В объятиях заката

13, 14

— Привет, — устало сказала проститутка. — Меня зовут Перл.

Боже! Это был ее последний клиент на сегодня, и эта сука мадам Ляру послала к ней такую мразь, видно, в отместку за ее утреннюю дерзость. Это был ужасный день, Четвертое июля. Улицы Буэннтауна заполнили железнодорожники, истово отмечающие праздник: жуткое сборище, стадо быков, и ей казалось, будто все они побывали в ее постели. Она устала. А теперь она должна обслуживать еще и этого, худшего из них всех.

— С железной дороги? — поинтересовалась она, чтобы завязать разговор.

Клэнси Расселл высморкался, пока она закрывала за ним дверь.

— Что я, дурак, вкалывать на кого-то. Уж я найду себе дело получше. — И он многозначительно положил руку на ширинку.

Призвав на помощь весь свой профессионализм, Перл улыбнулась, несмотря на отвращение, которое он у нее вызывал. Он был грязен, от него пахло как из помойки.

— Давайте посмотрим, есть ли у нас денежки? — Она должна была убедиться в том, что у этого подонка есть деньги, прежде чем позволить ему прикоснуться к себе.

Клэнси нашарил в кармане деньги, которые стянул с покерного стола, когда участники игры были поглощены спором. Денег оказалось достаточно, чтобы купить еды и бутылку виски. Это принесло теплоту и облегчение его желудку, который существовал на голодном пайке несколько недель. Он швырнул мелочь на край туалетного столика, покрытого желтым шарфом.

— Вот плата, теперь показывай товар.

Она сложила губы в соблазнительную улыбку, хотя внутри у нее все переворачивалось. Он скинул подтяжки и начал расстегивать рубашку. Когда он вылез из нее, она увидела под мышками круги от пота на выцветшем красном нижнем белье. Чтобы потянуть время, она указала на комок бумаги, выпавший на постель из кармана рубахи:

— Что это?

— Нашел. Старое объявление. Никогда не знаешь, что может тебе пригодиться, как эта бумага, например. Иди сюда, детка, и сними эту штуку.

Перл на коленях поползла к нему по кровати и сбросила с себя ветхий халат, который достался ей от ушедшей на покой товарки. Хоть она и пришила к вороту несколько перьев, халат не стал выглядеть намного лучше.

Она была совсем нагая. Глаза Клэнси загорелись вожделением, а рот грубо изогнулся. Перл считалась хорошей профессионалкой, дававшей мужчине все, за что он платил, если только он не причинял ей боли. Но сейчас ее сердце застучало сильнее: она обнаружила в глазах Клэнси неприкрытую угрозу. Он снял штаны, и привыкшая ко всему Перл ужаснулась тому, что увидела.

— Если эта бумага так важна, дай, я посмотрю. — Она протянула руку за бумагой. Все, что угодно, лишь бы оттянуть момент, когда этот скот залезет на нее.

— Черт побери… — Он упал на нее. — Что тебе нужно…

— Подожди, это похоже на… О черт, как же, он сказал, его зовут? Того, из каравана.

Клэнси зажал ее груди в кулаки и сильно ущипнул соски.

— Ой! Больно, погоди. Не понимаешь, что ли, что я говорю? Я видела этого человека несколько дней назад.Клэнси поднялся, посмотрел сначала на нее, потом на бумагу.

— Да это просто мусор.

Он не мог прочитать, что там написано. Он даже не знал, зачем подобрал этот кусок бумаги той ночью в салуне Ноксвилла. Правда, те двое вроде говорили, что они считали, будто тот человек мертв, но потом оказалось, что нет и выдает себя за другого. Спер какие-то драгоценности. Не об этом ли они говорили?

— Это стоит пять тысяч долларов, — сказала Перл, и ее усталость сменилась воодушевлением. Это может быть ее шансом выбраться из Буэннтауна и избавиться от мадам Ляру.

— Пять тысяч долларов? — Клэнси сел на кровати и вырвал плакат из ее руки. — Ты сказала, что видела этого парня? Недавно?

Перл была не так уж глупа, кое-что она могла сообразить. Кроме того, два года с мадам Ляру многому ее научили. Она пока никому ничего не скажет про этого мужчину на портрете. Если это пахнет пятью тысячами долларов, то она скорее умрет, чем позволит этому сукину сыну получить деньги вместо нее.

Она соблазнительно ему подмигнула и провела рукой по низу его живота.

— Успокойся, я только хотела позабавить тебя. Я думаю, тебе интереснее поговорить обо мне, а не об этой бумажке.

Клэнси двинул тяжелым кулаком ее в челюсть, и Перл повалилась на кровать, охваченная острой болью.

— Я тебе устрою хорошую забаву, если не скажешь, где видела этого парня. Поняла? — Он сильно ударил ее по обеим щекам, а другой рукой ущипнул за внутреннюю сторону бедра. — Поняла?

Перл, вся в слезах, кивнула.

— Хорошо. Я жду. — Его рука продвигалась угрожающе вверх по бедру. Она вздрогнула. — Говори! — Он стиснул пальцами мягкую плоть.

— У нас… сломался фургон, и он… кажется, это был он… помог нам и проводил до города. Сейчас он выглядит старше, волосы короче, и у него усы. Но, может быть, это вовсе и не этот человек. — Но у Перл не было сомнений. Разве можно забыть те глаза? И его манеру смотреть на всех, словно он хочет запомнить их на всю жизнь, и то, как они с ним обращались — хорошо ли, плохо ли.

— Он не называл себя Кларком?

— Нет, его имя… не помню.

Клэнси погрузил пальцы в волосы на ее лобке и сильно потянул.

— А если подумать?

Слезы брызнули из ее глаз, она закричала, но он только еще раз съездил ее по лицу. Никто не услышит ее крики о помощи. Бар, помещавшийся внизу, шумел и праздновал. Оттуда неслись смех, звуки пианино, гул голосов. Ей никто не поможет.

— Коулмэн! Он сказал, что его зовут Коулмэн.

Боже правый! Вспомнил! Именно это имя упоминали двое за столом в Ноксвилле. Он ехал в том же караване, что и Лидия. Одним выстрелом убить двух зайцев. Не это ли повторял отец?

Он злобно захихикал. Перл пыталась высвободиться из-под него. Она сказала, что видела его несколько дней назад. Значит, он близко. Первое, что нужно сделать завтра утром, это вновь броситься на поиски каравана. Но перед этим следует кое-что закончить здесь.

— Перл? Так тебя зовут? — Он взял в руку ее грудь и начал массировать ее. — Очень хорошее имя, Перл. И сама ты очень симпатичная. И ты правильно поступила с Клэнси. Конечно, правильно.

Она проглотила слезы. Может быть, если позволить ему сделать свое дело, ей удастся раньше него связаться с шерифом и сообщить о местонахождении Коулмэна.

— Спасибо, — прошептала она.

— И я отплачу тебе, Перл, сестричка. Клэнси Расселл позаботится, чтоб каждый получил, что ему положено. — Его грязные пальцы шарили по ее животу, сползали все ниже, между ног, грубо лаская ее.

Перл сжала губы и изобразила нечто вроде улыбки. Но через секунду она уже не улыбалась: Клэнси ворвался в нее, как копье, раздирая ее изнутри, а его ногти вонзились в ее груди.

— Ты делаешь мне больно! — взмолилась она.

— А тебе это нравится, сука. — По его лбу крупными каплями стекал пот. — Тебе это нравится. — Его рука охватила ее горло и сильно сжала. С каждым движением его бедер он сжимал горло все сильнее, пока ее глаза не выкатились, а рот широко не раскрылся. Клэнси, погруженный в удовлетворение своей похоти, даже не заметил, пока не излил в нее свое семя, что она больше не оказывает сопротивления.

Перл не хватились до середины следующего дня. Мадам Ляру не могла вспомнить, кто был ее последним клиентом, даже как он выглядел. Казалось, все мужское население Арканзаса прошло вчера через ее салун.

Как она могла помнить всех, спрашивала она примчавшегося шерифа. Она не могла описать того человека. Каждый потный вонючий мужчина, желающий женщину, похож на другого.

