В объятиях заката
В начале Лидии показалось, что Ли просто утомила суматоха, царившая в лагере. И только позже, уже собираясь кормить его на ночь, она поняла, что он голоден. Мало молока.
Она выжала ему все остатки — и он наконец уснул на ее груди. Усталая и все еще не успокоившаяся после происшедшего на пароме, она так и уснула с Ли на руках, не в состоянии даже уложить его в колыбель или снять на ночь с себя одежду.
Разбудил ее поздний приход Росса. Еще не совсем понимая, бодрствует она или спит, она заметила только, что от него пахнет виски. На следующее утро он жаловался на страшную головную боль, в то время как Ли заливался голодным плачем.
— Покорми его, ради всего святого, — поморщился он, натягивая сапоги.
Лидия не была уверена, есть ли у нее молоко, но, расстегнув блузку, дала Ли грудь. Страшась того, что подумает о ней Росс, если узнает, что молоко исчезло, она, повинуясь инстинкту самосохранения, набросилась на него первой.
— Если бы ты не напился так вчера вечером, голова бы и не болела.
Росс встал, жмуря опухшие веки, и, стараясь не обращать внимания на головную боль, начал пробираться к выходу из фургона.
— Я не напился. Но старался изо всех сил. — С этими словами он вышел.
Через минуту Ли уже снова визжал от голода, личико его раскраснелось, маленькие ножки и ручки требовательно молотили воздух. Лидия не знала, как быть. Она вообще мало что знала о детях — кроме того, чему научилась, ухаживая за Ли. Что обычно делают матери, если молоко у них пропадает? Кормят коровьим? Да, но как раздобыть его, чтобы не узнал Росс?
Сидя на полу и прижимая к груди кричащего Ли, она пыталась укачать его, спела ему все колыбельные, которые знала. На некоторое время он уснул — затем голод снова взял верх, и Ли опять заплакал.
— Да что с ним такое сегодня? — удивился Росс, взбираясь в фургон.
— Не знаю, — солгала Лидия. — Может быть, живот заболел. Или вчерашний праздник так на него подействовал.
Глаза их на миг встретились — во взгляде каждого читалась память о поцелуе. Поспешно, с виноватым видом оба отвели глаза в сторону.
— О завтраке не беспокойся, — сказал Росс. — Мне есть не хочется. Сварю кофе, а ты успокой пока Ли.
С этой задачей оказалось нелегко справиться. Время шло, и плач ребенка становился все громче. Проехавший мимо Бубба увидел Лидию, сидевшую в неприбранном фургоне. Держа на руках ребенка, она пыталась успокоить его. Но она знала, что никакие ее усилия не помогут решить эту проблему.
Во время полуденного привала к фургону Коулмэнов подошла Ма.
— Этот молодой человек вопит сегодня все утро. Интересно, что с ним такое?
Оглянувшись на Росса, который налаживал упряжь коренника, Лидия, вытирая слезы, прошептала:
— Ма, только вы сможете выручить меня. У меня пропало молоко. И он голодный.
Ма уставилась на девушку и поначалу даже не смогла найти слов.
— Ты точно уверена? А когда именно, не помнишь?
— Прошлой ночью. Даже не хватило, чтобы как следует покормить его перед сном. А утром он совсем ничего не ел. Что же мне теперь делать?
Ма перехватила испуганный взгляд Лидии в переднюю часть фургона, где Росс беседовал в это время с мистером Коксом. Волноваться было из-за чего, но Ма не хотела пугать Лидию еще больше.
— Я попрошу у Норвудов немного молока — у них ведь корова, мы и дадим его Ли. Так что не переживай так — это никому из вас на пользу не пойдет. Поговори с ним — да поспокойнее, потише. А то он чувствует, что с тобой что-то не так, ему и самому тревожно.
— А вы не скажете…
— Нет. Уж не сейчас — точно, — сказала Ма, поднимаясь.
Когда первые фургоны уже тронулись, Ма вернулась.
— Я, пожалуй, побуду с Лидией и Ли — может, ему станет получше.
— Спасибо, Ма, — обернувшись через плечо, поблагодарил Росс. Он уже отпустил Буббу. — А он что, заболел?
Меж его темных бровей появилась тревожная складка, и Ма в душе улыбнулась мужской уязвимости — а ведь они так хотят казаться невозмутимыми и равнодушными ко всему.
— Да нет, что-то забеспокоился просто. Думаю, ничего страшного.
После некоторых усилий Лидии удалось, держа Ли у груди, и вроде бы кормя его, заставить его взять губами соску, к которой Ма пыталась приучить его еще на второй день после его рождения. Сделана она была из старой резиновой перчатки, натянутой на горлышко маленькой бутылочки. Ли какое-то время кашлял и отплевывался, но потом вроде смирился с неизбежным. Изголодавшийся, он сосал долго, пока не насытился, а потом мирно заснул.
Затем Лидия и Ма составили расписание. Ма будет приносить молоко каждое утро, когда Росс уходит посмотреть лошадей. Если Ли проснется до этого и начнет шуметь — ну что ж, пусть. Еще одну бутылку Ма будет приносить днем, и две — на ночь. Передать их незаметно Лидии она как-нибудь умудрится.
В первое же утро, когда Лидия готовила завтрак, стараясь не обращать внимания на заходившегося в крике Ли, Росс, брившийся неподалеку, заметил:
— Что сегодня с тобой — почему он так кричит? Разогнувшись, она отбросила назад кудрявую гриву волос. С длинной вилки в ее руке свалился кусок бекона.
— Со мной ничего, и я буду очень благодарна, если ты не будешь с утра разговаривать со мной таким тоном. Ты как будто в чем-то обвиняешь меня. — Уколы совести и жар костра окрасили ее щеки ярким румянцем.
Росс молил Бога скрыть от него это зрелище здоровой женской плоти. Его тело отзывалось на него сводящим с ума напряжением каждого мускула.
— И полезно, если даже ребенок заплакал, не бросаться сразу его укачивать, — продолжала она. — Зато так он не будет балованным. — По крайней мере, именно так Ма наказала ей отвечать, если Росс заметит необычное беспокойство ребенка.
Росс вытер со щек мыльную пену. Она, конечно, права — но он в то же время хорошо помнил, каково без родительской ласки, когда рассадишь локоть, а рядом нет мамы, чтобы подуть на него, — у нее другие заботы. — Ты все же постарайся, чтобы он не плакал так долго — подойди, посмотри, что с ним.
— Думаешь, я оставила бы так его плакать, если бы не знала, что с ним все в порядке?
Росс сложил полотенце и надел шляпу.
— Твое дело, первое и главное — о нем заботиться. Или ты забыла, ради чего меня заставили взять тебя в жены? — Он зашагал в направлении временного загона.
— Скотина! — прошипела Лидия сквозь зубы.
— Может, и так, — раздался позади нее голос Ма. (Лидия обернулась — она не думала, что кто-то ее услышал.) — И чуть что — кипятится, как чайник. Но каков бы он ни был, он ведет себя странно — и чем дальше, тем больше. Вот, например, когда переправлялись через реку: я в жизни не видела, чтобы кто-нибудь так перепугался, как он, когда ему сказали, что с тобой что-то неладно. А когда вышел из фургона, вид у него был — как будто обухом промеж глаз дали. — Она проводила взглядом скрывшуюся меж деревьев фигуру Росса. — Интересно, и чего он так мается? Ну, давай кормить нашего малыша.
В первый день расписание сработало превосходно — тем более что Росс почти все время был занят. С вечерней бутылкой оказалось сложнее. Лидии пришлось повернуться к нему спиной и расстегнуть блузку, как будто она дает Ли грудь, а затем осторожно вытащить заранее припрятанную бутылку. Росс, правда, ровным счетом ничего не заметил. Но утром Лидия поделилась с Ма новой заботой.
