Аониды 6

Что (у кого) ещё?!
Мандельштама (есть и ещё одно – помимо «Ласточки») и Бродского (а как же!) отложим на посошок.
Те, что у Сигизмунда Кржижановского – не в стихах, но в забавном сопоставлении. Зараз адшукаем...
«Штемпель: Москва». 13 писем в провинцию. Опубликовано в 1925-м.
Кстати, – интересный автор. Сигизмунд Доминикович (1887-1950).
По всему – поляк поляком. Родился в Киеве. До Революции (или – как там её...) служил помощником присяжного поверенного в Киевском окружном суде. После... После – Литература. Скромно. Почти не печатаясь. Исключительно (?) на русском.
Начинал со стихов (ещё будучи студентом). Потом обратился к прозе.
Театрал (и жена – актриса). Для театра в основном и работал. Одну пьесу даже поставили на сцене («Человек, который был Четвергом (по схеме Честертона)», 1923). Либретто для опер...
Ещё писал сценарии для кино. Почти всё – «вхолостую» (в стол). Хотя... Пользовали, но в титрах не указывали.
Все повести и новеллы (кроме «Штемпеля») ожидали своих 90-х. Уже – после него.
Впрочем, работы по истории и теории литературы и театра публиковались (в газетах и журналах). Отдельной брошюрой вышла «Поэтика заглавий» (1931). Как герменевту, не мешало бы её откопать.
В Союз писателей был принят (1939). Не репрессирован (мабыть, и хорошо – к этому – что шибко не печатался). Последние годы (да уже сначала сороковых) писал мало. Очерки о Москве военного времени да переводы стихов с польского, чем и зарабатывал на жизнь.
Умер Жигимонт (Сигизмунд) в Москве. 28 декабря (1950). Место захоронения неизвестно (опять-таки, притом что репрессиям не подвергался).
Вдова (Анна Бовшек) архив сохранила...
Итак, Аониды Кржижановского. Из Письма четвёртого («Штемпель»).

[Нашел: Глядея. В заклятии против лихорадок помянуты старец Сисиний и тринадцать сестер-трясовиц. Так вот одна из них – Глядея.
У нас, как у нас. Не Геликоны и не Парнасы, а семью кочками из болот и грязей – древнее московское семихолмье; вместо песен цикад – укусы малярийных комаров; вместо девяти Аонид – тринадцать сестер-трясовиц.
Аониды учат мерно пульсирующему, в метр и ритм вдетому стиху; трясовицы знают, как пролихорадить и порвать строку, всегда у них трясущуюся, нервно роняющую буквы. Заклятия не берут трясовиц. Они живы. И близко: тут. Встречи с ними опасны. Но всего опаснее – с Глядеей. Глядея умеет одно: глядеть и учит только одному: глядеть. У людей глазницы не пусты, но глаза в них то пусты, то полны, то видят, то не видят, то рвут лучи, то позволяют им срастаться снова; то опускают веки в сон, то раскрывают их в явь. У Глядеи голые глаза: век нет – оторваны.
Для других зори затухают и вспыхивают, небо то в лазури, то в звездах, вещи то уходят во тьму, то возвращаются под удар солнечных лучей. Но для Глядеи нет ни роздыха, ни сна, ни ночи: непрерывно, бесперебойно, вечно видение Глядеи. Те, кто стыдятся, стыдясь, потупляют веки: безвекой Глядее нечего потуплять.
И потому многие зовут ее бесстыдной. Это правда: трясовица не слишком стыдлива: смотрит ровным, немигающим взглядом – и в проступь лазури, и в дыры отхожих мест; и в стыдное, и в чистое; на гнус и на святость. Но Глядея чиста, потому что знает великую муку видения: солнце хлещет ее по голым глазам лучами; блик к блику; образ к образу; без щелей, остановок; но Глядея не просит защиты от солнца и несет без ропота свой великий и тяжкий труд видения. Если она, блуждая с обнаженными зрачками по ночным улицам города, не гнушается «Москвой кабацкой», то не потому, что в кабаках и ночных трактирах этой Москвы пьют и любят за деньги, а потому, что там не спят – умеют хранить Глядеев завет бессонниц.]

У него там и без этого – много интересного. А в этом...

вместо песен цикад – укусы малярийных комаров...

Что-то это мне напоминает. Как «боевых комаров из американских биолабораторий» (выдуманных уже покойным генералом Кирилловым), так и «жужжание пчёлок-аонид».
К последним (и именно с жужжанием) клеится и одна вещица, посвящённая Кржижановскому. Евгении Вежлян (Воробьёвой) (не факт, что её – буду уточнять). «Жужжания Кржижановского». Так и называется! Гадом буду, прочитаю. И что-то оттуда притяну. Будь оно прямо к аонидам, будь только в герменевтский переклик с фамилией (да и именем – Жигимонт) загадочного поляка.
А вот он (этот текст) и передо мной. Введение в мир самого признанного из непризнанных писателей...
Но... О том – после паузы.

25.12.2024