Но мадам знала, что это неправда. Одного из них она запомнила неделю или около того назад. Высокого, с черными волосами и зелеными глазами. По тому, как он двигался, как держал себя, он отличался от всех. Но, к сожалению, он оказался из тех, кто слишком любит свою жену, чтобы переспать с проституткой. Она была вне себя от ярости, когда он сбежал из фургона той ночью. Но тут же мадам вспомнила девушку с удивительными волосами, необычными глазами и гордой осанкой. Может быть, не стоит винить мужика за то, что он не может такой изменить.

У Лидии болел каждый мускул. Она хотела улечься поудобнее, но так и не смогла найти подходящую позу. В фургоне было темно, первые лучи рассвета только показались. Кругом стояла тишина. После вчерашних празднеств все спали дольше чем обычно.

Человек, который лежал рядом с Лидией, не шевелился.

Его рука, покоившаяся на ее талии, была как будто налита свинцом. Его дыхание было спокойным и ровным и чуть вздымало прядь ее волос, попавшую ему под щеку. Нежность его дыхания успокаивала — это было доказательством того, что темные ночные часы она провела не одна и кто-то сильный, готовый ее защитить лежал рядом.

Одинокая слеза скатилась из уголка ее глаза к волосам. Проснуться рядом с ним было приятно. Но теперь он будет презирать ее. И за первой слезинкой последовал целый поток слез.

Может быть, он был прав относительно нее. Может быть, она была рождена стать шлюхой. Клэнси распознал склонность к распутству, которая, подобно болезни, росла внутри нее с тех пор, как она стала девушкой. Он просто ответил на призыв ее плоти. Росс сразу понял это. И прошедшая ночь доказала, что он был прав. Потому что, когда ей следовало яростно бороться с ним, она оказалась неспособной на это. Ей слишком нравилось то, что он делал с ней.

Она попыталась отвернуться от него, но ее волосы застряли под его головой, и она вынуждена была лежать и смотреть прямо вверх, на парусину фургона. Но это было лучше, чем будить его.

Что-то с ней случилось прошлой ночью, когда Росс стал подниматься и опускаться над ней. Что-то странное и ужасное, постыдное и восхитительное. Когда его язык двигался у нее во рту, так же как…

Она закрыла глаза и закусила губу. Когда он отпустил ее руки, вместо того чтобы продолжать бороться с ним, она положила руки ему на плечи и наслаждалась прикосновением к его обнаженному телу. Ее пальцы сжали его напряженные мускулы, притягивая его к себе ближе, глубже. Ее бедра теснее смыкались с его бедрами.
Она на самом деле испытала разочарование, когда он откинулся назад и заснул. При воспоминании о том, что должно было ее возмущать, ее тело вновь разгорячилось и взбудоражилось. Такая, как она, может вызвать у Росса только насмешки и ненависть.

Ей не удалось сдержать вздох, и он зашевелился. Постепенно он приходил в себя, расправляя ноги и потягиваясь. Рука, лежавшая у нее на талии, встрепенулась, затем расслабилась. Он глубоко вздохнул и проснулся.

Лидия поняла это, как только он открыл глаза. Она чувствовала, как он рассматривает ее профиль. Он продолжал лежать неподвижно еще некоторое время, и ее сердце глухо билось о его грудную клетку. Наконец он поднял руку, обнимавшую ее, и сел, уставившись на нее.

Жажда коснуться его охватила ее так сильно, что ей пришлось напрячь всю свою волю, чтобы подавить ее. Она хотела протянуть руку и стереть эти хмурые складки меж его бровей, откинуть непослушные волосы, дотронуться до лица, но не смела. После прошедшей ночи он не позволит ей дотрагиваться до себя. Поэтому она продолжала лежать неподвижно и смотреть на него отсутствующим взглядом, чтобы не выдать бушующую внутри нее бурю.

Она видела, как он взглянул на ее груди, оставленные обнаженными, потому что у нее не было сил застегнуться. Да она и не смогла бы этого сделать, так как его руки всю ночь сжимали ее, не давая шевельнуться. Застыдившись, она прикрыла груди руками.

Он произнес нечто похожее на проклятие и отвернулся. Но его взгляд упал на ее юбки, все еще завернутые вокруг талии, и на белье, разбросанное вокруг.

Неуклюже, плохо координируя движения, он расправил юбки. Взглянул на ее руки. Бросились в глаза покрасневшие запястья, и гримаса исказила его лицо. И хотя это стоило ему большого труда, он посмотрел ей в глаза. Но не увидел в них явных признаков страдания, только некоторую отрешенность.

— Я сделал тебе больно?.. — Глупый вопрос. Посмотри на нее. Она вся в синяках. Он изменил форму вопроса: — Тебе больно?

Она отрицательно покачала головой и, не моргая, продолжала смотреть на него. Он неловко встал. Не говоря ни слова, застегнул брюки, схватил рубаху и вышел из фургона.

Лидия повернулась и, уткнувшись лицом в руки, заплакала. И только спустя долгое время смогла заставить себя встать и заняться обычными делами. Она тщательно помылась, несколько встревожившись при виде следов крови на бедрах. Она терлась так старательно, словно хотела смыть некую грязь внутри себя и сделаться более достойной. Туго зачесала волосы назад и заколола их шпильками, точно они были свидетельством ее порочности, которое следовало скрыть.

Когда она набралась достаточно храбрости и вышла из фургона, Росс сидел перед костром и пил кофе. Он уже побрился, но выглядел изможденным.

Она судорожно сцепила пальцы и сказала:

— Я пойду заберу Ли, потом займусь завтраком.

Он ничего не ответил и продолжал смотреть в огонь, и она повернулась к фургону Лэнгстонов.

— Лидия.

Ее имя, произнесенное резко, остановило ее, и она обернулась. Он стоял к ней лицом, но она не могла смотреть в зеленый жар его глаз.

— Насчет прошедшей ночи… — начал он.

Она отрицательно покачала головой, прежде чем он продолжил.

— Ничего не было между мной и мистером Хиллом. Клянусь! Он болен. И не мог перестать кашлять. Он кашлял кровью. Я помогла ему добраться до фургона и дала лекарство. Вот и все.

Росс выплеснул остатки кофе в костер и засунул руки в карманы.

— Я не об этом хотел поговорить. — Воцарилось глубокое молчание. Они не могли глядеть друг другу в глаза. — Я не думаю, что из всего этого что-нибудь получится, — произнес он с дьявольским спокойствием, которое наполнило ее холодом. — Как только мы приедем в Техас, я разузнаю, как нам оформить развод. — Ее голова склонилась так низко, что он не мог разглядеть выражение лица. — Это будет легко.

— Да, — ответила она, — не должно быть трудно.

— Кругом беспорядки. Федеральные войска оккупировали…

— Да.

— Я сделаю все необходимое.

— Хорошо.

— Черт возьми, Лидия, посмотри на меня, — приказал он чуть громче — до этого разговор происходил шепотом.

С усилием подняв глаза, она увидела на его лице раздражение. Она не заплачет. Ни за что. Она уставилась на него спокойно, не показывая, как ей больно.

— Скажи что-нибудь, — зло потребовал он.

Какой реакции он ожидал от нее, сообщив, что ей предстоит быть брошенной посреди дороги, когда она уже привыкла жить с ним? Что он хотел от нее услышать? Что она будет счастлива избавиться от Ли? Что она будет счастлива ощутить себя вновь одинокой, без семьи, без кого-либо, кто бы мог о ней позаботиться в незнакомом месте, без средств к существованию? Конечно, он считал, что уж она-то себя прокормит — проституцией. Слезы наполнили ее глаза, но она не доставит этому человеку удовольствия посмеяться над ее слезами. Она постоит за себя. Ей приходилось это делать и раньше.

Она вздернула подбородок:

— Я пойду за Ли, — и ушла.

Когда она вернулась, он стоял возле взнузданного Счастливчика и пристегивал к седлу сумки. Бросил через плечо взгляд и сказал:

— Меня не будет день или два. Мы со Скаутом поедем вперед разведать дорогу. Если тебе понадобится помощь, обратись к Буббе.