— А что вы говорите Норвудам?
— Сказала, что один из моих приболел, вот я и решила раздобыть для него свежего молочка.
— Но вам же приходится платить им, верно?
— Пара монет у меня найдется. Так что об этом не беспокойся. Отдашь потом, когда мистер Коулмэн все узнает.
Лидия вздрогнула.
— Нет, только не это.
— Но он ведь рано или поздно узнает, Лидия. Ты не сможешь притворяться все время.
— Да, но не сейчас, Ма, пожалуйста.
План их работал с успехом целую неделю.
После одного особенно трудного дневного перехода караван расположился лагерем на берегу небольшого ручья с прозрачной, точно хрусталь, ледяной водой. Росс беседовал за чашкой кофе со Скаутом, когда к фургону подошла Ма, неся в кармане фартука очередную бутылку.
— Пойдем прогуляемся, посидим у воды в тенечке.
Лидия с радостью согласилась с ее предложением. Западный Арканзас, по которому они сейчас ехали, был необычайно красив. Луга, покрытые пестрым ковром диких цветов, окаймляли зеленые рощи с густым подлеском. Дичь водилась в изобилии. Росс, сыновья Лэнгстонов или другие мужчины, кому выпадала очередь отправляться за провизией, редко возвращались с пустыми руками. Вечернее меню уже не отличалось однообразием. Проезжая какой-нибудь город, они неизменно посылали туда кого-нибудь — купить хлеба, картошки, иногда позволяя себе даже такую роскошь, как свежие яйца.
Наконец Ма и Лидия нашли большой дуб и уселись под тенью его ветвей в густую высокую траву. Лидия усадила Ли на руки и дала ему соску. К коровьему молоку Ли привык на удивление быстро — и с каждым днем щечки его становились все более круглыми.
Ма принялась рассказывать про одну из своих давних болячек — как ее беспокоит Бубба, который волочится за девчонкой Уоткинс. Лидия рассеянно слушала, но мысли ее были далеко. Поэтому, заметив позади Ма какое-то движение, она не сразу подняла взгляд, но тут же тело ее напряглось, как пружина: перед ней стоял Росс. Он смотрел на сына, и ярость, пылавшая в его зеленых глазах, словно пригвоздила Лидию к стволу дерева.
— Что это, черт побери, такое? — процедил он, указывая на соску.
— А на что это, по-вашему, похоже? Коровье молоко, — ответила Ма. — Лидия, дай-ка мне малыша. Я с ним сойду вниз, к речке, да спокойно его там докормлю, а то, боюсь, если он останется здесь, то наверняка начнет срыгивать.
Руки Лидии дрожали так, что она с трудом положила ребенка в протянутые руки Ма. Испуганный взгляд не отрывался от пылавшего яростью лица Росса. Его брови нахмурились так, что почти закрыли глаза. Прикушенная от гнева губа исчезла под усами; было видно, как играют под натянувшейся кожей мускулы.
— Почему ты кормишь Ли из бутылки?
Стараясь избежать его горящего взгляда, Лидия опустила глаза, нервно теребя побелевшими пальцами юбку.
— У меня пропало молоко, — ответила она едва слышно. Ругательство, сорвавшееся с его губ, заставило ее вздрогнуть.
— Когда? — отрывисто бросил он.
— Когда переправлялись через реку. Ма говорит…
— Больше недели?! — Его рычание спугнуло с веток дуба семейку соек, и они сердито на него зачирикали.
— Да.
— Прямо через день после свадьбы. — Он рассмеялся злым, ядовитым смехом.
Лидия взглянула на него и нервно облизнула губы.
— Через… несколько дней.
Облокотившись о ствол дерева, он взглянул вверх, в путаницу ветвей, как будто прося у небес ответа, за какой грех посылают они ему эти бесконечные несчастья.
— Значит, теперь я привязан к тебе — жене, мне на дух не нужной, а ты даже не способна делать единственное, ради чего я на тебе женился?
Это заставило Лидию вскочить на ноги.
— А тебе не приходило голову, что я тоже к тебе привязана?
— Это совсем не то.
— Совсем не то, уж конечно. Это черт знает во сколько раз хуже!
— Вот как? Да кому нужна жена, которая ругается, как торговка?
— А это я у тебя научилась!
Он предоставил ей шанс освоить еще несколько весьма цветистых оборотов, прежде чем спросил:
— А почему ты… твое… твое молоко… — При взгляде на ее грудь его вновь пробрала дрожь. Взяв себя в руки, он резко спросил: — Женщины кормят обычно долго. А с тобой что такое?
— Ничего.
— Да уж наверняка что-то — иначе бы у тебя до сих пор было молоко.
— Ма говорит, оно исчезло во время переправы. Потому что я испугалась, переволновалась и еще… — Ее голос дрогнул при воспоминании о тех минутах, что провели они тогда в фургоне.
Раздосадованный напоминанием о том, что он безуспешно пытался забыть целую неделю, он отвернулся, чтобы не смотреть на нее. Он не хотел видеть ее глаза — он так хорошо помнил, как смотрели они на него до и после того поцелуя. Не хотел видеть ее волосы, рыжим пламенем окружавшие голову, он помнил, как гладили их его пальцы. Ее рот — потому что даже сейчас он чувствовал его вкус. Старался не смотреть на лиф ее платья — потому что помнил, каким мягким и податливым было под ним ее тело.
Проклятье! Он не желал помнить ничего о тех минутах — и помнил все. Память мучила его всю неделю, то затихая, то просыпаясь, заставляя вспоминать самые мелкие подробности.
Лидия воспользовалась неожиданной паузой.
— Ма говорит, что так иногда бывает. Если, например, женщина испугается, как я тогда на пароме, такое может случиться. Но с Ли все в порядке, — поспешила добавить она. — Он уже привык к соске. И от коровьего молока у него ни живот не болит, ничего. Растет прямо не по дням, а по часам. Он…
Росс резко обернулся.
— Но дело все в том, что я на тебе женат, а я вовсе не хочу этого. Я уже был женат. На женщине, тихой нравом и никогда не повышавшей голоса — на настоящей леди. Она и причесывалась, как подобает леди, и она бы не… — Он замолчал. Он хотел сказать, что Виктория не позволила бы ему целовать себя с той необузданной страстью, с какой целовал он Лидию, но говорить этого ей не следовало. Он не желал признаваться, что помнит об этом.
И если он намеревался ранить ее, нанести самую горькую обиду — ему удалось сделать это. Лидия предпочла бы, чтобы он отстегал ее ремнем, как Клэнси, — ведь боль чувствует только тело, и она вскоре проходит. Но Росс причинил ей боль, равной которой она не знала: он напомнил ей о том, кто она и кем всегда останется, какую бы одежду и чье бы имя ни носила. В душе она всегда будет для него шлюхой.
Но раненое животное может стать и опасным. Блеснув глазами, в которых отразилось расплавленное золото закатного солнца, она, вскинув голову, откинула назад растрепавшуюся гриву волос.
— Для меня это тоже оказалась неважная сделка. Я ненавижу вас, все ваши выходки и то, как вы делаете больно людям без всякой на то причины. Подозреваю, что вы на самом деле ничем не лучше меня — и вот именно этого вы и не можете вынести, мистер Коулмэн.
Хрипло зарычав, Росс шагнул к ней. Ее первым стремлением было бежать, скрыться от него и его страшных глаз, но и она, в свою очередь, разъярилась достаточно, чтобы презреть здравый смысл.
— И я не могу придумать ничего хуже, чем всю жизнь быть твоей женой! — крикнула она. — Ты… ты… ты… просто блудливый мужлан!
