилась от этого. Ей тяжело такое вспоминается. И ей с трудом вериться. И это ей надо самой исправить. Иначе искажения будут продолжаться.

– Ты прав, мудрый мальчик мой. Прислушаюсь к твоему совету. Постараюсь не видеться с ней какое-то время. И по всей вероятности мне стоит на какое-то время уехать вообще из села. Пусть успокоиться.
– Да, Павел Михайлович, это будет наилучшее из того, что происходит с вашим появлением в нашем доме. Я и сам хотел просить вас об этом, так, как  меня дома не будет, я тоже отлучусь дней на пять. И лучше всего езжайте-ка вы к дяде.
– Я и собираюсь к Григорию.
– Деньги, как и документы, всё же уберите. Документы копии, а деньги настоящие.

А Надя?
Надя вошла в комнату, позвонила Лиде. Она уже работала вместе с Надей. Они достойно проводили на пенсию  фельдшера Людмилу Николаевну. Лида ответила сразу.
– Лидусь, тут такое дело, я на несколько дней отлучусь, и меня на работе не будет. Думаю, ты справишься сама.
– А ты? И почему с Мишанькиного телефона звонишь?
– Свой я утопила.
– Как?
– Лид, все вопросы потом. На всё отвечу. У нас нет больничных, чтобы их уже закрывать, к тому дню я вернусь. Новые можешь открыть, только действительно больным. А не халявщикам. Если такие будут, клади их в стационар и пусть меня там дожидаются. И лечение им соответствующее. Сама знаешь, какое.

– А ты куда?
– Мне надо исчезнуть.
– Куда? И с кем? С ним, с соседом своим?
– Нет, Лид, неверны твои догадки, вот как раз от него я и смываюсь.
– Куда наметила смыться?
– Лидусь, не обижайся, не скажу. Всё потом. Не хочу, чтобы, кто-то узнал. Я и Мишеньке не скажу. От всех хочу исчезнуть.
– Надь, да я могила, никому.
– Нет Лид, всё потом.
– А ты точно вернёшься?
– Куда же я денусь?
– Точно не уйдёшь в тот мир? Надь, а как же я?
– Лид, я тебе обещала, выдать замуж, значит выдам. И ты должна иметь деток, ощутить радость материнства. И у тебя будут дети, ведь это самое главное достижение женщины. Гриша скоро приезжает. Слышала разговор Миши и этого дебила банкира.

– Он у тебя уже дебил? Что он натворил?
– Ничего такого, всё старое.
– А начальству, что говорить? Если позвонят.
– Придумаешь на ходу. Хотя.... Лид. Я тебе сейчас пришлю заявление на отгулы. Напишу и пришлю. Это на случай, если оно спросит, а то может и не спросит. Не очень-то жалует нас начальство, даже звонками. В любом случае я могу заболеть. В кои годы и могу. Ни разу ещё не болела. Выкрутишься.

– И долго тебя не будет?
– Самое много, неделя. Возможно, и раньше вернусь.
– Надь, пожалуйста, не исчезай совсем.
– Не исчезну. Ответила Надя и выключила телефон.

Отложив телефон в сторону, стала искать свой дневничок в ящиках стола.

– Да, что мне его искать? Произнесла Надя. Он, наверное, не в столе, а в книжном шкафу. Я же его давно забросила,  не записывала и не читала.  Всё забросила. Совсем, совсем. Стала обычной деревенской....
А кем я стала?
И назвать себя не могу. Полностью отдала себя этой среде. А ведь это моя жизнь и она пролетела мимо меня. Одни лишь больные, да ещё гадости Генки. И всё!
Э, нет. Не всё. Есть моё солнце, что светит мне, ради которого я жила всю свою жизнь. Это сыночек мой, Мишенька.
Есть, есть в моём королевстве светлый лучик.

Открыв шкаф, она увидела на средней полке стопку книг с её фотографией на кожаном  переплёте.   
А это откуда? Это мои? А чьи же? Раз они в моём шкафу.
А, ну, да. Мои. Вспомнила. Ой, какая милота. Улыбнулась Надя.
И пошли ей воспоминания, как вела свой дневник с раннего детства, как только научилась писать. К этому привело её чтение о Машеньке из рассказа Одоевского. И она, как и Машенька, после прочтения о ней почувствовала себя не просто девочкой, а девушкой. Ну, может быть, не совсем девушкой, но старше, чем она была. И Наде стало радостно, тогда она сказала себе.