Ее сердце окончательно упало:

— Хорошо, Росс.

Он закончил приготовления и подошел к ней, шпоры на сапогах мелодично позвякивали в такт шагам. Их веселый звук был явно не к месту. Он пошлепал Ли по спинке, нагнулся и поцеловал его в темя.

— До свиданья, сын.

Лидия чувствовала его теплое дыхание на своих плечах и на шее. Он был так восхитительно близок, от него так хорошо пахло лошадьми, кожей, мылом и мужчиной.

Он поднял голову, их глаза встретились и долго изучали друг друга. Ей хотелось хоть одного доброго слова, одного ласкового жеста, которые бы показали, что он не презирает ее. Но ничего не случилось. Повернувшись, он надел шляпу и легко вскочил в седло.

Он щелкнул языком, и могучий жеребец легко понес его.

— Росс! — крикнула она и побежала следом. Он натянул поводья и обернулся. — Береги себя, — прошептала она. Под полями шляпы она увидела его широко раскрытые, подобревшие глаза, он кивнул и поскакал прочь.

День был жарким, и все были рады, когда было решено сократить дневной переход. Особенно этого желала Лидия, которой самостоятельно пришлось управлять лошадьми. Они рано остановились лагерем. Ма приказала Буббе и Люку собрать хворост:

— И быстрее, чтобы я смогла пораньше приготовить ужин. С нами будет и Лидия. Она выглядит усталой, и ее пораньше надо отправить в постель.

Юношам пришлось достаточно далеко отойти от лагеря, когда Бубба потянул Люка за рукав и прошептал:

— У меня есть к тебе предложение.
Люк снял шляпу, вытер пот со лба и настороженно спросил:

— Какое?

— Не хотел бы ты заняться лошадьми Росса этим вечером? Ну, напоить, расчесать их, ну, в общем, все?

Идея казалась привлекательной. Он до сих пор ревновал брата к этому человеку, которого они оба боготворили. Но такое предложение подразумевало плату:

— А что я должен сделать взамен?

— Собери хворост и забудь, когда в последний раз видел меня, особенно если Ма спросит.

Глаза Люка сузились. Волосы Буббы были тщательно причесаны, и на нем была свежая рубашка.

— Чтобы я забыл о прошлой ночи? Ты опять встречаешься с Присциллой? Так?

— Не твое дело. Так по рукам или нет?

Люк засмеялся над нетерпением брата.

— Ну хорошо, не дави на меня. Дай сообразить. — И он задумчиво почесал подбородок.

Кулаки Буббы сжались, но он сдержал себя. «Не надо злить Люка, — подумал Бубба, — а то он упрется».

— Давай так — я собираю хворост, молчу, а ты даешь мне тот перочинный нож, который купил у торговца.

— Черт! — взъярился Бубба. — Это нечестно! Нож совсем новый.

Люк пожал плечами:

— Должно быть, тебе не так уж хочется потискать эту девчонку. — Он повернулся к Буббе спиной и независимо отошел.

— Подожди! — крикнул Бубба, бросаясь за ним. — Я не сказал «нет», я только подумал, что ты порядочный плут.

Глаза Люка лукаво забегали.

— Бизнесмен, — сказал он, поднимая кверху указательный палец. — И я получу свой ножик прямо сейчас.

Бубба вручил ему нож. Он злился. Присцилла просила его не опаздывать, иначе он показал бы братцу, кто из них умнее. Бубба ткнул пальцем в лицо Люка:

— Так запомни: ты меня не видел.

— Приятно провести время, — пропел Люк. — О, Бубба. Вот еще что. Ты потом расскажешь мне, ладно?

— Это непорядочно.

— Тогда, может быть, я вспомню, как ты тут шнырял по кустам вместе с Прис…

— Хорошо. Расскажу. А сейчас мне пора идти. — И он направился в одном ему ведомом направлении.

Присцилла пылала от возмущения. Она хотела прийти позже Буббы, чтобы заставить его волноваться, придет ли она вообще. Но получилось наоборот. Когда он явился, бормоча извинения, она сердито вздернула голову:

— Ну а теперь моя мать в любой момент может наткнуться на нас. Ты наделал столько шума, продираясь сквозь деревья.

Бубба был неутешен:

— Извини за опоздание, Присцилла, но мне надо было договориться с Люком.

— Этим малышом…

— Он не будет нам мешать на этот раз, клянусь.

Она копила гнев весь день. Скаут вновь уехал, даже не попрощавшись. Ее тело томилось жаром. И даже если затушить его было более некому, кроме этого молокососа, Буббы Лэнгстона, она не желала дальнейших отсрочек. Она положила руку ему на плечо и сказала:

— Извини, что рассердилась на тебя. Это потому, что мне очень хочется, чтобы ты снова поцеловал меня. — Она сильнее прижала свою руку к его груди. — Клянусь, Бубба, твое сердце стучит как бешеное.

— Да, а твое?

На ней было ее лучшее платье, но она из него уже почти выросла. Ее мать много раз грозила избавиться от него, но Присцилла умолила не делать этого. Оно нравилось ей потому, что хорошо обрисовывало ее груди.

Полузакрыв глаза, она взяла его руку, приложила к своей груди и крепко прижала.

— Сам слушай, — прошептала она.

Бубба уже поумнел. Он понял, что Присцилла может довести мужчину до безумия. Весь день его тело боролось с мыслями о ней и о том, как она завелась и была готова на все прошлой ночью. Утром, когда она тайком прибежала к нему и предложила встретиться, он мысленно поклялся, что больше не позволит ей верховодить. Росс Коулмэн никогда не допустил бы, чтобы женщина с ним так обращалась. Если бы он захотел женщину, он бы ее взял. Бубба всегда хотел поступать так, как Росс.

И сейчас, к удивлению Присциллы, он толкнул ее назад, на траву, быстро расстегнул ее платье, спустил сорочку и пробежался пальцами по ее грудям, улыбнувшись от удовольствия, когда заострились и отвердели ее красные соски. Потом лег рядом с ней и другой рукой расстегнул свои брюки.

Он целовал ее, всунув язык ей в рот, играл ее грудями, чувствуя, как его естество набирает силу. Присцилла подумала, что ее выбор не так уж плох. Агрессивность Буббы взбудоражила ее. Во всем этом появился элемент опасности — словно он в любой момент мог потерять разум.

Ей удалось освободиться от трусиков, и она уже держала в руке его окрепшую пульсирующую плоть, направляя его. Он целовал ее груди, мыча и постанывая.

— Нет! — произнес он, когда она хотела выполнить за него его задачу. — Я хочу сам. — Он изогнулся над ней и втолкнул себя внутрь, сильно и глубоко. Она вскрикнула, но вскоре уже помогала его движениям. Буббе не пришло в голову продолжить удовольствие. Через секунду он взорвался в ней, излив наконец свое желание, которое владело им на протяжении месяцев.

— Черт бы тебя побрал, Бубба, — вздохнула Присцилла. — Не слишком-то ты долго продержался.

Он ее не слышал, он ничего не слышал. Он только продолжал всей тяжестью лежать на ней, думая, что это самая лучшая вещь на земле, которую ему приходилось испытывать и что, как только он соберется с силами, он намерен все повторить. Снова и снова. И ему не терпелось рассказать обо всем Люку.

Росс почти не смотрел по сторонам, покачиваясь в седле рядом со Скаутом. Этот человек был самоуверен, молчалив и напоминал Россу его самого несколько лет назад. Россу он не нравился, но он согласился сопровождать его, чтобы иметь возможность поразмыслить, чтобы не видеть Лидию и не вспоминать прошлую ночь, хотя ему было очень хорошо и он хотел бы ее повторить. Но только по обоюдному согласию. Он никогда больше не прибегнет к насилию.

Изнасилование! Боже мой! Он много совершил в своей жизни такого, чего можно было стыдиться, но никогда не совершал насилия над женщиной. Ему приходилось убивать мужчин. Много. Он воровал без всяких угрызений совести. Он разрушал то, что строили другие. Лгал, мошенничал. Но он не мог вспомнить другого момента, когда бы он чувствовал такое отвращение к себе.