Росс застыл на месте, широко раскрыв рот — как будто сухожилия, поддерживавшие его нижнюю челюсть, разом лопнули.
— Добрый вечер, миссис Коулмэн, мистер Коулмэн.
Голос Уинстона Хилла словно освежил воздух, в котором усилиями Лидии и ее мужа уже будто чувствовался запах серы. Приветствие Хилла звучало сердечно, но, обернувшись к нему, они наткнулись на его пристальный, настороженный взгляд. Мужчины напоминали двух боевых петухов, стоящих друг против друга и уже готовых пустить в ход шпоры.
Лидия пыталась успокоиться и скрыть смущение, деловито принявшись расправлять складки на юбке. Росс Коулмэн закусил кончик правого уса.
— Привет, Хилл, — промолвил он наконец, затем кивнул Мозесу.
Быстрый кивок Лидии предназначался обоим сразу.
— Прекрасное место, не правда ли?
— О да, мистер Хилл. — Лидия тяжело дышала. Она ведь была уже готова отхлестать Росса по его самодовольной физиономии. Что, если бы мистер Хилл вдруг не появился? И неужели он слышал все те оскорбления, которые кричал ее муж? Она готова была умереть от стыда и надеялась, что жар, проступивший на ее щеках, не очень заметен. — Здесь цветы… такие красивые, — произнесла она в тщетной попытке сгладить неловкость.
— Я вот эти только что сорвал у реки. Возьмите, миссис Лидия! — Мозес протянул ей букет. — У вас в фургоне будет красивей.
Она искоса взглянула на Росса. Его лицо было твердым, как гранит.
— Спасибо, Мозес, — поблагодарила она, принимая охапку цветов и машинально их нюхая. Цветы щекотали нос, и, чихнув, она смутилась еще больше.
Мистер Хилл и Мозес рассмеялись. Росс смотрел на них с нескрываемым раздражением.
— Мозес просто в восторге от того, как вы понимаете лошадей, мистер Коулмэн, — сказал Уинстон. Не такой высокий, как Росс, из-за своей изящной, полной достоинства позы он казался выше. — Он ведь всегда работал только в доме. Я, конечно, ездил верхом, но никогда не имел дело с упряжкой из шести лошадей. Не смогли бы вы немного поучить его с ними управляться?
Росс нервно прочистил горло.
— Да смог бы, наверное.
— Я был бы очень обязан вам, мистер Коулмэн. Лучшего учителя мне не найти, — с чувством сказал Мозес.
— Я посмотрю, думаю, смогу вам помочь.
— Прекрасно. — Уинстон поклонился Россу, затем обратился к Лидии: — Вы уже были у речки? Там так прохладно и хорошо. Я с удовольствием вызвался бы сопровождать вас. Разумеется, с позволения мистера Коулмэна.
— Я… м-м… и сам вот хотел сводить туда Лидию.
Лидия, обернувшись, посмотрела на мужа — тому удалось вложить в эту фразу небрежность мужчины, который нередко ходит с женой прогуляться вечером. А когда его рука обвилась вокруг ее талии и слегка притянула ее к нему, Лидия готова была упасть в обморок.
— Ну что ж, тогда доброго вечера, — раскланялся Уинстон, приподняв шляпу.
— Доброго вечера, — закивал Мозес, отправляясь вслед за хозяином к лагерю.
Рука Росса тут же отдернулась, оставив Лидию в глубоком разочаровании. Прогулка с ним на реку показалась ей не такой уж плохой идей. Он ведь гулял в сумерках с Викторией, подумала она грустно.
Но эта прогулка, увы, приятной не будет. Она подумала, что сейчас, когда Хилл и Мозес ушли, свара начнется снова. Сил у нее уже не было — но на всякий случай она с вызовом взглянула на Росса: вдруг опять на нее набросится.
— Значит, блудливый мужлан? — спросил он неожиданно тихо.
— Что? — Ну ясно, он дурачит ее. И вовсе не сердится. Под усами притаилась усмешка.
— Где ты умудрилась услышать такое — и как тебя угораздило это повторить?
Эти слова в адрес Отиса и Клэнси Расселлов она часто слышала от не слишком расположенных к ним ближних. Лидии казалось, что если так называли этих двоих, то это худшее из существующих в мире оскорблений.
— А это… очень плохо? — тихо спросила она, глядя на него круглыми от испуга глазами.
Откинув назад голову, Росс громко расхохотался. В первый раз она видела, чтобы он так смеялся, и, удивленно похлопав ресницами, с удовольствием присоединилась к нему.
— Плохо, говоришь? — наконец сказал Росс, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Да, хуже не бывает. На твоем месте, если бы я хотел стать настоящей леди, я такого ни при ком бы не повторял. — Его снова начал разбирать смех, и, кое-как с ним справившись, он прислонился к дереву и сполз по стволу, присев на корточки. Выражения, с которым он сейчас смотрел на нее, она на его лице никогда прежде не видела. Оно было почти нежным.
— Черт возьми, Лидия, что мне делать с тобой? — Взъерошив волосы, он задумчиво покачал головой. — Бывает, я готов тебя убить, задушить собственными руками. А через минуту ты заставляешь меня так хохотать, как я, ей-богу, давно не смеялся.
Некоторое время он сидел, молча уставившись в землю, а она смотрела на него, желая — и не осмеливаясь — потрогать рукой его волосы, стереть со лба озабоченные морщинки.
Когда он снова взглянул на нее, лицо его уже опять стало бесстрастным.
— Видно, нам придется остаться вместе, пока не приедем в Джефферсон.
— Видно, придется.
А что потом? Спросить она боялась. Быть женой почти чужого мужчины, у которого каждую минуту меняется настроение, — не лучшая участь, но, по крайней мере, он не бьет ее. И чем быть совсем одной, как еще месяц назад, пусть лучше он будет рядом. Она уже начала скучать по нему, если долго его не видела, в каком бы настроении он ни являлся. — Прости меня за… за мое молоко. Но когда мы поженились, я и правда не знала…
Помимо воли глаза его остановились на ее груди — такой же гладкой, налитой и соблазнительной, как и прежде.
— Конечно, ты не знала, — ответил он. — И я сердился вовсе не на тебя, а так… на судьбу.
Сердился — потому что жена его умерла безвременно и несправедливо. Потому что женился на этой девушке, все время твердя себе, что она — шлюха, дрянь, и пытаясь убедить себя, что она не нужна ему. И еще потому, что, несмотря на все свои уверения, желал ее еще больше, чем раньше.
— А зачем ты сказал мистеру Хиллу, что сам отведешь меня к речке? И… обнял меня? — С последней фразой она обращалась уже скорее к собственным туфлям, потому что поднять на него глаза не было никакой возможности.
«Потому что я не хочу, чтобы он провожал тебя. Потому что я взревновал, как дьявол, едва он сказал об этом. Потому что это дало мне возможность дотронуться до тебя».
— Они с Мозесом, наверное, слышали, как мы ругались. А я не хочу, чтобы говорили, будто я плохо обращаюсь с тобой.
— А. — Горькое разочарование помешало ей сказать еще что-нибудь.
— Ну, пойдем к фургону. Ма и Ли, наверное, тоже сейчас придут.
К удивлению ее и собственному, он заставил ее взять себя под руку, чтобы она не упала.
— Более жалкого зрелища я никогда не видела!
На поверхости воды появилась светловолосая голова Буббы Лэнгстона. Он шумно отплевывался. А всего в нескольких футах от него расположилась на заросшем травой берегу Присцилла Уоткинс. Она сидела, опершись на отставленные назад руки и подобрав колени, не смущаясь тем, что мальчишке, плававшему в мелкой воде, были хорошо видны ее бедра и исподнее.
