Поезд в никуда

Черной ночью белый вальс метели,
Поезд своей мощью рвет пургу.
На плацкартной скомканной постели
Я заснуть никак все не могу.
 
Где-то там, в дали, под этим снегом
Ночью зимней спит моя страна.
Под декабрьским почерневшим небом
Провожает старый год она.
 
И над стройным шпилем Петергофа
Звезды так же водят хоровод.
В этом всем одно лишь только плохо –
Не встречать нам дома Новый год.
 
И, укрывшись юнкерской шинелью,
Уж и не пытаюсь я заснуть.
Я любуюсь бледною метелью,
Что нам преграждает нынче путь.

Она бьется в окна сильным ветром,
Заглушая стук стальных колес.
И мне чудится, что с каждым метром
Все слабее тянет паровоз.
 
Видно, так и не усну сегодня,
Буду думать, думать до зари.
До рассветной благости Господней,
Стук колес считая – раз, два, три….
 
Раз, два, три – и все теперь иначе.
Раз, два, три – и жизнь летит к чертям.
И душа моя стремится с плачем
Возвратиться к дому и к друзьям.
 
Возвратиться в свой родимый город,
По брусчатке звонкой прошагать.
Разум возбужденно ищет повод
В тамбуре стоп-кран скорей сорвать.
 
И бежать, хватая мерзлый воздух,
Загребая сапогами снег.
В город свой, заброшенный и мерзлый –
Сколько хватит сил на этот бег.

В Петроград, откуда мы бежали,
Где теперь уже другая власть.
Та, что пощадила бы едва ли,
Только бы поиздевалась всласть!
 
Оголтелое, шальное стадо,
Что теперь в России у руля.
Не поймут они, да и не надо –
Что такое Русская земля.
 
Ненавистный руша строй царизма,
Пылкостью вождя ослеплены.
Будут строить «праздник» коммунизма
На костях растоптанной страны.
 
Там сейчас погромы и убийства,
Где расстрелы, где безумный бунт.
От такого жуткого злодейства
Все святые нас не сберегут.
 
Верно, было б правильней, по чести
Следовать примеру Колчака.
Умирая в сердце с жаждой мести,
Оставаться дома на века…
 
Ну а мы избрали жизнь иную,
В заграничных сытых городах.
Там, где будем слышать речь чужую,
А Россию видеть лишь во снах.

Черт-те что, иначе тут не скажешь.
Как же так? Все поколенья зря.
Но судьбе-злодейке не откажешь –
Гонит нас из дома – за моря.
 
Я пошел по темному вагону,
В тамбур, из котла испить воды.
Тут и там полковничьи погоны,
Да и генеральские гербы.
 
И у всех растерянные лица,
И у всех тревога и испуг.
Все они покинули столицу,
Потеряв свою надежду вдруг.
 
Золотые щетки эполетов,
Серебро крестов и седины.
Бросив все, разъехались по свету,
Изгнанные из родной страны.
 
С женами и семьями, с узлами –
Все, что удалось в бегах спасти.
Бесполезно утешать словами
В этом страшном, мерзостном пути.
 
От таких раздумий гасла вера.
Как-то оглянувшись невзначай,
Я в купе увидел офицера,
Одиноко пьющего свой чай.
 
В офицерской строевой шинели
Со следами споротых погон,
Он курил, открыв окно метели,
Словно бы впустив ее в вагон.
 
Огонек неяркий сигареты,
Крепкий дым, что горек как печаль.
Курит, в ожидании рассвета,
Безучастно, мрачно смотрит в даль.
 
«Разрешите, Ваше благородье?!»
Я спросил и взял под козырек.
«Да у нас тут не казарма, вроде.
Заходите, юнкер, на чаек.»
 
Встал он, опершись на подоконник,
И промолвил с тяжкою тоской:
«Это я в России был полковник,
А теперь – черт знает кто такой…
 
Что же, юнкер, вижу, Вам не спится?..
Ну так это мне легко понять.
Нынче было б легче застрелиться –
Совесть, воспаленную унять.
 
Нам сейчас не дрыхнуть бы в вагонах,
Убегая в заграничный мир.
Даром, что мы в золотых погонах.
Каждый здесь сидящий – дезертир.
 
Расстрелять бы к черту всех нас, право!
Прямо здесь, в заснеженных полях!
Бросить в придорожную канаву
Трупы в генеральских кителях.
 
Мы забыли Каппеля отвагу,
Бросили к чертям свои полки.
Предали имперскую присягу,
Словно напугали нас штыки.
 
Словно не для этого когда-то
Шли мы гордо в юнкерском строю.
Позже, молодые лейтенанты –
Познавали мы себя в бою.
 
Может статься, что рассудят внуки,
Мол, кресты нам раздавали зря.
Если бы не опустили руки,
Мы б еще могли спасти Царя!
 
Мы б еще могли спасти Россию,
Расстреляв тогда бунтовщиков.
Нам тогда еще хватало силы
И хватало верности полков!
 
А теперь бежим, бежим в испуге!
Гонят нас отребья, мужики…
Нет бы лучше взять знамена в руки
Да поднять казачие полки.
 
Ну так мы же, сударь, гуманисты!
Слизняки мы, проще говоря.
А страною правят коммунисты,
Непотребства вкруг себя творя.»
 
Я сидел и слушал офицера,
И душа горела, как в аду.
Он сердился и корил не в меру
Нас самих, за нашу же беду.
 
И я мыслей собственных боялся.
Будет впредь в душе твоей провал,
Если вдруг ты разочаровался
В том, что раньше истинным считал.
 
Все эти погоны и мундиры,
Все эти кресты и ордена…
Больше для меня не командиры
Те, кого я почетал вчера.
 
Я теперь уже и сам гражданский,
Мне свои погоны не носить.
Полк наш – образец элиты царской-
Никого не сможет защитить.
 
Ни к чему теперь уже знамена,
И не будет никакой борьбы.
Будут лишь души-подранка стоны
На осколках канувшей судьбы.
 
Что же лгать, домой мы не вернемся.
Нам судьба – почить в чужой земле.
Светит там совсем другое солнце,
И рассвет чужой встает во мгле.

И усеют чуждые просторы
Кладбищ русских белые кресты.
Так закончим мы стремленья, споры
В чаяньях несбыточных, пустых.
 
И без нас в России будут годы
Новой жизни все быстрей бежать.
Ну а мы, изгнанники свободы,
Будем под чужой землей лежать.
 
Дай то Бог, и то была бы радость
Нам, оставшимся в судьбы плену,
Что простят потомки нашу слабость –
Не сумевшим уберечь страну…