— Ты не возражаешь, если мы заночуем здесь? — поинтересовался Скаут.

— Отлично. — Росс натянул поводья.

— Я принесу воды, а ты разведи костер. Я плохой повар. Так что лучше тебе этим заняться. А я помою посуду.

Росс кивнул, снял тяжелое седло и опустил его на землю. Он начал методично разбивать временный лагерь — то, что проделывал уже тысячи раз, пока скрывался от правосудия. Разделение труда, ссоры, проклятия по поводу неудач, планирование следующих грабежей, драки между товарищами по преступному миру — все это было ему знакомо. И за все это время, общаясь с самыми последними негодяями, он ни разу не оскорбил женщину.

Он с ума сошел от ревности, когда увидел ее с Хиллом, хотя здравый смысл и подсказывал, что даже если Лидия и захочет, то воспитание Хилла не позволит ему коснуться жены другого мужчины. Сегодня утром, прежде чем уехать, он справился у Мозеса о здоровье хозяина и предложил взять на себя часть его забот, чтобы он мог ухаживать за Уинстоном. А Уинстон через Мозеса передал ему сердечную благодарность.Но он не мог так же поступить с Лидией. Ему было слишком стыдно. Он не мог заставить себя посмотреть ей в лицо и извиниться. Кем бы она ни была ранее, теперь она — его жена, практически мать его сына. Она была нужна ему, а он овладел ею как дикарь.

Так хорошо было сегодня утром проснуться рядом с ней. Но тут же в нем ожила память о прошедшей ночи. Увидев синяки на ее руках, когда она прикрыла руками грудь, увидев последствия своего насилия — засохшую кровь на ее бедрах, он почувствовал себя так плохо, как никогда в жизни.

Он не ожидал, что она окажется такой ранимой, почти как девственница, после рождения ребенка. Просто чудо, что он не нанес ей серьезных повреждений. Помешивая бобы на сковородке, он проклинал себя. Может, он так навредил ей, что это непоправимо? Может быть, как раз сейчас она медленно умирает, истекая кровью?

— Хорошо пахнет. — Скаут опустился рядом с огнем и налил себе чашку кофе.

— Все уже готово, если хочешь.

Росс оперся о дерево и уставился на закат. Когда он уезжал, она выглядела совершенно опустошенной, но не больной. Дай Бог, чтобы он не поранил ее слишком сильно.

Не удивительно, что она даже не взглянула на него, когда он с ней заговорил. Он искал в ее глазах хотя бы намек на прощение. Ожидал хотя бы малейшего протеста с ее стороны, когда заговорил о разводе, хотя они поженились всего несколько недель назад. Но она только смотрела на него этими глазами, которые могли гореть ярче огня либо стать холоднее камня — в зависимости от ее настроения. Она его ненавидит, сомневаться не приходилось.

— Ты не будешь ужинать? — спросил Скаут, жуя бобы.

— Сейчас я не голоден. Может, позже, — покачал головой Росс.

Черт возьми, не все ли равно, простила она его или нет? Она же просто девка. Конечно, раньше у нее и не такое бывало. Почему он должен чувствовать себя виноватым?

Потому что она боялась тебя, ублюдок. И ты знал это, но не остановился.

Она могла бы сопротивляться яростнее.

Она сопротивлялась как могла. А ты помнишь, как она выглядит? Да ее ветром может сдуть. Какие шансы были у нее против такого зверя, как ты?

Ну что же, она сама напрашивалась на это.

На изнасилование?

Ну, не на изнасилование. Но она давала тебе понять, что хочет этого, касаясь тебя, стараясь услужить тебе этими распущенными волосами… А то, что она вечно попадалась тебе на глаза в полураздетом виде?

Случайности.

Так ли?

Да, скорее всего.

А думал ли ты о Виктории так же, как о ней? Чувствовал ли, что буквально взорвешься, если не увидишь ее, не коснешься, не соединишься с ней?

Не помню.

Нет, помнишь. Не было такого! Ты любил ее, но она не занимала все твои мысли. Именно это и бесит тебя, не так ли? С этой девушкой было в десять раз лучше, чем с твоей женой, с любой другой женщиной. И ты не сможешь этого забыть.

Смогу!

Сомневаюсь. Ты опять отвердел как скала, думая о ней.

Да, да, да! Это было потрясающе, и я хочу ее опять. Черт возьми, что же мне делать?

— Хорошо вот так на время избавиться от всех этих типов, — заявил Скаут.

— Да, — лаконично ответил Росс.

Сейчас время ужина. Она склонилась над костром, и щеки ее покраснели от тепла. Вот он вышел из-за фургона, после умывания, они взглянули друг на друга, и она облизнула губы, как обычно это делает, когда нервничает.

— Эта девчонка Уоткинсов с ума меня сводит. Ну и сучка, — произнес Скаут, вскрывая пачку жевательного табака. Он предложил Россу, но тот отказался. — Знаешь, что она вытворяет?

— Что? — машинально спросил Росс.

Боже, погрузиться в тело Лидии — это как найти настоящий дом впервые в жизни. Он намеревался взять ее быстро, жестко, без эмоций, но лишь коснулся ее и понял, что не сможет. Это было слишком хорошо. Разве она не обняла его? Или ему просто хотелось помнить это?

А Скаут продолжал свой рассказ.

— Ну вот, я поиграл с ней немного, а она теперь заговорила о свадьбе, детях. — Его изумление было искренним. — Я скажу тебе одну вещь. Она крутая баба. Ты как, не пил из этого колодца? Конечно, нет. Да и зачем, при такой аппетитной женушке, которая ждет тебя каждую ночь?

Росс снялся с места как молния. Он пнул Скаута в грудь двумя ногами, опрокинув его навзничь. Тот не успел прийти в себя, а Росс уже оседлал его, уперся в него коленом и, взяв за подбородок, потянул назад. Скаут услышал, как курок пистолета щелкнул возле его черепа. Когда и как этот человек выхватил пистолет из кобуры, Скаут так никогда и не узнал.

— Ну, что ты еще скажешь о моей жене? — Интонации голоса Росса испугали Скаута больше, чем та скорость, с которой он действовал.

— Я… нет, — выдавил он. — Я ничего не хотел сказать. Клянусь, ничего… А-а-а-а-а! — закричал он, а Росс все сильнее вдавливал в него колено. — Клянусь, я не имел в виду ничего плохого.

Постепенно Росс ослабил хватку. Он медленно встал, отпустил курок, вернул пистолет в кобуру.

— Вот теперь я чувствую, что проголодался, — произнес он голосом, столь же холодным и железным, как дуло пистолета, которое Скаут продолжал чувствовать возле виска.

Он боязливо поднялся и увидел, что Росс спокойно накладывает бобы в жестяную тарелку. Скаут и раньше подозревал, что Коулмэн чужак среди переселенцев. А теперь убедился в этом. У этого человека в прошлом явно была тайна, но он, Скаут, не такой идиот, чтобы доискиваться, какая именно.

Лицо Ма было каменным, когда Бубба, не поднимая глаз, вошел в круг, освещенный костром. Парень едва касался земли. Он просто плыл в состоянии полной эйфории.

— Могу ли я спросить, где ты был? — Мощный голос Ма грянул, как гром, и вернул его с небес обратно на землю.

— Ну…

— Я отлуплю вас обоих, — сказала мать, потрясая ивовыми прутьями. — Тебя послали за хворостом, и с тех пор никто о тебе и не слышал. Где был ты и твой братец? Вот выдеру вас обоих вместе!

— Люк не вернулся? — Бубба изо всех сил пытался прояснить свои мысли. Присцилла не только истощила его физические силы, но, похоже, высосала и мозги. Когда он понял, что Люк не сдержал слово, он разозлился не меньше Ма.

— Нет. Его нет. Чем вы оба занимались?

— Мы… это… мы пошли за хворостом, и Люк вызвался принести его к костру.

— Но он этого не сделал, и мне пришлось послать за хворостом твоего отца, хоть он и устал. Ну?