«Раз я почувствовала себя такой счастливой, да ещё в себе такую силу и мне снятся красивые сны и мальчик там, значит я уже большая девушка. И мне стоит, как и всем мудрым и порядочным девочкам вести дневник. Как Машенька, как девочка Ода, и Вишенка была молодец. И я такой буду. Буду писать. В нём будут все мои тайны, все мечтания».
Надя улыбнулась своей детской наивности, той детской мечте, и как она однажды за ужином попросила родных, а присутствовали и бабушка, и Гриша. Он был в гостях, а мама и папа были ещё на севере. Она объявила им, что ей очень нужна книга для своих записок и чтобы, несомненно, книга была в сафьяновом переплёте.

– И чего это ты начиталась? Наденька? Спросила её тогда бабушка.
– Много чего. Ответила Надя. А Гриша рассмеялся и сквозь смех сказал.
– Вот и пришло время, Наденька наша влюбилась. В кого? В Сашку Савельева или в брата Лидочки Димку?
Они в то время были самыми большими друзьями, дружили с детского сада.
– Ни в кого я не влюблялась, просто хочу свои мысли записывать.
Ответила Надя.
– Ооо! Это у нас что-то новое. Хорошо, будет тебя такая книга. Ответил брат.

И в следующий приезд привёз ей такие книги, аж целых пять штук. Вручая их Нади, он сказал.

– В своём дневничке ты должна писать только правду, а если мечтаешь о чём-то, то так и пиши «моя мечта».
Смотрел, как Надя радуется, добавил.
Никто твои записи не станет читать, это для твоего же блага. Когда-нибудь ты прочтёшь их сама. Вот и будет у тебя удивление и узнаешь, что сбылось, а что нет.

Книги эти обворожили Надю своим сказочным переплётом, на ощупь были мягкими и бархатистыми, хотя переплёт был твёрдым. Да ещё на каждой книги была фотография Нади.

– А это, как ты прилепил мою фотку? Гришенька? Спросила Надя, старалась подцепить ноготочком из тиснения переплёта свою фотокарточку.
– На заказ делали, специально для тебя. И страницы разлинованы, чтобы писать тебе легче было, и все пронумерованы, так что не вырвать тебе ни одной.

Брат смеялся, а Надя радовалась. А когда начала писать дневник, призналась сама себе, что это довольно трудное дело. Писать и не бросать.

Сердце Нади, как-то умиленно застучало, вспомнив момент из детства. Она насколько секунд смотрела на эти свои книги, затем ответила самой себе.
– Ну, да, мои книги. Давно забытые книги, мои мечты.

Она стояла и не решаясь взять и посмотреть. Затем протянула руку, взяла одну книгу, взглянула на своё фото, где она улыбалась, и глаза у неё были большими и зелёными и с зелёными бантами во вьющихся локонах.

Надо же, какая я была. Интересно, интересно. Это, что же получается? Тут помню, а тут не помню? Странно всё это.
Взяв нижнюю книгу и полураскрыв её, она пролистала. Книга полностью заполнена записями и это был её подчерк. Сначала детский, но ровненький, затем подчерк взрослел. Затем открыла первую страницу, и  прочитала.

«Мое зрение потерпело странные неудобства. Ещё не поняла, крах это или счастье. Я стала видеть удивительные миры. И не только видеть, но и бывать там. Бывать по-настоящему. Просто перепрыгивала черту в маленькой щелочки, и я оказывалась там. Первый раз это было неожиданно, и я так испугалась, ох и страху я натерпелась. Но, как было интересно. И домой я вернулась тоже неожиданно. Это какое-то чудо!
Просто чудо!
Но нельзя никому рассказывать. В это никто не поверит, и сочтут меня умом лишённой. Боюсь рассказать даже бабушке. Доверяю только своему дневнику».

