Учительнице

Прочитал Ваше письмецо, дражайшая Софья Николаевна,  и прослезился за свою злую долюшку. Рази у меня так было? Рази мы в гимназиях обучены были, я то и церковноприходскую школу, в своём селе, стороной обходил. Забежишь на крылечко бывало, а там служка, даст старых просвирочек, да отпустит с Богом. "Куды тебе убогому, - скажить, - ты и грамоте то вовсе не обучен, беги малец к деду".
Если бы не Вы, Софья Николаевна, если бы ни ваши уроки, то ни в жисть грамотеем то ни стал.
Меня то, когда маменька с папенькой, приказали долго жить, родный дедушка, в услужение отдал, в город, богатеям стало быть.
Определили меня, убогого деревенского, на кухню помогать. Где дров наколоть и печь растопить, где с экономкой в магАзин сходить, сумы иль кошели дотащить с рынку. Самое трудное было угольные мешки в подвал таскать, в топочную значит. Там печь больно люто гудела, темень, страх божий и заслонки хлопають, и пищать, а в печи то языки пламени, так и рвутся наружу. А истопник, дядька Кузьмич, злой, как чёрт, только рогов в саже не достаёт на лысой башке.
Я ему говорю: "Дяденька можно немножечко отдохнуть, ноженьки не держат, мешок из ручек валится", а он глазищи вытаращит: "Знай себе таскай, разлёживаться наверху будешь", - крикнет, ну чистый тать-лихоимец. Ни разумению, ни жалости.
А один раз, я лохань с помоями опрокинул в кухне, так хозяин бил смертным боем и на цепь посадил до утра. Пробовал бежать, да куды там, куды бежать то, где мой дедушка? Хоть бы он обо мне вспомнил да забрал меня обратно в деревню. Нешто я ему совсем не нужен.
А раз, намедни, послали меня в соседний уезд с приказчиком, за лошадьми приглядеть, да тарантас, чтоб охальники не попортили и не угнали.
Едем мы лесом, а в низинке, у ручья, в аккурат перед мостком, людишки из кустов так и выпрыгивають, и к нам значить, да все с кистенями. Остановили конягу нашу, под уздцы взяли, чтоб не понесла и так хитро спрашивають: "А от кель едете, люди добрые, чем богаты?" А у приказчика наган под досочкой припрятан, он за ним потянулся, а они его, сердешного, без лишних разговоров и по темечку. Я в рёв, а они собрались в круг и судят, что со мной делать. А я совсем ослабел, помнится, ноженьки прям ватными сделались, а слёзоньки из глаз так и льются, так и льются, а я их грязными кулачками по всей морде растираю, изгваздал всю харю слезьми. Ужо с жизнью прощаваться стал, сродственников поминать: матушку и папенькой.
Слышу, что старшой их говорит, что в свидетелях я коли жить оставють, а другой, тощий и длинный такой, с повязкой на голове, видно зубом хворый, ему мол перечит: "Малой он ещё, несмышлёный, да и мы тут все на одну харю, давай отпустим доходягу, жалко дюжо. У меня сынишка таков был,- говорит, - в прошлом годе преставился от чумки."
Ну, значит, пока они спорили, я немного оклемался да дал дёру, прям куды глаза глядят, пёр без разбору, изодрал на себе всю дерюжку, ну уж ладно, не жалко. И когда, значит, сил то больше бежать не было, забился под корягу и затаился до ночи. Тати то видно долго искать не стали и на тарантасе уехали. А я поутру вышел в кусты при дороге и меня подобрал добрый человек, и к хозяевАм отвёз.
А у Вас то, матушка наша, прям ляпота, прям как в церквы, всё ладом, да чин по чину. То одни к школьной доске выйдеть, то другой, значить, и все с уважением, с достоинством великим. Аш прослезился за Вас, любезная Софья Николаевна, от благости то.
А с дворней столичной, Вы уж поостерегитесь, матушка, все людишки то от Боженьки и обижены, чай тоже. Тяжко им, как и всем в услужении то, а дворникам то особо, татарам, каково: свинину не ешь, на баб не гляди, двор с утра до вечеру метлой, знай мети, да кланяйся, да картуз токмо успевай сымать. Там у Вас, в столицах то, господ больше, чем блох у собаки.
Вы уж, барыня матушка, полюбезнее с ними, что ли, люди, как ни как. Да и себя поберегите.
А как прочитал, что Вы с гостинцами к нам собрались, так прям сразу в церкву побежал, свечку, значить, ставить за здравие, да чтоб Боженька управил заехать Вам в наши палестины.
И какая Вы у нас добрая и умная, и всех то Вы знаете и помните, и сердце у Вас, как у Святой Богородицы. Прям маменька моя, такой была, царствие ей небесное.
Вы, уж, если где ошибочку или опечаточку то сыщите, то не судите строго, а может запятая лишняя или прямая речь не так обозначена, уж не гневайтесь матушка, ради Христа.
Мы людишки то простые, лапотные, нам квасу да щей и ладно, и с Богом.
Засим откланяюсь, уж не серчайте коли, что не так. Храни Вас Бог.