— Ты что, за мной шпионишь? И что увидала жалкого? — спросил Бубба, медленно выбираясь на берег. Перед тем как влезть в воду, он хотел сбросить с себя всю одежду и теперь благодарил небо, что сообразил оставить штаны.
— Ни за кем я не шпионю, — отрезала она. — Я просто сюда пришла немного проветриться. Трястись целый день в старом фургоне — такая пыль и жарища.
Присцилла сложила губы бантиком, зная, что это производит неотразимое впечатление на любого мужчину, и выпрямилась. Высоко подняв руки над головой, она потянулась, туго натянув платье на налитой груди. Из-под полуопущенных ресниц ее серые глаза сочувственно взглянули на Буббу.
— А жалкое зрелище — это твоя грудь, Бубба Лэнгстон. На ней нет ни единого волоска. Я видела, как купался в реке мистер Коулмэн. У него везде волосы. На груди, под мышками. И еще на таких местах, которые молодой девушке не полагается даже видеть. — Она зевнула, изображая смертельную скуку, в то время как глаза ее зорко поглядывали на нервно запрыгавший кадык Буббы.
— Знаешь, что было бы действительно здорово? — спросила она, внезапно оживившись. — Я, наверное, сейчас сниму туфли и поболтаю в воде ногами. Мы, девочки, не такие счастливые, как мальчишки. Мы не можем раздеться до трусов и купаться, где только вздумается.
Бубба, как зачарованный, смотрел, как она, развязав тесемки, стащила туфли. Задрав юбку, она начала снимать чулок. Все тело Буббы одеревенело, когда ее руки спустили чулок от колена до щиколотки. Наконец с чулком было покончено, и, увидев ее обнаженную белую ступню и голень, Бубба решил, что сейчас скончается.
Зажмурившись, она опасливо погрузила ногу в быстро бегущую воду речки. Затем, сладострастно приоткрыв глаза, лениво облизнула языком губы. Бубба, застонав, двинулся в ее сторону, зайдя при этом по пояс в воду.
— Присцилла.
Не обращая на него внимания, она начала снимать второй чулок. Наконец ее юбки оказались подобранными до пояса, а ступни болтались в прозрачной воде.
— Это почти так же здорово, как кое-что еще — правда, Бубба?
Бубба уже плохо соображал и не понял смысла ее вопроса.
— На моей тоже есть волосы.
Она недоверчиво усмехнулась.
— Вовсе и нету.
— Есть.
Он стоял от нее всего в нескольких дюймах, и, болтаясь, ее ступня то и дело задевала его бедра и перед его штанов. О Боже, он точно сейчас умрет!
— Вот, видишь?
Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть его грудь.
— Да, теперь вижу. Есть несколько волосков — вот, и вот… — Она посмотрела на его пылающее лицо, по-прежнему прикрывая глаза ресницами. Понизив голос до мурлыкающего шепота, она спросила: — А ты чувствуешь, как они растут там? Какие они на ощупь?
Язык Буббы точно распух во рту и, казалось, разучился двигаться. Даже если бы от этого зависела его жизнь, он сейчас не смог бы и плюнуть. Но тем не менее хрипло выдавил:
— Потрогай — увидишь.
В глазах Присциллы загорелся победный огонь; она оглянулась через плечо.
— А если я потрогаю, ты никому не скажешь? Даже своему противному братцу?
— Клянусь, — отозвался он, вложив в это слово всю преданность апостола, присягающего верховному божеству.
— Ну хорошо. — Протянув руку, она поднесла ее к груди Буббы, но в последний момент отдернула. — Нет, не могу! Боже, она убьет его!
— Можешь! — умолял он. — Просто потрогай.
— Очень жестоко заставлять меня делать так, Бубба Лэнгстон, — сказала она с упреком.
Но Бубба зашел уже слишком далеко, чтобы осознать, что ему намеренно отводят роль соблазнителя. Он чувствовал в эту минуту лишь обжигающее прикосновение пальцев к его груди. Тело его словно налилось белым пламенем; мужская сила безжалостно натягивала мокрые штаны. Если бы вода не доходила ему до пояса, она бы увидела, как велика ее власть над ним. Как раз в этот момент ее ступня коснулась его промежности.
— О, Бубба, — произнесла она, закрыв глаза и дав пальцам продвинуться чуть подальше. — Тебя так приятно трогать. Ты настоящий мужчина.
— Да?
— Ах. — Со вздохом сожаления она убрала руки. — Но я не должна была позволить тебе уговорить меня делать это. Я вся горю.
— И ты… тоже?
Она кивнула, отчего ее светлые, пшеничного оттенка волосы рассыпались по плечам.
— Наверное, мне придется обрызгать себя водой, чтобы остыть немножко.
Нарочито отводя взгляд от его затуманенных глаз, она небрежным движением расстегнула две верхние пуговицы на платье и наклонилась к воде, убедившись, что ему хорошо видна ее грудь, почти вываливавшаяся из лифа. Набрав воду в пригоршню, она плеснула на грудь, давая ей стечь по платью.
— Ой! — взвизгнула она. — Я не думала, что она такая холодная. — Она продолжала лить воду пригоршнями на себя, пока перед ее платья не намок и не прилип к телу.
Выпрямившись, она с насмешливым удивлением взглянула в широко раскрытые глаза Буббы. Проследила за его взглядом — до самой своей груди. Мокрый хлопок плотно облепил ее, и от холодной воды соски набухли и торчали — все, как она задумала.
— Ой, не надо! — вскрикнула она, закрывая грудь руками. — Не смотри на меня так, Бубба! У тебя глаза так блестят, что мне страшно.
— Это ты смотришь на меня, — тупо произнес он.
Постепенно она опускала руки, глядя, как они рассчитанно-лениво скользят по полушариям грудей, а кончики пальцев гладят напрягшиеся соски.
— Я? Ах, Бубба, нехорошо так пользоваться беспомощностью девушки — но что сделано, то сделано.
Он стоял, не в силах оторвать взгляд от ее груди и не видел, что губы ее побелели от досады. Парень безнадежно туп, это ясно. Если бы Скаут в первые часы привала не отправился в город, она бы не сидела здесь с этим чурбаном, который, видно, понятия не имеет, для чего у него в штанах эта штука. Но сама она знала — и с трудом могла сидеть от охватившего ее желания.
Его, похоже, надо подбодрить.
— Я ведь тебя тоже трогала, — сказала она, добавив в голос слезу. — Но ты ведь не будешь презирать меня за это, да, Бубба? — Носок ее ступни нырнул вниз, и нога прижалась к пуговицам на ширинке Буббы.
Его голубые глаза смотрели в упор на нее.
— Ты сказала, что сделано — сделано.
Она снова облизнула губы, убедившись, что он это видел. Похлопав ресницами, она выжала пару слезинок.
— Ты настоящий тиран, Бубба. Но обещай, что ты никому не скажешь.
— Клянусь, — повторил он, впиваясь глазами в выступающие соски, которые не могло скрыть мокрое платье. Его руки неуклюже поднялись из воды.
— Я… намочу тебе платье.
— Да, пожалуйста! — простонала она. Если бы здесь с ней был Скаут, они развлекались бы уже добрый час. А этому дурню приходится растолковывать каждый шаг.
Руки Буббы легонько сжали ее, затем, убедившись, что ей это приятно — сильнее. Он трогал, тер, нажимал, не веря, что прикосновение к чему-нибудь способно дарить такое блаженство. Он даже набрался мужества провести пальцами вверх и вниз по ее соскам.
— Ммм, Бубба. Ты, похоже, часто делаешь это, — прошептала Присцилла. Она раздвинула ноги, и он буквально вошел в них. Ее пятки уперлись сзади в его бедра и прижали его к ней сильнее.
— Нет, еще ни разу…
— Ну, Бубба, мне-то ты можешь сказать!