Следующая запись.
Гриша смеётся, и как всегда говорит, что у меня появился мальчик, раз завела себе дневничок. Смеялся и говорил «Наденька наша влюбилась, дневничок завела. Мальчик хоть красивый?»
Красивый!
Да ещё, как красив. Но этого я не могла ему рассказать, чтобы не волновался обо мне. И ещё чего доброго, запретят мне ходить в тот мир, где он. Запретить они не могут, ни бабушка, ни Гриша, но взять с меня честное слово, кремень, как у папы, могли. И я бы нарушить его не смогла. Папино слово кремень, для меня всё. Это, как закон.
И это так.

– Вот они мои детские записи. И почему я ничего не помню? Всё, как замазано в моём сознании.

Она листала страницы и дошла уже до времени, когда у неё терялось зрение, учась в институте. Она присела на стул, продолжая листать книгу ею же исписанную, и мельком прочитывая, произнесла.

– Боже! Да, я оказывается, всё записывала. Так почему у меня стёрто всё из моей памяти? И почему преподносилось мне подсознанием, как сон? Что же это такое? Как понять?

В мыслях её мелькнули слова хранителя, «где вязко, там показываем».

А это что? А это выходит, замазали? Что же, спасибо хранитель, спасибо боги. Да, что вам судьбы людей и их чувства. Вам только бы равновесие сохранить. А моё равновесие? Всем наплевать.

Надя взяла другую книгу и раскрыла, перевернув несколько страниц и прочитала.

«Моё счастье свершилось!»
И датировалась эта запись годом раньше, в который родился сын. И стала читать дальше.

Дирамий. Он меня любит и я от счастья на седьмом небе. А он смеётся и говорит, ещё выше. Он счастлив. Говорит мне «Я счастлив, что ты есть в моей жизни, я без тебя жить не могу, ты для меня всё, Зоренька моя»

Я и сама вижу, его, как и моё счастье огромное, как океан, мы скоро станем едиными.

И Надя с упоением стала читать то, что совсем не давно она видела во сне.

Остановила чтение и с болью произнесла.

– Почему? Почему такое происходит? Здесь же, моё венчание.
Но я совсем не давно была уверена, что я ни с кем не венчалась, а потом оно приснилось мне во сне. И вот я читаю это в моём дневнике, что венчалась-то я почти двадцать девять лет назад.
Как такое могло произойти? Почему я ничего не помню? Как?

Слёзы потекли из её глаз, но вытерев их, чтобы не капали на страницу, стала читать дальше, по мере чтения у неё пробежал мороз по коже, когда прочитала.

Всё было так торжественно и пугающе. Я очень волновалась. Как бы мне хотелось, чтобы на моём празднике присутствовали мама, бабушка, Гриша, Лида. Но, увы!
Я даже рассказать об этом никому не могла. От своего волнения, я слышала лишь обрывки фраз. Что-то говорил Дирамий, сжимая мою руку, стараясь привести меня в чувство. Видела его улыбку и наконец, услышала его шепот.

– Зоренька, очнись. Ты пропустишь самые прекрасные нам пожелания.  Зоренька моя, ты же осознаёшь, где любовь истинная, там не нужны слова такие, как веришь или не веришь. Мы долго были в разлуке и встретились с тобой вновь.
– Навсегда? Спросила она.
А вокруг стало шумно. Кто-то и что-то говорил. Передо мной остановилась женщина. А я была, словно в тумане, но почувствовала, как что-то мне надели на голову. Я хотела потрогать, что это, но женщина задержала мою руку, сказав.
– Осторожнее, нельзя, чтобы корона упала.
– Корона? Ох! Охнула я.
И тут же услышала совсем другой голос.
– Клянёшься ли ты Зоряна-Надежда перед духами рода Диантрес. Чтить традиции нашего рода, беречь и защищать семью, дочерью, которой ты станешь. Клянёшься быть честной перед своим супругом, не утаивать знания, способные усилить или навредить ему и роду, потомкам?
– Какие знания? Спросила я. Я ещё только учусь, но определить и лечить болезни я уже умею. Если эти, то естественно поделюсь своими знаниями. Других у меня нет. А так, клянусь. Да. Клянусь!

И после слова «клянусь», я подняла своё лицо вверх и встретилась с взглядом Дирамия. Он улыбался, и надевал мне колечко.
А у меня так и ёкнуло сердце. Кольца-то для Дирамия у меня не было. Но кольцо нашлось, откуда-то, в моей ладошке появилось кольцо, и я так обрадовалась и надела моему любимому на палец.  А он улыбнулся, чуть нагнулся и подтянул мои пальцы к своему рту и поцеловал и ещё сказал.