— Но он обещал. Я не знаю… Наверное, он в загоне, возится с лошадьми мистера Коулмэна… Он сказал…

— Нет. Его там нет. Я послала Мэринелл проверить. С лошадьми Лидия. Атланта сказала, что Люка нет нигде в лагере. Если ты покрываешь какие-то его безобразия… — Мать потрясла пучком ивовых прутьев.

Бубба надеялся, что Присцилла не слышит этого. Она станет смеяться над ним. Быть мужчиной весь день, а вечером получить порку, как мальчишка…

— Нет, Ма. Клянусь… он…
Бубба замолчал, он понял, что мать больше его не слушает. Внезапно она уронила связку прутьев. Ее темная, загрубевшая от работы рука поднялась ко рту, и впервые в жизни Бубба увидел, как побелели щеки его матери, когда, оттолкнув его, она, спотыкаясь, пошла вперед.

— Миссис Лэнгстон, — тихо сказал Мозес, — я нашел его там, в лесу.

Он нес Люка, который выглядел удивительно юным и маленьким на руках у Мозеса. Горло его прикрывал платок, но все равно была видна резаная рана. Ворот его рубахи затвердел и покраснел от крови.

Бубба прислонился к колесу семейного фургона, и его стошнило.
XIV

Лидия смотрела в зияющую в земле квадратную дыру и отказывалась верить, что сверток, покоившийся на дне, это и есть жизнерадостный шалун Люк Лэнгстон. Мрачно и молча стояли скорбящие, пока мистер Грейсон совершал краткий обряд погребения. Это была вторая смерть в караване с начала путешествия. Хоронили без гроба. Просто не было времени его сделать или купить.

Слезы струились по щекам Лидии, и она даже не пыталась их вытирать. Слава Богу, Ли на ее руках вел себя тихо. Чувствовал ли он всю трагичность ситуации, напряжение, охватившее взрослых?

Лидия не понимала, как Ма Лэнгстон удавалось держаться так спокойно. Она выглядела как обычно: волосы зачесаны назад, сатиновое платье и неизменный фартук. Она стояла прямо, на лице застыла ничего не выражающая маска, руки сложены на оплывшей талии. Побелевшие костяшки кулаков были единственным, что выдавало ее горе. Вокруг нее собралась вся семья. Зик сгорбился, этот день состарил его на несколько лет. Анабет пыталась воспроизвести достоинство, с каким держалась ее мать, но остальные девочки жались друг к другу и плакали. Сэмюэл выглядел озадаченным и на грани слез. Маленький Миках, ничего не понимая, стоял возле матери, крепко держась за ее юбку, и невозмутимо взирал на происходящее.

Но Бубба… На Буббу жалко было смотреть. Его глаза глубоко ввалились, он упрямо смотрел в могилу. И был гораздо бледнее, чем тело, обмытое и одетое для погребения.

На мертвом лице Люка лежала печать вечного покоя, а лицо его старшего брата было искажено горем и отчаянием.

— Они так дружили, эти два мальчика, — перешептывались присутствующие.

— Бубба еще долго будет тосковать без брата…

Мистер Грейсон закончил читать псалом, закрыл Библию в потертом кожаном переплете и тихонько кашлянул:

— Ма, если вы готовы…

Ма опустилась на колени и, взяв горсть земли, бросила ее на крышку гроба.

— Дети, — позвала она.

Один за другим братья и сестры Люка Лэнгстона подходили к краю могилы и бросали вниз по горсти земли. Когда подошла очередь Буббы, он посмотрел в могилу. В глазах его не было слез, они были полны тоски и какой-то мрачной решимости.

Он горестно вскрикнул, повернулся и побежал сквозь толпу собравшихся у могилы. Ма проводила его взглядом. На лице матери была написана такая же мука, как и на лице сына.

— Зик, — обратилась она к мужу, взяв его за локоть.

Зик вздрогнул, механически поднял горсть земли и отрешенно уронил ее в могилу, как будто это не имело к нему отношения.

Семья Лэнгстонов осталась стоять вокруг могилы, остальные один за другим двинулись к лагерю, образовав медленную, печальную процессию. Вскоре с родственниками Люка остались только мистер Грейсон и Лидия.

— Вас никто не торопит, — сказал мистер Грейсон. — Не думаю, что кто-то из нас в состоянии сегодня продолжать путь. Я пришлю людей, чтоб все здесь закончили, — он сделал жест в сторону открытой могилы, — когда вы будете готовы.

Лидия обняла всех по очереди и вместе с мистером Грейсоном вернулась к фургонам. Ей очень не хватало Росса. Будь он здесь, может быть, она легче бы перенесла мысль об ужасной смерти Люка. К тому же Росс был единственным, кто мог помочь Буббе пройти через этот ужас.

Лидия горевала о юном Люке, которого так любила за чувство юмора и озорной характер, за живость и быстрый ум. Ей хотелось плакать оттого, что его жизнь была так безжалостно загублена. Она мечтала, чтобы сильные руки Росса поскорее обняли ее.

Но Росс уехал, и ей необходимо собрать все силы, чтобы помочь Ма и Зику. Она перед ними в неоплатном долгу — они взяли ее к себе, когда она никому была не нужна. Она должна помочь им пережить трагедию.

Когда Лидия вернулась в лагерь, вдруг обнаружилось, что убийство Люка может иметь неожиданные последствия.

Вчера вечером, после того как Мозес принес тело мальчика, было уже слишком поздно посылать гонца за представителем властей. Ближайший город, в котором был шериф, находился в двадцати милях езды по незнакомой местности. Федеральные войска все еще оккупировали Арканзас, и никто не хотел столкнуться с ними.

Мистер Грейсон направил в город гонца только на следующее утро перед восходом солнца. Теперь тот вернулся и сообщил взволнованным переселенцам, что не застал шерифа. Шериф уехал в дальнюю часть округа на несколько дней. Его помощник отказался покинуть офис.

— В этих краях никогда не случалось подобных преступлений, — мрачно рассказывал мистер Симс, — он посоветовал… ну… чтобы мы подумали, не может ли это быть кто-то из нас, из нашего каравана.

— Неужели он предположил, что мальчика убил кто-то из своих? — спросил Грейсон.

Несчастный Симс нервно мял в руках уздечку.

— Именно на это он намекал. Я говорил ему, что это невозможно, но…

— Так я и думала! — вдруг пронзительно взвизгнула Леона Уоткинс. Когда все взоры обратились к ней, Леона натянула на себя шаль и надменно вскинула плечи. Беспокойство нарастало. — Я вчера видела, как один человек крался по лесу. Я не придала этому значения, но теперь, когда убили сына Лэнгстонов, я чувствую — мой христианский долг сообщить об этом.

Ее муж Джесс испуганно озирался. Лидии всегда казалось, что этот человек боится даже своей тени, не говоря уж о жене. Сейчас, судя по всему, он отчаянно хотел, чтобы та не открывала рта. Присцилла угрюмо стояла рядом.

— Леона, ты же не можешь знать…

— Замолчи, Джесс, — перебила она, и муж сжался, как от удара. — Люди должны знать об этом, если они ищут убийцу.

Все, в том числе и Лидия, с трудом сдерживали волнение.

— Миссис Уоткинс, вы, конечно, не думаете, что убийца Люка находится среди нас? — с трудом выдохнул мистер Грейсон.

Леона бегающими глазками оглядела всех по кругу. Ей явно нравилось, что люди застыли в ожидании:

— Кто принес его в лагерь, я спрашиваю, сам весь в крови?

— Мозес? — пронзительно вскрикнула Лидия. — Вы обвиняете Мозеса в убийстве Люка? Неужели вы думаете, что Мозес способен кого-нибудь убить?

— Мы не нуждаемся во вмешательстве посторонних, — сказала Леона, не удостоив Лидию взглядом. Вместо этого она уставилась холодными бесцветными глазами на старого негра.Люди, стоящие рядом с ним, отшатнулись, бросая на него подозрительные взгляды. Они словно видели этого человека впервые, хотя уже несколько недель путешествовали с ним вместе.

— Я видела, как он крался через лес вчера, когда я шла к реке, — громко прошипела Леона Уоткинс. Теперь ее глаза злобно сверкали, излучая ненависть. — Я говорю — он убийца.