— Ни разу! Клянусь, Присцилла. Ты — первая девушка, которую я… полюбил.
— Сильнее, — простонала она. — Сожми их сильнее, Бубба, и иди ко мне…
— Бубба Лэнгстон! — Голос Ма, раздавшийся в ушах Буббы, как гром среди ясного неба, заставил его разжать руки — и он тут же полетел в воду. Если бы Присцилла вовремя не ухватилась за траву, то оказалась бы там вместе с ним.
— Да, Ма? — Скользя на камнях, Бубба выбирался на берег.
— Отцу нужно помочь в фургоне.
— Да, Ма, — ответил он, сдергивая рубашку с куста, на котором ее оставил. Мокрые штаны громко хлюпали, пока он пробирался между деревьев.
Ма, грозная, словно крепость, — каковое впечатление не мог поколебать даже дремавший у нее на руках Ли Коул-мэн, — надвигалась на Присциллу, которая лихорадочно натягивала чулки.
Когда Бубба отошел достаточно далеко, Ма сгребла в охапку волосы Присциллы и рывком поставила ее на ноги.
— Я ращу порядочного парня и желаю, чтобы он остался таким, поняла, девчонка?
— Пустите меня! — закричала Присцилла, отчаянно мотая головой — но тщетно. Хватка Ма не ослабевала.
— Ты просто маленькая потаскушка, я поняла это, когда еще ты первый раз попалась мне на глаза, и я тебе говорю: оставь Буббу в покое.
— Он…
— Он взрослеет и уже почувствовал себя мужчиной, а ты — это ловушка для него, которая принесет ему кучу неприятностей. И я не собираюсь этого допускать.
— Я пожалуюсь матери, что вы позволяете себе так со мной разговаривать!
— Нет, ты этого не сделаешь, просто хотя бы потому, что тогда прекратятся твои забавы со Скаутом.
Присцилла внезапно прекратила сопротивляться, и Ма, понимая, что завладела вниманием девушки, отпустила ее.
— В следующий раз, когда захочешь покрутить хвостом, выбери кого-нибудь другого и оставь в покое Лэнгстонов.
После того как Ма вернула Ли Лидии и вернулась в свой фургон, она обнаружила там Буббу. Она не стала высказывать свои упреки, но по ее глазам сын понял, что она думала о его играх с Присциллой Уоткинс. Бубба сглотнул, его лицо покраснело, он спросил:
— Помочь с ужином, Ма?
X
— Ага. Я, конечно, помню. — Паромщик передал пачку жевательного табака человеку, который интересовался караваном переселенцев.
— Две-три недели назад это было.
Человек откусил приличную порцию табака и запихнул в рот. Отломив еще кусок, он засунул его в карман рубашки, на потом. Паромщик забрал оставшийся табак обратно. При нынешних ценах нельзя было слишком далеко заходить в щедрости.
— Так ты говоришь две-три недели? — повторил человек.
— Да, так. Я это помню хорошо, так как они вынуждены были расположиться здесь лагерем и ждать, пока кончится дождь и река станет безопасной для переправы.
— Не помнишь ли ты кого-нибудь, похожего на ту девушку, которую я описал?
Паромщик стрельнул в реку длинной табачной струей.
— Вроде да. С копной волос — у нее были такие волосы. И с ребенком. Грудничком.
— Грудничок?
— Совсем малютка. Я бы сказал, старше месяца.
Человек ухмыльнулся с дьявольским удовлетворением и посмотрел в сторону арканзасского берега:
— Честное слово — это она.
Паромщик хихикнул:
— Такую, конечно, увидишь — не забудешь. Но все же зачем она тебе, с ребенком и вообще?
Человек пустил в реку отвратительно длинную струю табачной слюны:
— Она — та сука, которая оставила этот шрам на моей голове.
Паромщик уже понял, что его собеседник — один из самых грязных и отвратительных людей, которых он когда-либо видел, и шрам, пересекавший всю его голову и упиравшийся в бровь, только подчеркивал это. Паромщик определил для себя, что это негодяй с головы до ног.
— Я заставлю ее заплатить за это, — сказал человек. Паромщик снял свою широкую шляпу и рукавом вытер потный лоб:
— Ну… Я бы на твоем месте очень бы остерегся мужика, который с ней был. Он…
— Мужика?
Паромщик осторожно отодвинулся — его собеседник становился опасным. Он не хотел неприятностей ни от кого, и меньше всего — от такого типа, которому убить человека просто так, потехи ради, — явно раз плюнуть.
— Ну да… Муж, наверно.
— Она не замужем, — буркнул человек.
— Ну, у нее на руках был ребенок, и она ехала в фургоне, с мужчиной, поэтому я и подумал, что они женаты. Я это помню, потому что где-то на полпути она вдруг испугалась и кинулась в фургон. Поднялась небольшая паника, даже лошади занервничали. А мужик тот бросился за ней, и они оставались внутри фургона весь остаток переправы.
Глаза, черные и угрожающие, обшаривали противоположный берег. Паромщик опять сплюнул, в глубине души чувствуя облегчение, что собеседник не имеет ничего против него. Но увести женщину у того здоровенного усатого парня с горящими глазами — дело не из легких.— Во всяком случае, мужик был на вид злой, как черт. Глаза стреляют во все стороны, ну, ты понимаешь, вроде как ничто от него не укроется. Никто и шевельнуться не успел, как он выхватил кольт из кобуры, когда подумал, что что-то случилось с его леди. Такой смуглый, смурной тип. Сам помалкивал, но все время начеку. Не хотел бы я связываться с таким.
Человек внимательно слушал, продолжая осматривать противоположный берег.
— У него были отличные лошади. И он с ними прекрасно управлялся. Одно слово, одно движение руки — и они повиновались. Даже страшновато было смотреть, как лошади слушаются того типа. Конечно, он передал вожжи мальчишке, когда его леди помчалась в фургон, как будто все черти из ада за ней гнались. Никогда не видел, чтобы кто-то так боялся реки.
Ухмылка, появившаяся на губах человека, была поистине дьявольской:
— Так она испугалась воды?
Его скрежещущий смех мурашками пробежал по позвоночнику паромщика:
— Это не его баба. Это моя.
— Трудновато тебе будет убедить в этом того мужика. — Паромщик опять сплюнул. — Я бы не стал с ним связываться и оставил бы ему эту женщину.
— Я — не ты, не так ли?
Паромщик вздрогнул, прочтя в глазах своего собеседника мысли маньяка.
— Тебя прямо сейчас переправить? — спросил он нервно.
— Завтра. Мне еще нужно купить кое-какие припасы. — Человек собрался было уходить, но внезапно остановился. — А куда они направлялись?
— Я слышал, как они говорили о Техасе.
Человек кивнул, взглянул на западный берег, ухмыльнулся и направился обратно в Мемфис пешком, удовлетворенно насвистывая сквозь запачканные табаком зубы.
— Доброе утро, миссис Коулмэн!
Уинстон Хилл, поравнявшись верхом с фургоном Коулмэнов, дотронулся до края шляпы, приветствуя молодую женщину, управлявшую лошадьми. Он залюбовался ее осанкой, фигурой, тонким профилем. Больше всего ему нравилось то, что она сама не осознавала, как красиво выглядит.
— Доброе утро, мистер Хилл!
— Когда же вы начнете называть меня просто Уинстоном?
— Тогда, когда вы начнете называть меня Лидией.
— А как по-вашему, мужу это понравится?
Лидия вздохнула, продолжая смотреть вперед. Ее плечи медленно поднялись и затем с резким выдохом опустились. Ее муж одобрял очень мало из того, что она делала. И еще одна ее оплошность, действительная или воображаемая, ничего не меняла. Кроме того, ей уже надоело угождать ему.