– У тебя на пальчике колечко. Не подаришь мне на долгую память?
– Моё кольцо? Но оно такое маленькое.....
– Это ничего не значит, сейчас его сделают по моему пальцу. В нём камешек с твоего мира, это кольцо будет нас соединять.

И я сняла колечко, подаренное мне Гришей на шестнадцатилетие и даже не успев, что-то сказать или подумать, как колечко исчезло и через несколько секунд появилось вновь у меня в руке и большего размера, и я с радостью надела Дирамию своё личное кольцо, а он произнёс.

– Клянусь вечно помнить тебя и ждать. Мы обязательно будем счастливы.
– Я тоже клянусь, и верю, мы будем счастливы.

Оторвавшись от чтения, Надя взглянула на своё кольцо и сказать, что очень удивилась, так это не сказать ничего. На пальце не было кольца, которое дарил брат, а было совершенно другое. В оправе вместо  хризолита в обрамлении мелкими бриллиантами, был другой камень.
Надя помнила хорошо, когда брат надел ей колечко, говорил,

«Под цвет твоих глазок, сестрёнка. Носи и не снимай, пока жених не подарит более достойное тебя».
А мама возмущалась, говорила,
Рановато Наде носить такое дорогое кольцо. На, что Гриша ответил.
Здесь деревня и никто не знает настоящее оно или нет. А Надюша будет молчать и с удовольствием носить. Никогда не снимай, сестричка».

– Как же так? Спросила себя сегодняшняя Надя.
Она молчала, как бы что-то соображая, затем снова прочитала этот абзац, выдохнула из себя воздух, произнесла.
Да, как же так? Я же всегда была уверена, что это Гришино кольцо и смотрелось оно так же, как только увидела его в своё шестнадцатилетие. Хризолит же был.
А это?
Надя снова взглянула на кольцо и подвигала рукой, всматривалась, но там не хризолит был, и камень в середине был синим, и спросила. А это что?

«Мерелан-Трихроизм» прозвучало у неё в мыслях.

Она подвигала рукой, и камень стал переливаться всеми оттенками от сапфирово-синего до глубокого изумрудного.

Странно, всё это странно. Как столько лет я могла не видеть этого?
Посидев в прострации, Надя произнесла.
Так, а что там дальше?

И стала читать.
– Клятвы приняты и наполнены силой. И ваша сила слилась и увеличила силу рода Диантрес. Да, будет так! Клятва не ограничивает, а даёт тебе, Зоряна, преимущество в твоём мире. Так и есть!
Услышала я слова и стук посоха старца о каменную плиту.
Говорили, что-то ещё, а я смотрела на Дирамия и не могла услышать слова. Моя радость так шумела, что заглушала все слова. Но всё же укротила свою радость, и я смогла вслушаться, что говорил старец дальше.

Блаженны все любящие во странах дома твоего. Слава Роду, слава Родам великим и их великим сынам и дочерям.
Дети ваши, кристаллы любви. Они отождествляются благочестием отца и матери, и их добродетельностью, которые цветут, процветают, и зеленеют, как вновь насаждённые дерева в саду ваших сердец, возрастая духовным возрастом. И самым прекрасным соединяются эти двое в единое в едином духе великом.
И снова меня окатило радостью, у нас будут дети.

– Бог, ты мой! Произнесла сегодняшняя Надя. И в мыслях услышала.
«Дух рода Весттейзис ждёт тебя более ста лет, да и род Диантрес заждался.

Боже! Снова прошептала Надя.
И у неё на самом деле в сегодняшнем времени поплыло всё перед глазами. В голове туман и если бы она не сидела на стуле, она бы упала. Она сидела прислонившись к спинке стула, руками держалась за стол, какое-то время старалась выровнять дыхание, затем с болью в сердце произнесла.
Боже! Ответь мне. Это, кто так надо мной пошутил? Хранители? Это они так сохраняют равновесие? Моей судьбой? Моей жизнью? Как после всего мне не сойти с ума? Я-то ладно, хоть что-то я помнила, сон это или не сон, но я в них была, а вот, как рассказать это Мише? Как Мишенька поведёт себя?
Миша, Мишенька, сыночек мой родненький. А ведь ты мне часто говорил, ещё в раннем детстве, что помнишь всё и как пришёл в поле мамочки, как проникал в мамочку и рождение. А я тогда смеялась и целовала его. Такой забавный был в своих рассказах.
Бог, ты мой! Так он возможно и знает хоть что-то? Знает.

