Кукла

                Алле

Ты позволяешь любить себя, но не позволяешь любить себе, и нежность, рассыпанная по этой квартире, никогда не прорастет счастливой взаимностью. Просишь ласки, расстилаешь покрывало и пытаешься улечься, не поджимая длинных ног. Может показаться, что все идет по плану, но это продолжается лишь до того момента, пока ты не раскрываешь глаза и не начинаешь спрашивать глупости.
Непонятно, что руководит тобой. Пытаешься ли ты просто следовать букве или показываешь неприступность крепости?
Мы гуляли с тобой, смотря, как дети запускают красные и синие самолеты. Эти небольшие воздушные корабли, первые суда будущих пилотов, едва перелетали горки и качели, и, сделав несколько кругов, врезались носом в песочницу. А ты говорила и говорила о том, что давно подменила настоящие ощущения ложными и потеряла ориентир. Я чувствовал, что граница пройдена, ибо это та степень откровенности, перейти которую часто не решаются и близкие люди. В то же время откровенность эта вызывала непонимание и отторжение. Что должно было случиться с цветущей женщиной, чтобы она шла на акты самонасилия, заставляя идти себя против своей природы?
Своим положением, видом и цветом, предметы, находящиеся вокруг, напоминают хозяйку. Белый лист с раскрашенным индийским цветком, лежащий на кухонном столе; тетради и блокноты с деревьями и ветками, на которых прописаны цели и следующие шаги, подушки, оставленные на полу после йоги. Все в этой квартире, словно носит твою печать, пусть и невидимую чужому глазу.
Ты даешь себя целовать, но твои губы едва размыкаются, оставаясь жесткими и неподатливыми. Раскрываешь глаза в неожиданный момент, вставляешь пустые и ненужные слова и встаешь в позу серой действительности. Невпопад оживляешься, не к месту громко говоришь, начинаешь фальшивить в эмоциях.
Механическая кукла может делать три-четыре движения, говорить "мама", просить кашу и двигать руками. И для пластикового тела, лишенного души и ума, она действительно хороша. Но может ли женщина из плоти и крови ей уподобляться?
Ночь — время игр. Сопротивление падает, и крепость сдается. Все, что, казалось, так надежно прикрывало прекрасное тело бессильно и одно за другим падает на пол. Как мы дошли до самого искреннего и откровенного момента на этом трамвае лжи, который должен был развести нас по разным местам? Думать и сомневаться всегда нужно в меру. Бывают моменты, когда мысли и противоречия лучше свести к условности и, оставив их до поры до времени в ничтожности, наслаждаться процессом. Но этот не тот случай. Кажется, что присутствующее давление скоро расплющит и разорвет нас на куски.
Твое тело восхитительно, и в этом не может быть никаких сомнений. Это лучшее, что когда-либо приходилось видеть или знать. Но отзывается ли оно? Задаешься и вопросом: насколько настоящим и человеческим является сердце, звук которого так отчетливо доносится из-под этой груди?
Думая над сказанным и наблюдая за тобой каждый день, я ловлю себя на мысли, что познакомился с живой куклой, словно бы сбежавшей от отца-ученого, создавшего ее в лаборатории в дождливый пятничный вечер.
Ты талантлива и голосиста: пишешь музыку и песни, играешь на синтезаторе и успешно выступаешь перед публикой, варишь суп и пытаешься быть человеком. Но, видимо, никто не объяснил тебе, что куклам не дано самого главного — души. А без нее стать человеком невозможно. Ее нельзя купить, продать, обменять найти (она дается с самого рождения). Душа просто должна в тебе быть! Ибо есть она у всего живого: у ветлы, доживающей век на склоне оврага; у мыши что бежит по картофельному полю; у девушки, слушающей музыку в вечернем троллейбусе.
Но, когда на улицу ложиться тьма и зажигаются фонари, наступает время отдыха и переосмысления. Мысли о кукле вытесняются и заменяются светом в окне и незнакомками, которые задергивают шторы, ветром и каплями дождями, заставляющими спешить домой, неделей, каждый день которой будет полной корзиной. И как же хорошо, что можно вырваться! Как же здорово, что есть эта свобода!