Ропот прошел по толпе, и сердце Лидии учащенно забилось. Ей казалось, что все это страшный сон и скоро она проснется в объятиях Росса.

— Зачем Мозесу кого-то убивать? — спросил голос из толпы.

— Он бывший раб, — громко возразила Леона, пожимая плечами. — Теперь, когда его освободили, у него появилась страсть убивать белых. Временами я чувствовала, как он обшаривает глазами меня и мою дочь. От одного его дьявольского взгляда кровь застывает в жилах.

— Это чушь! — крикнула Лидия, но в поднявшемся ропоте ее голоса не было слышно.

Мозес стал нервно оглядываться вокруг. Всю жизнь он находился под защитой белой семьи Хиллов, но знал достаточно о ночных всадниках, которые терроризировали освобожденных негров, и потому испугался. Он был свидетелем того, как озверевшие толпы линчевали чернокожих по малейшему подозрению, подозрению, гораздо менее серьезному, чем жестокое убийство белого мальчика.

— Мы вздернем его — решим это дело сами! — подстрекательски закричала Леона. — Нечего ждать шерифа. Прежде чем он приедет, этот негр может убить еще кого-нибудь. Вы хотите, чтобы убийца свободно разгуливал среди ваших детей? — обратилась она к миссис Норвуд, которая стояла рядом.

Толпа загудела и стала враждебно наступать на Мозеса.

— Стойте! — приказал мистер Грейсон, поднимая вверх руку. Он пользовался заслуженным уважением, и люди остановились послушать, что он скажет.

— Сначала мы спросим самого Мозеса. Ты был вчера в лесу? — обратился он к негру.

— Да, сэр. Я собирал целебные травы, чтобы заварить чай для мистера Хилла. Это помогает от его болезни.

Лидия навещала Уинстона сегодня утром. Он чувствовал себя лучше, и она надеялась, что с постели в фургоне ему не слышно, в чем обвиняют его чернокожего друга.

— Ты видел Люка Лэнгстона?

— Нет, сэр. Нет, пока я не нашел его и не принес в лагерь.

— Врет! — завизжала миссис Уоткинс. — Вы что, верите ему? Он, должно быть, собирал ядовитые сорняки, чтобы своим зельем отравить мистера Хилла. Говорю вам, я видела, как он рыскал вокруг, как будто выискивал себе жертву. Джесс, принеси веревку.

Ее муж поспешил выполнить приказ, и несколько человек бросились к чернокожему.

Дальше все случилось очень быстро. Лидия, безумным взглядом осмотревшись, передала Ли на руки миссис Грин и крикнула Грейсону:

— Вы не допустите, чтобы они сделали это!

Но Грейсон был совершенно подавлен тем, что обычно цивилизованные люди вдруг повели себя как дикари. Он стоял, беспомощно наблюдая за происходящим. Мозес, видя, как взбешенные мужчины наступают на него, в панике бросился бежать.

— Он убегает! — крикнул кто-то.

— Держи его!

— Нет, Мозес, нет! — закричала Лидия и побежала за ним, понимая, что обезумевшие люди воспримут его бегство как признание вины.

— Останови его, Джесс! Где твое ружье? — заорала Леона на мужа.

В этот самый момент лошадь Росса перескочила через дышло фургона и, как черная стрела, влетела в круг. Не успели ее копыта коснуться земли, как Росс развернул ее, ловко отсекая Лидию и Мозеса от остальных. Дуло его винтовки было направлено на собравшихся, а пистолет нацелен на Джесса Уоткинса, который пытался схватить свой дробовик по приказу жены. Сначала все застыли, больше от изумления, чем от испуга. Но каждый, кому довелось встретиться взглядом с глазами Росса, испытал острое и унизительное чувство страха.

— На вашем месте я бы не стал делать этого, — произнес Росс свистящим шепотом, и Уоткинс отдернул руку от дробовика, словно марионетка, которую потянули за ниточку. — Всем стоять и не двигаться, пока я не узнаю, что, черт побери, здесь происходит!

— Я бы тоже хотела это знать, — послышался голос Ма. Заметив волнение и шум, Лэнгстоны вернулись в лагерь. Ма с облегчением вздохнула, убедившись, что, какова бы ни была причина волнения, похоже, Бубба в этом не замешан. Мальчик был сам не свой на похоронах, и Ма беспокоилась. В нем заметна была сильная перемена.

Люди стояли ошеломленные. Все они уважали Росса Коулмэна как честного парня, никогда не лезущего не в свое дело. Он был предан первой жене, а теперь вроде бы привыкал к новой, которая растила его сына. Он помогал, когда его об этом просили, но не давал непрошеных советов. Он никогда не набивался на откровенность, но от души смеялся хорошей шутке и любил, как и другие мужчины, выпить глоток виски, когда женская часть населения этого не видела. Он был хороший парень, не столь компанейский, как некоторые, более красивый, чем многие, сдержанный во всем, кроме работы.

Сейчас, однако, люди увидели его с новой стороны, о существовании которой даже не подозревали. Своей спокойной рассудительностью его голос, казалось, мог остановить лавину. А всевидящий орлиный взор был бесстрашен и гипнотизировал. Никто не двигался из страха, что Росс может неправильно истолковать движение и пустить в ход пистолет. Все могли легко представить себе, как он на скаку выхватывал его из кобуры, но какая нужна сноровка, чтобы одновременно левой рукой достать винтовку из чехла за седлом!

Ни один мускул не дрогнул на лице Росса, он перекинул правую ногу через седло и соскочил на землю, продолжая держать оружие наперевес, готовый выстрелить в любой момент.

— Лидия!

— Да?

— Иди сюда.

Никогда в жизни Лидия никому так не радовалась. Она чувствовала непреодолимое желание броситься к нему в объятия, обхватить его руками и почувствовать его силу. Вместо этого она подбодрила Мозеса взглядом и пошла вперед, медленно приближаясь к Россу. Он, не спуская глаз с остальных, спросил:

— Что случилось?

Она сглотнула слюну, не уверенная, сможет ли говорить не заикаясь, и начала рассказывать об убийстве Люка и о том, что произошло утром. Услышав о смерти мальчика, Росс содрогнулся всем телом и взглянул на Лэнгстонов, которые стояли все вместе. Однако оружие не опустил. Когда Лидия закончила рассказ, описав все в деталях, Росс, чувствуя, что насилия больше не будет, опустил пистолет и спрятал его в кобуру, но винтовку оставил в руке.

Он шел мимо подавленных, примолкших переселенцев, и, кроме позвякивания его шпор, в лагере не было слышно ни звука. Росс остановился напротив мистера Грейсона.

— Вы думаете, старый Мозес способен кого-нибудь убить?

— Нет, — ответил тот убежденно. — Помощник местного шерифа в какой-то мере оставил все на наше рассмотрение, и я просто не знал, что делать.— А вот я знаю, что нужно сделать. — Ма слушала объяснения Лидии так же внимательно, как и Росс.

Теперь она подошла к Леоне Уоткинс и дала ей пощечину.

— Я похоронила троих детей, и я, возможно, потеряю и других дорогих мне людей, прежде чем придет мой час. Я молю Бога, чтобы тебя тогда не было поблизости, чтобы ты не добавляла горя моей семье. Мало того, что ты старая ведьма, ты еще и дура, Леона Уоткинс. Зачем стал бы Мозес приносить мне тело моего мальчика, если бы он сам убил его? — Она выпрямилась. — У тебя нет сердца, и ты никогда не знала, что такое радость. Мне жаль тебя.

Леона обвела взглядом стоявших вокруг людей, встречая только враждебность там, где минуту назад видела поддержку. Поднимая пыль юбками, она направилась к своему фургону. Обернувшись и увидев, что Джесс и Присцилла уставились в землю и не следуют за ней, она закричала: «Ну?» Те смиренно поплелись к фургону.

Первой нарушила молчание Ма. Она обратилась ко всем сразу:

— Ее поведение меня не удивило, но мне кажется, кое-кто из вас должен принести свои извинения.

Пристыженные, люди опустили глаза и двинулись к своим фургонам. Некоторые виновато посматривали на Мозеса, который стоял с выражением спокойного достоинства, но без высокомерия.