Надя снова впала в ступор, пытаясь представить всё то, что происходило когда-то, но она не могла этого представить, всё в её мыслях перемешалось.

Боже мой, мешанина какая-то в моей голове. Миша знает.
Снова повторила она.
Но пока спрашивать его ни о чём не буду. В голове Нади прозвенело тонким детским голосочком Миши.
«Я так рад, мамочка мы настоящие».
А вот какие настоящие?

В голове у Нади мысли летели быстро и вдруг испарились. Ни одной  мысли, она посмотрела в книгу, но ничего больше не смогла прочесть. Буквы прыгали и троились. Она отложила её, положила на первую и взяла остальные. Открывать она их не стала, лишь посмотрела и убедилась, что они написаны так же её подчерком. Положив их на край стола, закрыла шкаф и вспомнила о письме Тальмиры. Вспомнила, что положила его в верхний ящик стола. Открыв ящик, она увидела письмо Тальмиры. и забрала его, прошептав.

Надо ещё раз прочесть письмо. Она ведь писала, о чем-то таком удивительном, чем-то она там восхищалась.
Прочитаю, что-то мне подсказывает, там подсказка, и я там не всё осознала. Возможно, ещё надо прочитать, и появится, что-то для меня между строк.
Надо сейчас же отсюда сбежать.
Сбежать, пока не встретилась снова с этим банкиром, и заняться изучением своих записей. Может пойму всё. И почему сейчас со мной вся вот эта катавасия происходит. И почему вместо Дирамия мне вселенная послала этого Павла. Может он и хороший человек, видно, что действительно благородный, но он не Дирамий.

Надя вытащила пакет, сложила туда книги и письмо. Нашла планшет, плеер, посмотрела в ящике стола и нашла аккумуляторное зарядное устройство и тоже положила в пакет.

Так, мне надо переодеться, снять с себя эти шмотки банкира.
Произнесла она, и послышался стук и дверь открылась, услышала голос.

– Мама. Мне телефон нужен. Ты закончила свои переговоры?
– Миша? Да, да, закончила, вот возьми.
– Ты к чему-то готовишься?
– Сыночек, ты вернул деньги?
– Вернул и поговорил с ним. Будь спокойна, он к тебе больше не подойдёт.
– Сомневаюсь, Мишенька, такой человек вряд ли оставит своё сование носа в мои дела. Порой говорит мне такие вещи, которые знаю только я. Откуда он может знать? Я удивляюсь.
– Возможно, дядя ему, что-то рассказывал.
– Нет. Гриша не мог знать. Об этом никто не знает. А он вдруг знает. И вдруг её осенило и она с испугом спросила. Может он прочитал мои дневники? Как ты думаешь? Сыночек?
– Не стоит волноваться. Мама. Совпадение.
– Как не волноваться? И, как отвернуть его нос, чтобы не вынюхивал здесь?
– Мамуль, а для чего же боженька нос придумал? Смеясь, произнёс Миша. Для этого и придуман нос, чтобы совать его в чужие дела.

– И вот, что ты хохочешь?
– Мамуль, я радуюсь, мы понимаем друг друга и без слов.
За окном прогремел гром.
– Дождь, что ли собирается? Вроде ни одной тучи не было. Удивилась Надя.
– Не было. Ответил Миша. Ты своим недовольством взбудоражила всё пространство и не только. Да и я добавил каплю, отчитывая Павла Михайловича.
– Ты его отчитал? Надя удивлённо посмотрела на сына и продолжила. А на тебе, на твоём деле это не отразиться?
– Нет, мама, не отразиться. У меня всё в порядке. Я уже всё исправил и расширил, купил то, что хотел. У нас увеличились рабочие места. И если Павел Михайлович захочет забрать свою долю, нас это не разорит и всё останется на своих местах, увольнять никого не придётся. Люди довольны. Больше шума было, чем на самом деле. И о доме не волнуйся, скоро я верну его. Дядя, отчего-то это всё раздул, но больше всего сам Павел Михайлович.