— Если я вам разрешу, Росса это не касается, — сказала она с вызовом и сверкнула глазами на молодого человека. Она бессознательно кокетничала, и сердце Уинстона радостно забилось.
— А я вам что-то принес, — сказал он, держа вожжи в одной руке, а другой доставая что-то из седельной сумки.
— Неужели специально для меня? — Лидия вспыхнула от удовольствия.
— Вы заинтересовались книгой, которую я читал вчера, когда вы прогуливались с Ли. Помните? Вы остановились, чтобы отведать яблочный пирог Мозеса…
— Только потому, что мне показалось: Мозес обидится, если я откажусь, — прервала его Лидия.
— Он действительно обиделся бы, — засмеялся Уинстон.
Тогда, появившись на месте действия чуть позже, Росс был вне себя от ярости. Он прямо-таки утащил Лидию к их фургону, буквально одеревенев от гнева. Иногда ей хотелось, чтобы он просто накричал на нее, вместо того чтобы яростно кипеть внутри, доводя это кипение до взрыва.
— Я заметил, что тогда вы обратили внимание на книгу, которую я читал, — продолжал Уинстон.
Он вынул книгу из седельной сумки, привстал на стременах и положил книгу рядом с Лидией, на сиденье фургона.
— И я даю ее вам почитать. Вернете, когда сможете. Она вспыхнула, смущенная и благодарная одновременно.
— Мистер Хилл… Уинстон, — медленно проговорила она. — Мне действительно понравилась ваша книга. И если бы… я умела читать…
Уинстон помолчал, глядя на ее профиль. Какую чудовищную ошибку он совершил! Тогда, тем вечером, она смотрела на книгу с таким интересом, что он был уверен в том, что она умеет читать, но не занимается чтением из-за недостатка времени или книг. И ему никогда не приходила в голову мысль о том, что она вообще не умеет читать.
— Простите меня, Лидия. Я не хотел вас обидеть. Я полагал, что вы умеете читать.
— Когда-то умела, — застенчиво сказала она. — Мама учила меня читать, но умер отец и… — Ее голос дрогнул при этих печальных воспоминаниях. — Как бы то ни было, она меня уже больше не учила после этого, и мне не пришлось ходить в школу. Но я все же знаю буквы и, может быть, сумею что-нибудь прочитать. Я не знаю. У меня не было книг уже… очень долго.
Глаза Уинстона ярко вспыхнули. Он уже хотел было что-то сказать, но приступ кашля его остановил. Откашлявшись в безукоризненно чистый платок, он почувствовал, что может продолжать разговор.
— Бьюсь об заклад, что вы помните гораздо больше, чем вам кажется. Пожалуйста, возьмите книгу, прочитайте, что сможете, и, если возникнут трудности, я вам помогу.
— Я не могу. Неудобно вас беспокоить…
— Никакого беспокойства. Мне это доставит удовольствие.
Ему всегда было приятно общаться с нею. Но любовь к замужней женщине была против его правил. Чувства вступали в противоречие с его кодексом чести. И если бы ситуация даже не была безнадежной по этой причине, она все равно оставалась только подругой. Пока он не убедился, что сможет выздороветь в более теплом и сухом климате, он не имел права подвергать какую бы то ни было женщину опасности оказаться связанной с безнадежно больным человеком. Да, он был болен, но пока еще не умер. Он оставался мужчиной. Ему нравилось смотреть на Лидию, слушать ее спокойную речь, наслаждаться ее непосредственным обаянием.
— Из-за Ли у меня не будет много времени для чтения. И у меня есть обязанности перед мужем.
Теперь, в свою очередь, покраснел Уинстон — поскольку совершенно неправильно понял, какие именно обязанности она имела в виду.
— Конечно, я вовсе не хотел сказать, что вы не заняты… ну, своими обязанностями. Я только подумал, что, если бы у вас оказалось немного свободного времени, во время отдыха вы могли бы насладиться чтением.
Лидия посмотрела на книгу. Она вспомнила ту комнату, где ее отец имел обыкновение отдыхать и читать. Она была полна книг. Ей нравился сам запах этой комнаты, запах отцовского табака, чернил, старой бумаги и пыльных книжных обложек. Уже многие годы она не вспоминала об этой комнате, а теперь ее память вдруг стала пронзительной и мучительной.
— Я не могу высказать, насколько я вам благодарна за вашу заботу, Уинстон. Может быть, у меня будет время почитать, если получится. Надеюсь, что получится. Я не хочу оставаться невежественной до конца своих дней.
— Вряд ли вас можно назвать невежественной, Лидия, — сказал он мягко.
Именно в эту минуту, как гром с небес, явился Росс на своем Счастливчике. Подобно хозяину, жеребец, казалось, тоже всегда нетерпеливо рвался вперед, и он негодующе фыркнул, когда Росс резко осадил его возле лошади Хилла. Та инстинктивно отпрянула.
— Привет, Росс. Удалось добыть кроликов? — сказал Уинстон с дружелюбной улыбкой.
— Уинстон только подъехал поздороваться, — нервно сказала Лидия, натягивая вожжи. — Он принес нам книгу почитать.
Может быть, если Росс подумает, что книга предназначается для обоих, он позволит ей оставить книгу у себя?
— Да, — сказал Уинстон. — У меня с собой целый ящик с книгами. Какой смысл, если их никто не читает.
— Большое спасибо, Хил л, — отозвался Росс.
— Скажите, нельзя ли как-нибудь поохотиться с вами? Я довольно неплохой стрелок, — сказал Хилл несколько мечтательно. — Мы с отцом часто охотились вместе. Еще до войны.
— Конечно, — сказал Росс.
Боже, как он хотел ненавидеть этого человека, но Хилл никогда никому не давал повода для ненависти. Он всегда так восхищался Ли. Росс не мог ненавидеть никого, кто хвалил его сына.
— Я обычно отправляюсь на охоту, как только караван трогается вновь.
— Дайте мне знать, когда соберетесь в следующий раз. Мне бы хотелось составить вам компанию. И спасибо за то, что помогли Мозесу с упряжкой. Я знал, что это хорошие лошади, но до тех пор, пока вы не показали, как запрячь их, чтобы они не мешали друг другу, Мозесу было сложно с ними справляться.
— Мне было нетрудно. — Росс пожал плечами.
Он взглянул на Лидию и пожалел, что научил ее сидеть на козлах фургона так прямо. Ее поза подчеркивала красивую форму ее груди и вызывала в нем целую бурю чувств. Как и у всех других мужчин, подумалось ему. В том числе у Хилла.
— Лидия, я повешу кроликов на фургоне сзади и, когда мы позже сделаем остановку, их освежую.
Она не поверила свои ушам. Свежевание было одной из ее обязанностей, хотя Росс и знал, что ее тошнило от этого и она терпеть не может этим заниматься.
— Спасибо, Росс, — сказала она мягко и смотрела на него до тех пор, пока он не отвел глаза и не направил Счастливчика к задней части фургона.
— Желаю всего самого хорошего, Лидия. — Уинстон тронул поля шляпы и отъехал.
— И вам, Уинстон. И спасибо за книгу, — рассеянно ответила она, все еще занятая мыслями о Россе и его странном поведении. Всякий раз, когда она считала, что разобралась в нем до конца, он выкидывал нечто неожиданное, и она вновь убеждалась, что совершенно не знает его.
Последние две недели с тех пор, как они решили быть вместе до конца пути, он успешно учил ее управлять лошадьми. Сначала она была крайне неловка и боялась всего. Но, усвоив его простые и наглядные уроки, постепенно вошла во вкус.
На исходе первого дня обучения он, столкнувшись с ее неумением и тщетностью своих попыток, внезапно сорвался в ближайший городок, где купил и привез ей пару кожаных перчаток.
