Новый Год я придумала маме

Расплескайтесь по свету морями,
Разгуляйтесь штормами, сугробы,
Чистотой, укрывая хворобы
Всей земли. В затворённую память
Постучит Дед Мороз в бело-красном,
Срежет мамочка с ёлки  печенье.
Самодельной гирлянды свеченье
Будет токо,- пожаропрекрасно.

Под свинцовыми небесами
Отсыпается баба Евдоха.
Выдох вьюжный студёный для вдоха, –
Новый Год я придумала маме.
Поцелую родимую трижды.
А шампанское в нос – пузырьками!
Гори, Ёлочка, гори маме! –
И придвинусь: «Смотри же! Смотри же!»

               Папа насвистывал мелодии, дуя в горлышко стрелянной оружейной гильзе, а потом гильзами и австрийскими игрушками из фигурного стекла наряжал ёлку. Верхушка была остроконечной, перетекающей в пузатые шарики.
Переливалась...
Мама мечтала о пятиконечной алой звёздочке, как на Спасской башне Кремля.
Твоя мечта сбылась, мамочка. Я включила, гляди: светящаяся звезда на макушке придаёт одеянию хвойного деревца сказочность и создаёт атмосферу праздника и веселья. Новогодняя колкая красавица с наконечником нарядна и привлекательна.
Смотри, смотри! Помнишь?
У папы были сильные руки, цепкие пальцы. С азартом демонстрировал он, как забивает толстенные строительные гвозди в ствол дерева раскрытой ладонью. Тонкостенная стеклянная верхушка – не гвоздь. Однажды он пережал её основание, и ножка рассыпалась. Склеить не получилось, но хрупкую хромоножку выбрасывать не спешили. Обложили ватой и вместе с осколками долго-долго хранили в картонной коробке.
Вместо верхушки папа водрузил гильзу.
Она села кособоко, и ёлка укоризненно прогнула верхушку. Папа колол пальцы да приговаривал:
– Именно так, набекрень, нужно носить головной убор.
Мама расплакалась, просила снять немедленно, чтобы в доме, где живут его дети, не было места для бремени войны и её смертельного эха.
– Холостые, – упрямился папа. И добавлял: – Не женатые.
Ёлка вместе с мамой сопротивлялись холодному металлу, давящему на ветви, тяжкому, помнящему огонь. Патроны падали на пол, как подкошенные раненые немцы, взвизгивая по-поросячьи резко и гулко. Мама морщилась и затыкала уши, а мы с сестрой смеялись и продолжали заворачивать орехи в фольгу, склеивать из полосок бумаги гирлянды и развешивать на ёлке вместе с бубликами и конфетами. Дождик заменяли клочками ваты.
– Снег на ветвях, – поясняла мама.
Одни лампочки папа оставлял такими, как есть, другие раскрашивал зелёнкой, синькой, красными чернилами, которыми мама исправляла ошибки в школьных тетрадях, соединял их с проводами и подключал к сети. Ёлку устанавливали в цинковом ведре с мокрым песком. Чтоб его не было видно, драпировали белой простынёй.
Снег на полу, как в лесу дремучем.
Мы были готовы ко встрече Нового года и Деда Мороза, который неизменно стучал папиным кулаком по дну столешницы. Мы с сестрой визжали от страха и восторга.
              В полночь, когда за окнами бабахнул салют, мама, стеная, выдернула нас из-под одеяла, схватила в охапку и, рыдая, бросилась на пол, приказывая прикрыть головы руками.
А папа радостно кричал: "Ураааа!", распахнул окно и повторял: "Салют, детлахи! Победа, Аннушка! Новый год!"
Мы залезли на подоконник, глядели на салют, дрожали, плакали, смеялись и орали во все четыре глотки: "Ураааа! Победа!!!"