– Мишенька, сыночек, я очень рада. Ты ведь не просто успокаиваешь меня? Это на самом деле так?
– Да, мама. Так. Скоро всё вернётся на свои места и проясниться для тебя.
Надя обняла сына и, смеясь, ответила.
– Спасибо сыночек. А я ему хотела ещё одну войну объявить.
– Зачем? Мама? Не нужно ни какой войны.
– Теперь не буду, я просто исчезну на некоторое время.
– Куда ты намерена исчезнуть?
– Я знаю одно место, пряный лес, о нём никто не знает, но там есть, где мне жить. Поживу там кое-что почитаю, помедитирую. Давно ничего для себя не делала. А в этом году особенно, что-то на меня свалилось много больных. Две деревни к нам присоединили. Порой ни днём, ни ночью покоя нет.

– Ты отпуск взяла?
– Нет, само отгулы. Имею право хоть с неделю отдохнуть. Лида без меня справиться. Сейчас и пойду.
– Куда ты пойдёшь? Там дождь начался. Давай отвезу тебя.
– Нет, туда нет дороги, я сама пройду и дождь сейчас закончится.
– Мама, не стоит уходить из дома. Я уезжаю дней на пять.
– Оооо, тем более мне надо сбежать.
– Павел Михайлович тоже уедет. Он на север уедет.
– О, вот туда ему и дорога. Когда будет свободен дом?
– Думаю, завтра после обеда его не будет и я следом.
– Вот тогда я и вернусь. Иди сын, мне переодеться надо.


Надя ушла в спальню, а Михаил не ушёл, с улыбкой смотрел вслед матери, сел на стул, ожидая её. И вскоре она вышла в джинсах, свитере в кроссовках, и в руках была ветровка. И не большой рюкзак. В него она положила пакет со своими записями.

– Ты в поход собралась? Мама? Куда? Снова на шишку?
– Нет, Мишенька, я же сказала, в пряный лес.
– Где это?
– Здесь недалеко, за нашей рекой.
– За рекой? Там луг, до леса километров десять.
– Нет, гораздо ближе. Там есть моё убежище типа шалаша.
– Как у Ленина в разливе?
– Я не сравнивала, не думала об этом. Посижу, подумаю, помедитирую, в голове проясниться. Мне нужна точка опоры.

Ответила Надя и не глядя в удивлённые глаза сына, взяла пакет, и зонт и пошла из комнаты, за ней шёл Миша и говорил.
– Мама оставь эту затею. Точку опоры ты найдёшь дома. Всё и так будет хорошо.
– Не волнуйся, со мной будет всё в порядке.

Она вышла во двор, подставила лицо мелким каплям дождя, и почувствовала, что в этом дожде было очищение, в нём была любовь и надежда.

– Я правильно делаю, мне нужен пряный лес. Тихо произнесла Надя. И как я о нём раньше не вспоминала? Как будто действительно, кто-то или что-то закрыло во мне. И действительно на меня подействовало падение и купание в реке? Память восстанавливается. Мне бы встретится с хранителем. Я бы с него спросила, зачем так исковеркал мою жизнь. Равновесие он видите ли, сохранял. Да, что им судьбы людские!

И она решительно шагнула в калитку, что вела на огород.
На крыльце появился Павел, печально посмотрел вслед Нади и спросил.

– Почему ты её отпустил? Миша! Ты разве не видишь, как ей плохо?
– Вижу, Павел Михайлович, вижу. Но это её решение. Пусть прогуляется.
– Где этот пряный лес.
– В разливе.
– Где?
– Вы прекрасно можете увидеть его. Но не советую идти за ней, настоятельно советую, оставить её в покое. Не волнуйтесь, с ней будет всё хорошо. Я в этом уверен.
– Как не волноваться? Когда она может перевернуть весь мир.
– Вы преувеличиваете, Павел Михайлович.
– Ничего я не преувеличиваю. Она с детства перевернула и весь мой мир. И я всю жизнь в подвешенном состоянии и ожидании.
Продолжение следует....
Таисия-Лиция.
Фото из интернета.