В лагере уже расположились на ночь. Догорали последние костры, когда он вошел в фургон. Лидия была в постели, но не спала. Она оставила горящим фонарь, только притушила его. Росс бросил ей пакет.
— Ты до костей сотрешь руки, если не наденешь это, — сказал он, стаскивая с себя рубаху и сапоги.
Ее руки просто горели от порезов и волдырей, но она считала, что он этого не замечал.
Она сняла обертку и, когда на колени ей упала пара великолепных кожаных перчаток, почувствовала на глазах слезы.
— Спасибо, Росс.
— Не стоит благодарности. — Не глядя на нее, он задул ночник и скользнул в свою постель.
— Означает ли это, что, несмотря на мое неумение, ты все-таки будешь меня учить?
— Думаю, сегодня был худший день. Дальше будет легче.
Это было не так уж мало, учитывая, что он всегда хмурился и ворчал на ее беспомощность. Следующим утром, уже в перчатках, она забралась на козлы фургона, и тут же он сел рядом. Перчатки ей нравились — не только потому, что они пришлись впору, но и потому, что именно Росс подарил их. Более того — он сам их выбрал!
С каждым днем они все больше привыкали друг к другу, а вечерами иногда смеялись, судачили, как и всякая нормальная супружеская пара. Но затем произошло что-то, из-за чего появилась эта жуткая ухмылка на его губах и резкая морщина между черными бровями.
Однажды вечером Скаут предупредил всех, что впереди — глубокий овраг, который предстоит пройти завтра.
— Он очень глубокий, но совершенно сухой, — сообщил молодой человек собравшимся вокруг. — Все будет в порядке, если будете ехать спокойно и не торопясь. Дорога ровная, так что лошадям не придется особенно напрягаться. С другой стороны овраг пологий, поэтому подъем будет без проблем.
Несмотря на предостережения Скаута, одному из возничих не удалось сдержать лошадей. Они обогнали идущий впереди фургон на самой крутизне. Ситуация создалась довольно опасная, лошади в обеих упряжках вот-вот могли понести. Росса попросили помочь угомонить лошадей.
Он все еще пытался утихомирить их и выстроить по другую сторону оврага, когда настала очередь Лидии. Она направила фургон к краю оврага. Высота его кружила голову. Она не хотела, чтобы Росс или кто-нибудь еще укорял ее за задержку. Глубоко вздохнув, она прикусила язык и тронула вожжи, заставив лошадей сделать первые шаги.
На полпути вниз она почувствовала, что колеса скользят. Осторожно она попыталась затормозить. Никакого результата. Манипуляция вожжами только запутала лошадей. Оглянувшись, она увидела, что Ли продолжает спать в своей колыбели в середине фургона. Но даже такой короткой ее заминки было достаточно, чтобы лошади перестали слушаться. Она резко натянула вожжи.
— Нет, Лидия! — крикнул Росс.
Он уже ехал на Счастливчике вровень с фургоном и сразу почуял опасность. Краем глаза она увидела, как он перебросил ногу через седло и вскочил в фургон. Пронзительным свистом он дал знать Счастливчику, чтобы тот освободил путь.
— Не дергай вожжи, натягивай их потихоньку.
Мускулы ее рук, спины и плеч напряглись до предела, она пыталась восстановить контроль над упряжкой, но лошади несли все сильнее, вниз, на каменистое дно оврага.
— Ну, ну, дай-ка мне, — сказал Росс.
Он протянул руки и взял вожжи поверх рук Лидии.
— Спокойно, спокойно, — говорил он, и это в равной степени относилось как к ней, так и к лошадям.
Его щека была так близко, что практически касалась ее щеки. Она слышала его слова, чувствовала его дыхание на своем ухе. А ее руки следовали его наставлениям.
— Видишь? Отпусти их чуть-чуть. Ты продолжаешь управлять. Тихо, тихо, не дергай вожжи, просто твердо держи их. Вот так, Лидия, вот так. Молодец! Еще немножко.
Когда они достигли дна оврага невредимыми, она повернулась к нему с победной улыбкой:— Получилось! У меня получилось! Правда, Росс?
Поля их шляп столкнулись, и ее шляпа упала на спину. Масса волос, которую скрывала шляпа, оказалась на свободе, разметавшись по плечам. Сердце стучало быстро и тревожно в груди, которой все еще касалась его рука.
Ее лицо, оживленное, взволнованное, было самым красивым из тех, которые он когда-нибудь видел. В любом случае оно было самым соблазнительным, с его редким сочетанием наивности, подчеркиваемой россыпью веснушек, и открытой чувственности, которая была не приобретенной, а врожденной. Ее улыбающийся рот был мягким, податливым, ждущим поцелуя. И, о Боже, как он помнил сладость ее губ на своих!
На солнечном свету трудно было определить цвет ее глаз — что-то между карими и золотистыми. Он увидел в них отражение мужчины. Он увидел одинокого мужчину, которому нужна женщина, не любая, а именно эта. Мужчину, жаждущего утешения, которое обещают этот нежный голос и прекрасное тело.
Он увидел себя. И то, что он увидел, ужаснуло его до глубины души.
Внезапно он ее отпустил и прерывистым голосом, непривычным для них обоих, сказал:
— Ты все сделала верно. — Он взял поводья и отодвинулся, чтобы не касаться ее. — Дальше я буду править сам.
Лидия не могла читать его мысли. На один момент ей даже показалось, что он поцелует ее еще раз. Она почувствовала, как нежность, подобно гигантскому цветку, готова раскрыться в ее груди. Она хотела, чтобы он поцеловал ее. Хотела вновь почувствовать его усы на своих губах, его рот, раздвигающий ее губы, его язык внутри ее рта. И все в ней просто перевернулось при одной этой мысли.
Но ничего не случилось, он продолжал быть суровым и неприступным до того момента, пока утром, в присутствии мистера Хилла, сказал, что сам освежует кроликов, освободив ее от этого занятия.
Он правил лошадьми и после полудня, но беседовать с Лидией явно не желал. Лидия пыталась заговорить, но его ответы были краткими и сдержанными. Тогда, чтобы скрасить путешествие, она открыла книгу Уинстона и начала перелистывать ее страницы с золоченым обрезом. Ей даже удалось прочесть название.
— Айвенго, — прошептала она.
— Айвенго, — поправил Росс.
— А ты умеешь читать? — подняла она голову. Он так пожал плечами, что она поняла: говорить об этом он не хочет.
И была права. Ему не хотелось объяснять ей, что он научился читать, только когда встретил Викторию Джентри. Виктория была просто поражена, когда узнала о его неграмотности, и принялась учить его по вечерам, после окончания его рабочего дня.
После того как Виктория научила его читать, он перечитал всю библиотеку в доме Джентри и перешел к изучению других предметов. Виктория познакомила его с географией и историей, обучила сложению и вычитанию. Даже не будь у него других причин любить Викторию, он бы полюбил ее только за то, что она его учила, не смеясь над его невежеством.
— Что это значит? — спросила его Лидия.
— Что именно?
— Айвенго.
— Это имя мужчины.
— О, — выдохнула она, касаясь пальцами кожаного переплета книги. — А женщины замешаны в этой истории?
— Две. Ровена и Ребекка.
— Что же с ними случилось?
Росс взглянул на ее заинтересованное лицо и ответил так, как обычно Виктория отвечала ему:
— Прочитай и узнаешь сама.
Она не могла не принять вызов, брошенный ей Россом. Уинстону Хиллу вряд ли удалось бы добиться от нее большего своими мягкими уговорами. Лидия гордо вздернула подбородок.
— Хорошо. Если какое-то слово или еще что мне будет непонятно, ты мне поможешь?
Он кивнул.
