Детство и отчаяние

Он выглянул в окно и увидел во дворе заплаканные лужи, в которых лежало упавшее и измождённое небо, забывшееся своим беспробудным тысячелетним сном. Хотелось выйти наружу и, осторожно опустив руку в грязную воду, потрепать его рукой по старческому плечу в попытке разбудить и спросить что-то бесконечно важное, но спрашивать пока было нечего, а услышать ответ он до боли боялся. Он взглянул вверх, чтобы увидеть небосклон в отражении, но там отсутствовало что-либо осмысленное, и только пчела солнца замерла там, словно на лепестке цветка, и наслаждалась скудным нектаром вечности. Казалось, что можно сорвать этот цветок, чтобы подарить его первому встречному и внести неожиданную радость в его неподвижный день, пробудить его от того бессознательного сновидения, которым он спит на ходу в той спешке, которая известна ему одному и, возможно, ещё нескольким немногим людям.
Последнее время его преследовало это смутное чувство, в котором он открывает глаза посреди тихого часа в детском саду и, приподнявшись на кровати, осматривает своих товарищей, которые, делая вид, что спят, без мыслей и тайно продумывают где-то внутри себя предвкушение той безмятежной муки, которой является их будущая жизнь. Представлялось, как щемит сердце в лёгком крылатом существе и хочется на весь мир плакать от ясного знания того, что внезапно и скоро появится яркое освещение, и все они дружно поднимут свои юные нетронутые тела, чтобы бежать, пытаясь обогнать друг друга, в детскую комнату, в которой свет ещё громче и ярче, а вещи наполнены тем сокровенным смыслом, который известен им одним. Хочется трогать эти огромные игрушки, которые однажды умрут навсегда и окажутся настолько маленькими, что нельзя даже будет найти и похоронить их крохотные трупы, а повзрослевшие товарищи предстанут перед такими же глазами уставшими от себя прохожими средних лет и начнут мучительно тлеть себя в собственном одиночестве, утратив совместный и дружный характер существования. Детство закончится, как случайная в тайном смысле книга, которой мы придаём личное трогательное значение, но которую уже будет невозможно перечитать, поскольку она оказалась сожжена в жестоком и не знающем жалости к себе пламени юности. Вот и так же, как утраченное детство, навсегда закончится синее небо, а поднимать глаза ввысь окажется бессмысленно и больно, и ты уже больше никогда этого не сделаешь: очень сильно захочешь, но – не сможешь.

***

Наступает отчаяние. Воздух последним словом прекратился и оборвался без обещания новой встречи. Пространство сурово предстало в пустом и замкнутом на себе виде. Петля дыхания начала болтаться, как забытый землёй самоубийца, прекративший мировую тщету, заключённую в его теле, как и в теле каждого человека она находится в форме смутного предчувствия и томительного предвкушения. Тощий, как бездомная собака, дворник неизвестного происхождения вымел последние звёзды, и небо закончилось, как посредственная театральная постановка, на которую не пришли даже актёры, застрелившиеся от скуки в самой дальней подсобке. Небо закончилось. Земля ушла из-под ног по своим делам, разругавшись с ним и громко хлопнув дверью. Потом эта дверь распахнулась от всеобщего сквозняка и впустила, как званого никем гостя, чёрную пропасть. Река времени отравилась сама собой, когда допила последние капли смысла мироздания. Бог? Бога здесь не было изначально, хотя Его спрашивали, но никто не смог дать ясного ответа о Его пребывании, отзываясь о Нём в раздражительном тоне, как будто на днях Он устроил какую-нибудь пьяную выходку в кабаке дальше по улице. Вещи мира отвернулись спиной, обнажая тощий обратный фасад, грубо и часто разбавленный выпирающими мёртвыми костями, о которые по неизбежной неосторожности можно было пораниться. Только глаза безотчётно стреляли по вещам, как по окнам заброшенного ими же дома, потому что им тесно в бессмысленной безграничности и обнажённой открытости всего то, что оказалось оставлено и покинуто.