Лидия взяла Ли и подошла к чернокожему.

— Мне жаль, Мозес. Они поступили ужасно. Ты в порядке?

— У меня все хорошо, мисс Лидия. Спасибо, что вступились за меня.

Она улыбнулась и взяла его за руку.

— Я сделала не больше чем вы с Уинстоном сделали для меня, когда все от меня отвернулись.

Затем она предложила:

— Если вы присмотрите за Ли сегодня вечером, я приготовлю ужин для вас и Уинстона.

Она предложила это, чтобы выразить свое доверие. Мозес был тронут. Слезы сверкнули в глазах старого негра.

— Спасибо. Это было бы просто замечательно!

Почувствовав Росса за спиной, она повернулась и мягко сказала:

— Пойдем в фургон, я приготовлю тебе кофе.

Он посмотрел ей в глаза, и этот взгляд проник в самую ее душу:

— Я приду, как только выскажу соболезнование Лэнгстонам.

Она не хотела расставаться с ним ни на минуту. Ей хотелось все время видеть его, она никак не могла поверить, что он на самом деле вернулся и смотрит на нее так, как будто очень скучал. Но если она останется с ним еще хоть на секунду, он догадается, что творится в ее сердце, заглянув ей в глаза. Она быстро отвернулась.

Когда через некоторое время Росс подошел к фургону, Лидия сразу поняла, как он устал. Едва он сел, она протянула ему чашку кофе. Он благодарно кивнул:

— Боюсь, эти чертовы неприятности не закончились.

— Я думала, тебя не будет несколько дней. — Небрежность в ее тоне была наигранной, на самом деле она сгорала от любопытства. Ей не терпелось узнать, почему Росс вернулся раньше.

— Я тоже так думал, но… — Он уклончиво пожал плечами. — Я решил вернуться, пока не стемнело. Скаут справится один.

Ну почему, почему он не сказал, что просто не мог оставаться вдали от нее, что вертелся всю прошлую ночь на подстилке, пока не решил, что уснуть все равно не удастся? Он собрал вещи, оседлал лошадь, разбудил удивленного сонного Скаута, объявил, что его планы изменились, а затем поскакал сломя голову к ней.

— Ты вернулся вовремя. — От волнения она не знала, куда девать руки.

Ли спал сладким послеобеденным сном. Домашняя работа была выполнена. Самое лучшее дело, которое она могла придумать для своих рук — легким массажем снять усталость, навалившуюся на плечи Росса, разгладить нежными пальцами складки вокруг его нахмуренных бровей. Ей безумно хотелось прикоснуться к нему, но она не смела. Вместо этого ее руки сжимали одна другую.

Росс в задумчивости крутил кофейную чашку и смотрел на маленький водоворот внутри.

— Я не могу поверить, что кто-то просто хладнокровно убил этого мальчика. Зачем? — спросил он риторически. — Черт побери, зачем?

— Я не знаю, Росс. — Она помолчала. — Что собирается делать мистер Грейсон?

— Он считает, что мы должны сегодня осмотреть округу, не найдутся ли какие-нибудь следы преступника.

— Мы? — робко спросила она.

— Я вызвался добровольцем.

— Ой! — Лидия опустилась на скамейку напротив него и сцепила пальцы. Она видела тело Люка и страшный шрам, почти отделяющий голову от туловища. Она дрожала. — Что вы рассчитываете найти?

— Ничего, — ответил он коротко. Она с замиранием сердца наблюдала, как он внимательно осматривает пистолет и ружье. — Это могли быть индейцы, но вряд ли так далеко на востоке еще остались воинственные племена. К тому же это было убийство ради убийства. В таком случае его мог совершить дезертир, которому Люк попался на пути. Они тысячами бродят по Югу после войны, продолжают свои собственные войны, дают выход мщению, обрушивают ненависть на невинных вроде Люка. Эти убийцы хитры, наносят удар и исчезают. Он, наверное, уже за несколько миль отсюда.

— Но почему именно ты должен искать его?

Он прекратил чистить ружье и поднял голову. Волнение в ее голосе было неподдельным.

— А почему ты должна была защищать Мозеса, рискуя получить пулю?

Она не выдержала его взгляда и опустила глаза.

— Конечно, ты должен ехать, — пробормотала она. — Только, пожалуйста, чтобы с тобой ничего не случилось… Ты, наверное, очень устал?

— Да, я довольно много проскакал сегодня.

Чтобы увидеть тебя. Чтобы вдохнуть запах твоих волос, которые даже в такой серый день, как сегодня, пахнут солнечным светом. Чтобы убедиться в том, что тело твое существует на самом деле, что это не плод моего воображения, которое не дает мне покоя. Чтобы услышать твой голос.

Он встал и вложил пистолет в кобуру. Невольно она отметила, как легко и искусно он сделал это и как машинально пристегнул кобуру к бедру кожаными ремешками. Он надвинул шляпу на глаза и взял ружье.

— Не жди меня до темноты, — сказал он, натягивая кожаные перчатки.

Забыв, что надо скрывать свои чувства, она бросилась к нему и ухватилась за руку, которой он держал винтовку.

— Росс, ты будешь осторожен?

Никто никогда так не волновался за него. За всю его полную опасностями жизнь разве кто-нибудь заботился о его безопасности? Даже Виктория считала в порядке вещей, что он сам о себе заботится. Если кто и нуждался в защите, так это она, а не он. Никто никогда не смотрел на него с такой явной заботой, как сейчас Лидия, с заботой не о том, как прожить, если его не станет, а с заботой о его, именно его безопасности.

Росс вспоминал ночь, которую провел, мечтая о ней, многочасовую скачку на лошади — он не щадил ни себя, ни Счастливчика, — только бы поскорее примчаться к ней. Он вспоминал то ощущение, когда сливаются их тела, и мечтал вновь испытать его… и, черт побери, он всеми силами пытался забыть, как это было великолепно.Сейчас она смотрела на него своими чудесными глазами цвета лучшего виски. Ему хотелось убрать волосы ей со лба. Ее рот был влажным и зовущим и, казалось, просил поцелуя.

Видит Бог, он заслужил этот поцелуй.

Перед лицом Господа, и Леоны Уоткинс, и любого другого, кто хотел это видеть, он обхватил рукой ее затылок и притянул ее голову к своей. Их губы встретились с нежной сдержанностью. Росс помедлил, пока не почувствовал, что она отвечает на его поцелуй. И вот его язык скользнул между губами Лидии и погрузился в сладкую нежность рта.

У Лидии подогнулись колени. Этот поцелуй заставил ее забыть обо всем. Сейчас она могла думать только о том, как восхитительна эта близость с ним. Лидия все крепче сжимала запястья его рук, зажатые между их телами. Ее кулачки уперлись в крепкие мускулы его живота.

Вновь и вновь совершая остроумные набеги, язык Росса углублялся в ее рот. У нее вырвался стон желания. Импульс был настолько силен, что колени ее раскрылись и сжали его колени. Она плотно прижалась к его бедрам.

У Росса закружилась голова, когда ее грудь уперлась ему в руку. Ему захотелось бросить винтовку, отнести Лидию в фургон, снять с нее одежду, гладить ее мягкую кожу, ни о чем не думать и забыться в ее объятиях. Но сейчас он не мог себе этого позволить, и Росс решил избавить себя от лишней боли.

Он медленно высвободился. Сначала он с трудом оторвался от ее рта, но задержался, чтобы приласкать ее нижнюю губку. Затем он пощекотал ее губы усами. В конце концов он отодвинулся и, открыв глаза, встретил такой же томный и смущенный взгляд, каким, вероятно, был и его собственный.

— Я буду осторожен, — сказал он охрипшим голосом. Затем высвободил руку, коснулся на прощанье ее волос и уехал.

Росса не было весь остаток дня и добрую половину ночи. Лидия почти весь день провела с Лэнгстонами. Дети собрались вокруг Ма и плакали. Это было трогательно и в то же время ужасно. У Лидии не было никого, с кем бы она могла оплакать смерть своей матери. Лэнгстоны по крайней мере изливали друг другу свое горе. Зик искал утешения в работе, возился около фургона, иногда подходил к Ма и, положив узловатую руку ей на плечо, молча стоял. Лэнгстоны переживали свое горе все вместе.