И вот весь остаток дня он терпеливо слушал, как она, спотыкаясь, справилась с первыми двумя страницами. Когда они поставили свой фургон в общий круг на ночь, оба изрядно устали, но Лидия была довольна своим достижением.
Ма зашла ее навестить и покормила Ли, а Лидия почистила картошку и поставила на огонь жаркое из кроликов. Прибежал, запыхавшись, Бубба.
— Россу нужны гвозди для подков. Он сказал, что мешок гвоздей где-то в фургоне.
— Сейчас посмотрю. — Лидия направилась к фургону. Когда она принесла гвозди, Ма обратилась к сыну:
— Ты поди помоги отцу, а гвозди пусть отнесет Лидия.
Бубба остался недоволен новым заданием. Ему хотелось подольше остаться с Россом. Но спорить с Ма не приходилось, особенно после того, как она застала его с Присциллой.
— Хорошо, — буркнул он, направляясь к фургону Лэнгстонов.
— Я сама закончу кормление Ли, ведь вам надо позаботиться об обеде для своей семьи, — слабо возразила Лидия, хотя ее сердце забилось сильнее после предложения Ма. Они с Россом так мало бывали наедине. Он всегда располагался на отдых в лагере уже после того, как она спала глубоким сном. А утром он снова был на ногах раньше всех и занимался лошадьми, когда она просыпалась, кормила Ли и готовила завтрак. Она уже начала думать, что ему неприятно быть рядом с ней, особенно в сближающей тесноте фургона.
— Сегодня ужин готовит Анабет. А я лучше присмотрю за Ли, чем гнуть спину у костра. Так что иди, — сказала Ма.
Лидия пригладила волосы и сняла фартук. Эти жесты, выдававшие желание выглядеть получше, заставили Ма улыбнуться про себя, провожая глазами молодую женщину, направившуюся к ночному загону для лошадей. Все обитатели каравана воспринимали теперь Лидию как миссис Коулмэн, к ней так и обращались, причем весьма вежливо.
Росс был один в загоне: все уже вернулись в свои фургоны. Когда она его обнаружила, он стоял возле одной из своих кобыл и что-то тихо говорил ей. Он был без шляпы, и предзакатное солнце блестело на его черных волосах. Его грубоватая мужественность полностью гармонировала с окружающим лесом.
Лидия так была поглощена зрелищем того, как его руки гладили бока кобылы, что не заметила булыжника на пути. Она споткнулась и упала на колени, рассыпав гвозди. Смущенная, кляня себя за неловкость, она бросилась собирать гвозди. Но, едва протянув руки к земле, она услышала звук, заставивший ее оцепенеть. Гремучая змея свернулась кольцами как раз возле того булыжника, о который она споткнулась.
Крик Лидии разорвал вечернюю тишину, женщина рванулась назад. Ожидая боли от змеиного укуса, она повернула голову, чтобы в последний раз посмотреть на Росса.
Услышав ее крик, он бросился наземь, выхватил пистолет и дважды перевернулся по земле — все это почти одновременно. Затем, практически не целясь, выстрелил. Лидия вновь вскрикнула, увидев, как пуля из пистолета Росса мгновенно отделила голову змеи от туловища, которое, извиваясь, задергалось в сантиметрах от ее ног, постепенно замирая.
Застывшая в ужасе, широко открытыми глазами она глядела на Росса. Он выстрелил молниеносно и так инстинктивно, как змея бросается на все, что движется. И Лидия не знала, что ее ужаснуло сильнее.Безмолвная, недвижимая, испуганная, она наблюдала, как он поднялся с земли и направился к ней. Этот человек может быть таким же опасным и несущим смерть, как змея.
— Лидия, она тебя не укусила? — Вопрос с трудом прорвался сквозь горло, схваченное спазмом. Лицо его напряглось в ожидании ответа.
Новое превращение. Из убийцы он превратился в утешителя. Нагрузка на нервы Лидии была слишком велика.
— Да, все хорошо, — сказала Лидия. Ее била дрожь.
Потом она бросилась к нему на грудь, обняла его плечи и заплакала. Он тоже обнял ее, крепко прижимая ее маленькое тело к своему большому. Он чувствовал, как вздымалась ее грудь, и еще теснее прижал ее к себе, как бы стремясь вобрать в себя весь ее страх и ужас.
Лидия подняла голову, ее глаза были полны слез.
— Только несколько недель назад я хотела умереть! Но когда я увидела эту гремучую змею, я поняла, что не хочу умирать и оставлять Ли. Я не хотела оставлять тебя… тебя, Росс.
— Лидия, — прошептал он мягко, закрывая своим ртом ее рот, яростно целуя, освобождаясь от напряжения, скопившегося за последние недели.
Их губы настойчиво искали друг друга, вознаграждая себя за избавление от едва не случившейся трагедии. Дыхание их стало прерывистым, когда его язык буквально ворвался в самую глубину ее рта. Ее руки перестали сжимать его плечи, пальцы широко разошлись, затем постепенно расслабились, и она обняла его за шею.
Глухие животные звуки вырвались из его груди, когда его руки легли на ее хрупкую талию. Разум отступил перед первобытным стремлением самца защитить, овладеть, подчинить себе до конца. Одной рукой он подхватил ее и поднял так, что его жар нашел убежище в ее податливой нежности. И он потерся об этот потаенный уголок, в котором скрывалась ее женская суть.
Россу казалось, что низкий гулкий звук, который отдается в его ушах, всего лишь эхо его собственного дыхания. Но Лидия поняла, что это шум шагов бегущих людей, и она оторвала свои губы от его. Народ спешил из лагеря, чтобы узнать причину выстрела. Ма, опустив Ли на руки ничего не подозревающей Анабет и приказав посмотреть за ним, примчалась раньше всех. Люди окружили пару, застывшую в объятиях друг друга.
Увидев обезглавленное туловище змеи, все догадались, что произошло.
— Здорово повезло.
— Могло случиться с любым из нас. Все мы здесь ходили.
— Хорошо, что ребенок на нее не наткнулся.
— Здорово этот Росс стреляет!
— Как тебе это удалось, Росс?
— Здорово ты снес ей голову.
Лидия глядела в зеленые глаза. Они были полны молчаливой, но настойчивой просьбы. И она поняла ее. Он просил, чтобы она не рассказывала, с какой легкостью он управляется с пистолетом. В этот момент она узнала нечто новое о своем муже, то, о чем она подозревала, но чему ранее не имела доказательств. Ему также есть что скрывать. Умение управляться с лошадьми было не единственным его талантом, но он не хотел распространяться на этот счет.
— Я… мне… я не успел снять кобуру с пояса после сегодняшней охоты. И пистолет все еще был заряжен. Когда Лидия увидела змею и крикнула, я был совсем рядом. — Он не смотрел на пораженных слушателей, а не отрывал глаз от Лидии, умоляя ее не говорить, что он лжет, что он снес голову змеи с расстояния в добрых сорок футов.
— Ну, хорошо. Слава Богу, все в прошлом, а что касается меня, то хватит приключений на сегодня, — сказала Ма. Она не знала, что именно произошло между ними, но знала, что это для них важно. Она распознала ложь, она всегда ее чувствовала, кто бы ни говорил. В данном случае лгал мистер Коулмэн.
— Мистер Симс, у вас осталось еще немного бренди? Клянусь, добрый глоток не повредил бы сейчас миссис Коулмэн, пока ее муж закончит с лошадьми. И пусть кто-нибудь останется здесь и посмотрит, нет ли поблизости еще змей, — сказала Ма.
Неохотно Росс выпустил Лидию из своих объятий.
Лидия тоже неохотно повернулась к Ма и последовала за ней в лагерь.
САНДРА БРАУН
Свидетельство о публикации №124122502518