Все, кроме Буббы, который одиноко сидел перед фургоном поодаль от других. Сердце Лидии сжималось при каждом взгляде на него. Братья не всегда ладили, но очень любили друг друга. Горе Буббы пугало Лидию. Оно целиком поглотило его. До такой степени, что он забыл позаботиться о лошадях Росса.

Лидия сама сделала эту работу, что было нелегко. Но она чувствовала большое удовлетворение от того, что делает это для Росса.

Лидия старалась не предаваться воспоминаниям о сладостном утреннем поцелуе. Потому что, когда вспоминала об этом, ноги становились ватными и она чувствовала, как невольно вся вспыхивает и дрожит. Ей хотелось погладить свою грудь, чтобы успокоить странно набрякшие соски. Между бедрами почти болело, когда она вспоминала, как пробуждалась его мужская сила, как его рот захватывал ее губы. Она представляла себе его мускулистую грудь с нежными завитками волос. Пыталась представить, как выглядит все его обнаженное тело, и ее лицо заливалось краской стыда. Эти мысли не оставляли ее, и в течение дня она нет-нет да и давала волю фантазии.

Как ни старалась, она не могла не думать о том, как приятно было чувствовать его внутри себя, его нежность, теплоту и твердость. Она не могла забыть ощущения восторга, которое пронизывало ее при каждом движении их тел. Ма была права! С любимым мужчиной это может быть очень хорошо.

На закате к ее фургону пришел Мозес, смущенно спросив, не надо ли ему посидеть с Ли, пока она будет готовить ужин для них с Уинстоном. Она уверила его, что как раз собиралась этим заняться. Отправила их с Ли прогуляться по лагерю, а сама тем временем поджарила кукурузные лепешки на свином жире. Это будет гарнир к тушеному кролику, которого она начала готовить еще днем.

Когда Лидия, Мозес и Ли подошли к фургону мистера Хилла, они немало удивились тому, что Уинстон сидит рядом с фургоном и преспокойно потягивает шерри. Лидия отказалась от предложенного ей стаканчика, но выразила радость по поводу очевидного улучшения здоровья мистера Хилла.

— Да, я чувствую себя намного лучше. — Он пробовал жаркое, похваливая Лидию. Закончив есть и отодвинув тарелку, он сказал: — Мозес рассказал мне о том, что случилось сегодня утром. Я никого не обвиняю. Я знаю, что такие вещи случаются и что обычно мирные люди в толпе ведут себя по-другому. Как бы то ни было, я хочу поблагодарить вас, Лидия, от всего сердца за то, что вы защитили Мозеса в мое отсутствие.

Она смущенно опустила глаза:

— Не нужно благодарности. Вы оба — мои друзья.

— Бывший раб и туберкулезник. Мозес, не думаешь ли ты, что такая молодая, красивая женщина могла бы найти себе друзей получше, чем мы с тобой?

Она засмеялась вместе с ними. Знали бы они, что у нее в жизни было совсем немного друзей, и они — в числе этих немногих.

Росс вернулся очень поздно, но Лидия еще не спала. Она услышала конский топот и, дождавшись, когда Росс подойдет к фургону, тихо позвала:

— Росс?

— Извини, я разбудил тебя.

— Вы узнали, кто убил Люка?

Он долго молчал, потом вздохнул:

— Нет, как я и думал, вокруг нет ни лагеря, ни следов, ничего.

Он стал разворачивать свой матрас.

— Почему бы тебе не лечь здесь, в фургоне? — спросила она нерешительно. — Если поднять брезент, здесь так же прохладно, как и снаружи.

Он не ответил, и она добавила:

— Я знаю, ты устал.

— Очень.

— Здесь ты лучше отдохнешь.

Он очень сомневался в этом, но все-таки забрался в фургон. Увидев это, Лидия бросилась обратно на свой матрас, чтобы он не думал, будто она чего-то ждет. В глубине души она надеялась, молилась, чтобы… Она наблюдала в темноте, как он снимает рубашку, ботинки и ложится у другой стенки фургона.

— Как вел себя Ли? Я его сегодня почти не видел.

Подавляя разочарование от того, что он не лег рядом с ней, Лидия ответила:

— Он запутал свои пальцы в моих волосах, и я думала, что никогда не распутаю их, не сняв с себя скальпа.

Он засмеялся, и в темноте его смех звучал приятно и спокойно.

— Не мудрено!

О, дьявол! Он не имел в виду ничего такого. Его слова повисли в неподвижном ночном воздухе. Росс сдерживал дыхание и надеялся, что она не обиделась.

Лидия, переживавшая из-за своей необычной внешности, неправильно истолковала его замечание.

— Я знаю, мои волосы не такие… Они не шелковистые и не золотые. — «Не такие, как у Виктории, « — мысленно добавила она.

— Они очень красивые, — сказал он мягко и пошевелил пальцами, вспоминая, как рыжеватые пряди обвиваются вокруг них.— Спасибо, — прошептала Лидия. В ее глазах стояли слезы. Он не так часто говорил ей комплименты. Этот она запомнит.

— Пожалуйста. — «Какой же ты чертов лицемер, — думал он. — Ты врешь, подыскивая вежливые фразы, а сам думаешь при этом, как хорошо тебе было с ней и как бы ты хотел опять напиться, чтобы посметь повторить все это». Злясь на себя, он бросил короткое «Спокойной ночи» и отвернулся.

Довольно долго каждый лежал в темноте, зная, что другой не спит, но не произнося ни слова. Росс так устал, что каждый раз, когда закрывал глаза, пытаясь заснуть, ему казалось, что они забиты песком. Наконец он услышал ее ровное дыхание и догадался, что она уже спит.

Плохо дело, думал он, переворачиваясь на спину, в надежде освободить ту часть тела, которая никак не давала ему заснуть. Его мужское естество мстило ему за глупое, навязанное себе воздержание. Время тянулось долго, и в ночной темноте Росс начал думать, что вел себя довольно глупо.

Да, у нее было прошлое. Но и у него тоже. Да, она не похожа на Викторию. Но у нее было многое, чего не было у Виктории. Они находятся в законном браке. При нынешней нестабильности местного управления и развод может затянуться надолго. Значит, они будут женаты еще долгое время. Что же ему делать? Жить как монах или покупать женщину на час?

Он вспоминал одинокую ночь в Буэннтауне и понимал, что не хочет этого больше.

Он хотел Лидию.

И может быть, если он ее получит, ему удастся избавиться от мучительных сомнений. В ту ночь, когда он добился ее, он был пьян. Возможно, его воображение разыгралось и на самом деле все было вовсе не так хорошо, как ему кажется теперь.

Кого ты хочешь обмануть? Невозможно напиться до такой степени.

Но это был хороший аргумент, чтобы подвинуться к ней, поцеловать, разбудить и…

Нет. Тогда она подумает, будто это все, что ему от нее нужно. И хотя его тело страстно желало удовлетворения, это было не единственное, чего он хотел от Лидии. Ему стали необходимы ее спокойная деловитость, еда, которую она ему готовила, ее забота о Ли. Всего этого он тоже хотел. И еще ему очень нравилось, как она его слушает. Это придавало значительность всему, что он говорил. Ему нравилось, что она беспокоится о нем, когда ему приходится уезжать, как, например, сегодня. Он хотел, чтобы ему принадлежало не только ее тело, но и душа.

В одном он был уверен: дальше так продолжаться не может, или он совсем свихнется, если будет и дальше жить с этим вечно раскаленным стержнем в штанах. Рано или поздно он опять сорвется, как в ночь на Четвертое, а ему ни в коем случае не хотелось вновь увидеть страх на ее лице.

С завтрашнего дня он будет обращаться с ней как с женой, и затем, возможно, она сама станет больше чувствовать себя его женой, и в конце концов все уладится. Завтра же с утра он начнет осуществлять свой план. Что, если ему разбудить ее поцелуем? Да. Утром.

Он уснул, ощущая вкус этого поцелуя на губах.

Но утром ее не оказалось в фургоне.
Сандра Браун